Мы стоим на краю пропасти, заглянули в нее и увидели дно. Увидели то, что могло быть с нами, если бы поленилась поднимать скандал из-за его измен.
Возраст не просто отнял силы. Он содрал с них всю шелуху иллюзий, всю показную браваду, оставив голую, неприглядную суть: два старых, несчастных человека, связанных когда-то грязным поступком, который теперь, в старости, не приносит ничего, кроме стыда или равнодушия.
Он стоит передо мной, этот некогда грозный хищник, теперь – старый, разъяренный и абсолютно бессильный зверь в клетке собственного тела и возраста.
Он больше не имеет надо мной власти. Никакой. Ни денежной, ни физической, ни эмоциональной. Он – пленник времени, а я – его смотрительница. И это… восхитительно.
Лучше быть агрессивным, самодовольным уродом, чем честным слизняком для сына. Пусть лучше ненавидит меня, злится, обвиняет, но не жалеет.
Зачем влюбляться, тратить силы, время, идти на компромиссы, если в итоге ждет развод?
Мы просто... перестали друг друга видеть. Слышать. Перестали замечать, что «всё хорошо» — это не про тишину за ужином и спину в постели.
Это про... про желание что-то сказать. Про желание коснуться просто так. А у нас это желание усохло. По чуть-чуть. Каждый день по чуть-чуть.
Наш брак как дерево, ствол которого изнутри жрали черви. Стояло годами зеленое, а потом рухнуло.
Золушки лезут к принцам, думая только о карете да туфельках. А что за принцем стоит целое королевство, да ещё и с драконами - об этом не задумываются.
— Самый злейший враг, па… — говорю я тихо, глядя на трещину в асфальте у своих ног. — Даже для самого отвратительного подлеца… Это время.
После сорока можно задуматься уже о раздельных спальнях, — говорю я Паше. — А то… сон становится чутким, а храп и пердёж уже не радуют, а не дают спать.
Да, назло бывшему мы можем надеть под платье стринги, а вот “нарадость” мы почему-то не ничего не можем.