Одинокий мужчина

"Я есть книга, которую вам предстоит прочитать"

"Откуда мне знать, что я такое. Так что мне нечего сказать. Вам придется узнавать самому. Я есть книга, которую вам предстоит прочитать. Книга не сделает этого без вас. Она даже не представляет, о чем она. Я не знаю. кто я есть..."

Тема нетрадиционных отношений, по идее провокационная и довольно яркая, как ни крути, здесь, в романе Кристофера Ишервуда странным образом отходит на второй план и приобретает новое (усилительное) звучание. Одиночество здесь не зависит от твоих интимных предпочтений или от твоего пола. Одиночество личности, индивидуальности, оригинальности, непохожести на других (и от того, быть может, отдаленности от них). Больше чувствовать, видеть, осязать, слышать, понимать, чем это дано другим - благо, оборачивающееся в итоге проклятьем.

"Вы могли бы понять меня, если бы постарались..."

Джордж, этот умный, эрудированный, образованный, тактичный и деликатный мужчина, с тонким чувством юмора и необычайной наблюдательностью и чувствительностью, был бы одинок при любом раскладе, думается мне, даже если бы он был "по эту сторону баррикад". И он бы никогда не нашел женщину себе под стать. Дружба - да, другое дело (и начинаешь чуточку завидовать Шарлотте, что она дружит с таким мужчиной:), но любовь...

"Когда тебя преследуют, ты ненавидишь людей, виноватых в этом, ты живешь в мире ненависти. И не узнаешь любовь, когда ее встретишь. Даже любовь вызывает у тебя подозрение. Вдруг за этим кроется какой-то обман"

Нет в книге любовной линии, вся любовь завершилась трагическим образом еще до начала сюжета (хотя и сюжета как такового нет - это в сущности поток сознания, отчего книга так и напоминает о Вирджинии Вулф); герой не живет прошлым и не живет будущим, он живет здесь и сейчас, что и придает красоту его образу. Не люблю книги о кризисе среднего возраста у мужчин по одной простой причине: в них много сожалений (о прошлом) или же обвинений (судьбы, женщин, кого угодно). А герой данного романа не жалеет ни о чем, он не копается без причины в ушедшем, не заглядывает далеко вперед. Он ценит то (возможно, немногое), что ему осталось сейчас. Он не винит никого, в том числе и себя. Он просто живет...

Потоки размышлений, сознания, рефлексии, перемежаемые наблюдениями о людях, окружающих его (коллегах, друзьях, соседях, студентах) незаметно погружают нас во внутренний мир этого сдержанного загадочного человека, почти не проявляющего эмоций на публике.

Его мир - не для всех; даже своим самым близким друзьям он не готов доверить что-то личное и сокровенное, а ведь этот мир удивителен по своей глубине и красоте.

Причем дело не ограничивается одним лишь созерцанием; нет, это критические мысли по поводу действительности, несправедливости/неидеальности общества, сути настоящей любви/привязанности/дружбы, смысла жизни (куда же без него)

Не знаю уж, как это получается у некоторых авторов создавать настолько цельный и зримый образ своих персонажей, но герой Джорджа не только оживает на твоих глазах во время чтения произведения, не только приобретает свои характерные черты и краски, но...с таким человеком (независимо от пола, речь все-таки в романе идет о Личности) хочется встретиться и подружиться в реальности, серьезно.

5/5, люблю таких людей: в реальности, быть может, совсем незаметных, но разговоришься и они потихоньку меняют твой мир) Джорджу это удалось, даже не сходя с книжных страниц)

"К черту будущее. Оно для молодых. Джордж живет здесь и сейчас".

- Не представляю, как я смогу с тобой расстаться, Джо...
- Так не расставайся.

Здравствуйте. Нет-нет, сидите.
Простите, спойлерофобы в аудитории есть?.. Зачётки на стол — и до свидания, с вами встретимся в следующий раз. Спасибо.
Далее. Гомофобы есть? То же самое. Нет. Нет. Да, до следующего раза, спасибо за понимание, до свидания.
Молодой человек! Да, вы… Как, простите? Хорошо, я запомню… Дверь, пожалуйста, если вам не трудно… Спасибо.
Ну вот, а с остальными поговорим.

подкат

Одиночество. Отчаяние. Два «О», как два бледно-голубых глаза, холодно следят за нами с этих страниц. Ишервуд сродни Набокову — и не в воспевании предосудительной страсти, а в том, что она — лишь видимая и понятная даже посторонним и равнодушным причина отсечённости героев от «нормального» мира. Они туда, впрочем, не особо стремятся: разве в нём счастье?
Для Джорджа мир без Джима — и не мир вовсе, а бесконечное болезненное напоминание о том, что было, и о том, чего уже никогда не будет.

Много лет назад, еще до Джима…

Джима ему не заменит никто — ни Кенни, ни Шарлотта, ни Англия. И жизнь в невосполнимом одиночестве превращается в этакий День сурка наоборот, когда одного дня достаточно, чтобы представить себе все остальные. Нет уж, лучше не надо.
Кенни прекрасен, как Купидон, и так же жесток и слеп. Мне кажется, он только пробует свою силу, легкомысленно оттачивает зубки, чтобы со временем превратиться в настоящего хищника, из божка любви — в её демона.
Шарлотта — воплощение нелепости и никчёмности, так и не научившаяся жить со своим одиночеством, думает, что от каких-то перемен жизнь и впрямь изменится. Оставь тщету, Чарли, с этим уже ничего не поделаешь.
Англия же, истаивая в тумане времени, помаленьку превращается в классическую сказку, в которую Джордж и сам уже почти не верит. Поэтому очень верно, что действие этого «однодневного романа» происходит в Америке, сияющей равнодушной дежурной улыбкой, keep smile, какого чёрта, да не пошли бы вы все.
И всё это — в то время, когда страна рыла бункеры и скупала рис и бобы, когда у истории появилась видимая граница, когда в сознании крепла убеждённость в том, что любой день может оказаться последним.
Наступает время третьего глаза, пока закрытого — «С». Смерть — не трагедия, не вынужденное решение, она — Coup de Grace для Джорджа, которому больно, слишком больно и дальше идти по жизни с любезной, рассеянной, ничего не значащей улыбкой — одному, навсегда одному.
Может, это и есть счастье, Джордж: так и не узнать о своей смерти?..

Спасибо. К следующему разу… А впрочем, не надо. Все свободны.

Жить вопреки смерти!

Джордж далек от насмешек над уличными толпами. Можно считать их вульгарными, алчными, скучными и примитивными, но он горд, он рад, просто до неприличия счастлив жить и числиться в рядах их замечательного меньшинства Живущих. Публика на тротуарах в неведении; но он знает, счастье: протянуть еще хоть чуть, ведь только что он удрал от жуткой близости Большинства, куда уходит Дорис.Я жив, повторяет он про себя, я жив! Жизненная энергия бурлит в его теле, разжигая восторг и аппетит. Великое благо иметь тело — даже такой поношенный каркас — все еще хранящее теплую кровь, семя, костный мозг и здоровую плоть!

Порой читательские пути у меня крайне странные и непредсказуемые, например, утащить из игры, в которой не участвую в качестве игрока, книгу, которую обругали, это нормальный ход) Тут я верю исключительно в собственную чуйку и она меня все же крайне редко подводит, что искренне радует. Хотя, казалось бы, книга мало чем может привлечь в сюжетном плане: просто один день из жизни одного человека, что пытается жить дальше, несмотря на горе от потери любимого человека.

Средних лет преподаватель университета по имени Джордж прожил много счастливых лет вместе со своим партнером Джимом прежде чем жизнь того трагически оборвалась в автомобильной аварии. И как теперь жить дальше? Ради чего вставать по утрам, умываться, пить кофе, идти на работу? Какой теперь в этом смысл?.. Но человек создание довольно стойкое, а потому Джордж по инерции уже движется в потоке своих рутинных дел. Но живет ли он? Порой с удивлением обнаруживает, что сам он не здесь, не среди коллег, друзей, студентов, а где-то в собственном мире, пока, например, отделившиеся от его сознания руки управляют автомобилем, или голова продолжает вещать заученные фразы в диалоге...

Вообще, как правильно сказала мне моя сочтица, книга очень тонкая, о ней сложно говорить и рассказывать, тут снова тот случай созвучности, ну или ее отсутствия. История со мной срезонировала, отдалась в душе, а не в голове, оставила после себя сложное послевкусие с нотками грусти и мыслями о бренности нашего бытия...

Прочитано в рамках игры:
"Игра в классики" 2/8
и клуба "Последний романтик ЛЛ"

Ланочка Lanafly , спасибо за компанию и за обсуждения)))

Эта история эмоционально соткана из полутонов и недомолвок

Ой, ну "прощай, берлин" мне зашел больше, если честно. Ибо сам по себе стиль у ишервуда такой несколько отрывистый, ускользающий, скачущий. А тут сильно уж зарисовочно получилось. Оно вроде и неплохо с одной стороны. Как говорится: сиди додумывай, сам рисуй картинку, работай серым веществом. Однако же бывают моменты, когда хочется развернутой истории именно от автора. Но ее нет. То есть здесь не глубоко проработанный роман, и не хлесткий, с точно выверенной немногословностью рассказ. Да, блин, и повесть можно было сделать с более внятной структурой. В общем, получилось ни то ни се.
И в то же время не могу сказать, что оно плохо. Главное, получилось довольно-таки сложно, что уже хорошо при всех минусах.

Эта история эмоционально соткана из полутонов и недомолвок. Вот живет человек. Уже немолодой. Живет в америке. Британец, профессор, гей. Недавно потерял любовника, с которым прожил больше двадцати лет. Тот погиб в автокатастрофе.
И, значит, ишервуд пишет, как джордж проживает день. Всего лишь один день в череде точно таких же будней, наполненный совершенно банальными событиями. И, честно сказать, временами возникает подозрение, что джордж - просто робот какой-то.

А потом... через серую и рассудочную пелену мыслей и чувств профессора проступает внутренняя картинка. Кстати, увидеть ее не так уж и легко. Ну, вот я в своей ментальности, наверное, чувствую совсем по-другому. И только что прочитанный мною ремарк тоже чувствует совсем не как ишервуд. И мне более близок и понятен немецкий дух. Хотя британская литература в целом нравится больше, как ни странно.
Зато, когда получается разглядеть то, что скрыто за внешним флером почти нечеловеческого самообладания джорджа, то становится понятно, что он безумно страдает. Но держит лицо, и это вовсе не насильственная поза. Он просто не умеет по-другому. И временами кажется, что сам не подозревает о глубине своего горя.

Практически любое событие так или иначе приводит его к воспоминаниям о том, что было у них с джимом: как они познакомились, что тот сказал или сделал, о чем они мечтали. Все это похоже на попытки всеми силами удержать рядом с собой любимого человека, ускользающего все дальше и дальше в трясину забвения.
Чего только стоит посещение в больнице умирающей эпизодической любовницы джима, с которой тот когда-то решил попробовать: каково же спать с женщиной. Казалось бы, надо навсегда забыть о стерве. Но в глазах джорджа она - тоже частичка джима.
И полностью раскрывается джордж только перед чарли - близкой подругой. В момент, когда ему сообщают о гибели джима. И то ненадолго. Потом снова маска на лице и на сердце, и нечеловеческое самообладание, и неизменно возникающий в мыслях джим.

И вдруг возникает студент, который, скажем так, не очень умело сталкерит профессора после дневной лекции, на которой тот очень интересно и здравомысляще порассуждал о притеснениях меньшинств в обществе. Очень искусно намекая, ясное дело, на свою принадлежность к определенной группе меньшинств. То есть кто в теме, тот поймет.
И студент, значит, понял. Поэтому почесал по местам обитания одного британца. И наверное, он стал своего рода подарком от мироздания. Не в плане секса или чего-то такого.
Благодаря ему, джордж наконец-то примирился со смертью джима. И увидел хоть какой-то просвет надежды в туннеле безнадежности. И облегчение его страданий - это реально подарок, несмотря на финал книги, который ишервуд, на мой взгляд, сделал как-то коряво и нелепо.

Вероятно, изданию этого романа в России мог помешать только тот шокирующий факт, что Джордж не хотел совершать самоубийства. Иначе чем еще объяснить практически преступную по отношению к российским читателям бездеятельность и нежелание заработать на переводе классики американской литературы, к тому же великолепно экранизированной?

Да, Джордж не изъявлял никакого явного желания свести счеты с жизнью. (Конечно, можно было бы постараться и усмотреть о том между строк, но это уже остается на совести читателя и Тома Форда.) Спустя несколько месяцев после смерти Джима, Джордж всё ещё поднимается каждое утро (или скорее заставляет себя подняться, заставляет "это тело" стать "Джорджем"), ездит в университет читать лекции, ненавидит соседей и их детей, иногда выпивает с приятельницей, читает, пьёт кофе, плавает в море. Правда, делает он это внешне и чисто механически, не придавая, по сути, особого значения ежедневным ритуалам. Соблюдает установившийся распорядок по привычке или колоссальным усисилием воли, чтобы отвлечь себя, избавить от ежеминутных мыслей о Джиме, от засевших в голове воспоминаний многолетней давности: об их знакомстве, покупке дома, совместных поездках по стране, чтении вечером на диване, скрестив ноги - каждый своё - и лежащих рядом собаках. Идиллия одной конкретной семьи. До тех пор, пока Джим не попал в аварию и не умер - как хотелось бы думать Джорджу, сразу и без мучений. Внезапная и беспричинная смерть близкого человека порождает в душе черную дыру, как будто кусок мира подцепили пригоршней и изъяли из пространства. Ежедневными ритуалами Джордж отвлекал себя от мыслей об этой дыре, в то же время пытаясь её хоть как-то заполнить и замаскировать саморазвитием или хотя бы видимостью движения вперёд. He is continually starting these self-improvement projects; sometimes it’s memory-training, sometimes a new diet, sometimes just a vow to read some unreadable Hundredth Best Book. He seldom perseveres in any of them for long. Читать книги, не вникая в их смысл и не споря с автором. Запоминать машины каждого из своих студентов. Вглядываться в лица людей, пытаясь понять, что они делали сегодня утром. В своей абсолютности бесполезные занятия, они, тем не менее, позволяют удержаться Джорджу на плаву жизни. В ином случае он, возможно, и стал бы задумываться о самоубийстве.

В романе много интересных монологов Джорджа, через которые Ишервуд доносит свои собственные мысли: о проблемах любого меньшинства, о фашизмe, об американской мечте и американском быте. Будучи по рождению англичанином, Ишервуд принял американское гражданство и стал, фактически, американским писателем. Интересно, что именно Европейца он называет материалистом с привязанностью к конкретным камням, полотнам и формам своей истории, своих городов. В то время как Американец изымает из реальности конкретную комнату с её уютной обстановкой, создаёт из неё умозрительный символ Комнаты и воплощает его, например, в везде одинаковом Американском Мотеле. Essentially, we're creatures of spirit. Our life is all in the mind. That's why we're completely at home with symbols like the American Motel-Room. Whereas the European has a horror of symbols because he's such a grovelling little materialist.

Роман, безусловно, выдающийся: прекрасный язык, личная драма, наблюдения за людьми и небанальные рассуждения. Конечно, чего лукавить, мы знаем причину неиздания его в России, и оттого обиднее становится за читателей.

(Имеется неофициальный перевод романа)