Отвергать тех, кто тебе так абсолютно, так беззаветно предан - это даже не ошибка. Это попросту преступление.
Маска спокойствия спала с его лица. Привлекательные черты исказили гнев и злоба...
А ещё - боль, старательно запрятанная между этими двумя чувствами.
Поселившаяся внутри меня пустота служила мне и щитом, и мечом. Надёжной защитой от совсем ненужных сейчас, губительных эмоций.
А снег всё падал, заметная следы, стирая прошлое и размывая будущее...
Превращая всю мою жизнь в чистый белый лист.
... То, чего так боялась, то, что пыталась как-то объяснить и оправдать, всё же случилось. И бояться было больше нечего. И внутри внезапно наступила
тишина и покой...
Ни слез, ни боли, ни мучений. Всё уже случилось - непоправимое и неизменное.
Почему людям порой сложно понять, что куда лучше быть одному, чем связывать себя с тем, к кому попросту не захочется возвращаться домой, засыпать рядом по ночам и просыпаться по утрам, лишь бы быть, что называется, «как все»?
– Я, конечно, не был идеальным отцом. И мне жаль, что единственный пример, который я тебе подал – это то, как не нужно поступать, как не следует жить. Но это тоже… наука, хоть и горькая. И я надеюсь, что ты никогда не будешь таким, как я.
Грудь прожгло мучительное чувство – сожаление. Сожаление о том, что все закончено, что ничего не вернуть назад. Но сожалеть – это уже не любить. И не стоило хвататься за призраков прошлого, когда можно было строить… будущее.
Я же знаю тебя, Кира. Это бесполезно. Как там говорится? Не можешь остановить безобразие – возглавь его.
Все же поразительная штука эта жизнь: никогда не знаешь, откуда получишь удар в спину, а откуда – руку помощи…
годы – лучший учитель и лучший палач.
Как ни печально, а ненависть порой оказывается сильнее любых иных чувств. А в этот миг я ее ненавидела. И это давало мне стимул ожить, встать с колен и идти дальше.
Как же много талантов открывалось в нем теперь, когда мы уже не жили вместе. И какой же я была дурой, что раньше ничем его не напрягала, а все тащила на себе сама.
Только теперь понял, как важны простые объятия. Несколько искренних слов, дающих знать о том, что ты важен и любим. Он считал, что обеспечивал детей всем…
Всем, кроме своего внимания.
Он повторял себе, что заслужил все, что с ним произошло. Заслужил этот бесконечный непокой, эти бессонные ночи и муки, муки, муки от того, каким бессильным он был в этой ситуации – впервые в жизни…
Потому что невозможно заставить другого человека тебя простить. Потому что невозможно вырвать из жизни собственные ошибки, как страницы – из календаря…
– Но ты же говорил, что ты от меня без ума! – с упреком воскликнула она.
– Говорил, – честно признал он. – Но, как видишь, разум ко мне вернулся.
...что в итоге вспомнят его дети о своем отце годы спустя? Нет, наверняка не то, что он хорошо зарабатывал. Они вспомнят все, чего он им не дал – времени, внимания, любви…
– По себе людей не судят – слышал такую поговорку, дорогой? – поинтересовалась ледяным тоном.
...всегда проще находиться внутри ситуации, даже самой тяжелой, чем стоять в стороне и мучиться вопросами о том, что происходит в этот самый момент, когда ты даже не пытаешься ни на что повлиять…
– Ты считал, что я не додаю тебе любви. Но любовь была во всем, что я делала. В том, что вставала рано утром, чтобы приготовить тебе завтрак, хотя накануне допоздна занималась домашними делами. В том, что никогда и ни в чем тебя не нагружала – попросту жалела, пытаясь дать тебе отдохнуть… В том, в конце концов, что родила тебе троих детей, которые бесконечно требуют внимания и заботы! Я тебя не долюбила? Очень жаль, Леша, потому что я отдала тебе и детям все, что только могла. И больше мне дать попросту нечего.
Равнодушие – наверно, единственная вещь, с которой попросту невозможно бороться…
Вдруг она сказала:
– Плохо же ты тратила его деньги, что у него оставались средства на молодуху.
Он ведь действительно ее любил. Всю свою жизнь – любил. Просто в суете дней, заваленный работой, делами, повседневностью, умудрился об этом забыть. И принять за новую любовь простую потребность быть желанным и нужным…
Как часто мы, родители, лжем, чтобы уберечь и оградить своих детей от любой боли. И как часто своими благими намерениями наносим только вред, потому что правда имеет одно крайне неприятное свойство: рано или поздно она выходит наружу.
Только уже не из наших, а чаще всего из чужих, уст. И от того звучит еще более жестоко, еще более раняще…
Глаза мужа обратились по мне, словно в поисках помощи и поддержки. Того, что я неустанно, в любой ситуации, обеспечивала ему столько лет, а для него это ни стоило ни гроша.