Психологическое давление, запугивание, угрозы, чередующиеся с похвалой за успехи, – это ведь особый вид воспитания. Он эксплуатирует инстинкты ребенка. И все это она пережила, даже не подозревая об этом.
Джема привыкла всю сознательную жизнь поступать так, как нужно, но не потому, что она понимала, что так правильно, а чтобы порадовать папу. И потому, что боялась его.
Она интуитивно понимала, как следует себя вести, чтобы он оставался в хорошем настроении, ведь плохое ее очень сильно пугало. Девушка не знала, что бывает по-другому, поэтому принимала манипулирование своим сознанием за заботу.
Еще совсем недавно она и подумать не могла, что чего-то лишается, не общаясь со сверстниками вне учебы и выдавая папины мечты за свои. А теперь злилась. За то, что ее обманывали. За то, что запретили продолжить обучение изобразительному искусству. За то, что решили, будто сами могут выбирать, кого ей любить, а кого нет.
– И что? Разве тебе не все равно? – сжала ее ладонь Ксения. – Это общество, может, еще лет сто не примет всё, что не вписывается в их привычный уклад! Это же не означает, что новое и непонятное обязательно плохое, так?
Как бы банально это ни звучало, никто из людей не знает, какой час и миг может оборвать эту жизнь.
Его сильные руки обхватывают ее и вытаскивают наружу. Они стирают слезы с ее щек, гладят, успокаивают. А его горячие губы согревают ее губы.
Они снова вместе.
Она снова жива.
Девушка вспоминает, как бросила учебу и уехала из дома в столицу, чтобы осуществить их общую мечту. Рассказать всему миру правду. Отец тогда не противился. Думал, что это излечит ее от чувств. Он не знал, что настоящая любовь не подвластна ни времени, ни расстоянию. Она будет жить, пока живо сердце, хранящее ее.
Джеме показалось, что она вот-вот рухнет. Мир перед ее глазами закружился, в стороне пятнами замелькали расплывающиеся машины и люди. Отец резал ее по живому, резал беспощадно. Но, пожалуй, это был единственный шанс для ее Виктора.
– Я согласна. – Извергающийся из нее звук собственного голоса показался ей мерзким бульканьем. – Согласна, – повторила она, чувствуя, как немеет язык.
Джема только что отказалась от будущего в обмен на спасение жизни любимого. Она точно знала, что умерла в этот самый момент, но все еще слышала тиканье собственного пульса. Жизнь остановилась, а ее сердце – нет.
– Ты выйдешь отсюда прямо сейчас! – гавкнул Алиев. – Я дам тебе денег, мои люди отвезут тебя в аэропорт, и ты свалишь к черту в свою Нигерию, или Замбию, или откуда ты там!
– Простите, но этого не будет, – тихо сказал Виктор, глядя ему прямо в глаза. – Но не потому, что я родился и вырос в этой стране и имею ровно такое же, как и вы, право жить здесь, а потому, что я не продаюсь. И ваша дочь не продается. Вам нас не купить. – Он привстал, нависая над столом, и отчеканил каждое слово: – Я отсижу сколько потребуется. Отвечу за каждый свой поступок. И выйду. Вот как будет.
– У меня есть мой сын, и я им горжусь. – Она остановилась и тяжело вздохнула. – А еще у меня была настоящая любовь. Недолго, но была. И память о ней я буду хранить всегда. Тебе такого не понять. – Тамара улыбнулась. – У тебя и сердца-то нет.
– Поспорим на ремонт твоей машины, что я поцелую тебя, не касаясь губ. Проиграю – ремонт за мой счет.
– Не касаясь губ? – переспросила, краснея, Яна.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Джема. – Она шмыгнула носом.
– Это типа… как варенье?
Но... когда хорошо сердцу, хорошо и всем вокруг. Душа поëт, ей легче, и хочется дарить эту лëгкость всему миру.
- Так, значит, ты ничего не боишься?
- Люди всегда чего-то боятся.
- А ты чего?
- Того, что не успею о чем-то сказать этому миру.
- Поэтому пытаешься оставить свой след любым способом?
- Никогда не знаешь, какой день последний. Я просто живу.
Любовь сильнее! Она в силах восстать против системы и смести всё на своем пути.
Там, где появляется одна ложь, сразу возникает другая, она наслаивается до тех пор, пока этот большой мыльный пузырь из лжи не лопнет в самый неподходящий момент.
Девушка во всем любила порядок. Да, многие считали ее занудой, но она не обращала на это внимания. Контроль над своей жизнью, пусть даже в мелочах, дарил ей ощущение спокойствия.