― Чем больше источников, тем объемнее картина для анализа.
― Буду. Перестань с меня юбку снимать, а то компрометация сама собой случится.
― Гниль… просто пол холодный и пыльный. Ладно. Дай книгу, я на нее сяду.
― Тут у меня только какие-то древние фолианты, если там появится хотя бы одна лишняя царапина, библиотекарь посчитает это святотатством, ― засомневалась я.
― Я его не собираюсь грызть и царапать, я на нем сидеть буду. У меня задница не ядовитая и бумагу не ест!
обмани своих, тогда чужие точно не узнают.
Меня он вообще К-карме сбагрил. Теперь у меня новый кук-куратор.
― Кому?! ― едва ли не в голос взвыл геккон.
― Студент Дон Зульбефар, ― мгновенно отреагировал преподаватель, бросая рисовать очередную заковыристую загогулину и грозно оборачиваясь к нам. ― Вы хотите покинуть лекцию?
― Нет, господин преподаватель, ― шмыгнул носом маленький притвора, сразу принимая ужасно виноватый вид. ― Простите. ― И уткнулся в тетрадь. Откуда и зашипел в мою сторону, едва слышно и очень сердито: ― Василиск сбагрил тебя этому х… чл… феромону на ножках?! Он же половину академии в постель перетаскал!
― Так уж и половину?
― Всю женскую часть!
― Представляешь, мне час читали лекцию о растлении малолетних! А я тебя на год младше! Кто кого растлевал?! ―
Человек, который испытывает сильные эмоции, перестает думать головой.
Тот, кто сам неверен, всегда будет подозревать неверность в партнёре.
Заученные фразы повторить легче, чем сказать что-то от себя, когда либо сказать нечего, либо слов слишком много.
Маменька только спохватилась, что если не вывозить дочерей на балы и не знакомить их с молодыми господами, то женихи сами в доме не заведутся. Всё же они не тараканы, на сухари не приманиваются.
Легко обмануть того, кто тебе доверяет, для этого не надо ни особого ума, ни особой хитрости. Только подлость.
Но все это не помешало мне буквально броситься в родные объятия. Вернее, «спасти бедного юного адепта» и втиснуться в руки Инсолье самой.
Вообще-то я мальчишку весьма невежливо и отнюдь не нежно выдернула из некромантских клешней. Потому что нечего. Мне здесь самой едва места хватает.
В деревнях за подростками если и следят, то краем глаза. А за пацанами и вовсе — коль домой к ночи вернулся, значит, воспитание удалось.
Это ж надо, какой у меня, оказывается, умный брат! А все потому, что мой. Пока ничейный орденский был - тупень тупнем. Только моё влияние сразу мозги ему прояснило. Да!
Любить — это не сплошная эйфория и бабочки в животе. Любить — это еще и очень больно. Страшно и тревожно
— Это мой паладин, в смысле наш. Не чужой. Свое добро беречь надо, а то испортится, — выкрутился Инсолье. — Тем более что надо соблюдать разнообразие видов. Нельзя иметь слишком много хитрых сволочей на квадратный шаг. Это мешает самым главным хитрым сволочам свободно хитрить и сволочиться.
— И все же не дело это — честный народ грабить. Они-то в чем виноваты? — вздохнул Паоло, заворачиваясь в мой плащ.
— Где ты видел честного таможенника?! — очень удивился я. — Нет, конечно, всякое случается. В природе заводятся кадавры, слепленные из держи-дерева и русалки. И даже вот такие спасающие паладинов некроманты попадаются. Но зверя под названием «честный таможенник» в этих горах я ни разу не встречал.
— Это, конечно, иногда даже мило, когда у женщины ума как у курочки, но от проблем, что она тебе организует, никакая милота не спасет.
Мне страшно интересно — паладин и мужу прочел лекцию про застой в органах малого таза и вред воздержания или только я такая везучая?
— Ведро воды надо было на эту ведьму вылить, а не целовать! Ты что, перечитал женских сказок, где умирающую спасают обменом слюной?
— Браслет надела? Надела. Магией привязала? Привязала. За срамные места трогала? Еще как! Так что все, теперь окончательно и бесповоротно — жена.
На надгробье можно будет написать: «Помер от собственной глупости и недотраха!»
Всегда смеялся, когда подвыпивший менестрель в таверне начинал петь какую-нибудь древнюю балладу о любви не менее древнего героя, у которого подвигов уже не продохнуть сколько. И этот герой вдруг начинал пускать слюни на мимо пробегающую бабу, словно деревенский дурачок на ярмарочный леденец. У него дел по горло, друзья, драконы, короли, а он увидел «тонкую щиколотку» или, прости шатт, «жилку на запястье» и привет — рехнулся, больше ни о чем думать не может. Вместо того чтобы поймать эту бегущую за подол и спокойно повалять на сеновале, раз уж так приспичило (герой же! Кто ж его осудит! Еще и приплатят за улучшение генофонда!), сидит и ноет, как дебил.
Не должны быть бабы такими самостоятельными, они из-за этого портятся и дичают. Вот кому эта слепая сова с такими шаттовыми замашками вообще сдалась? Такую даже собственный жених за порог выбросил — и правильно сделал. Один я, видимо, ненормальный. Но бросать уже жалко — сдохнет ведь где-нибудь под кустом, не дай мертвые боги, у меня совесть еще потом от этого проснется.
Заберу ребенка, уеду в долину, отстроюсь там… А святая? Бросить ее, чтоб осознала всю тщетность бытия и мою месть?
Погодите-ка. Она, значит, останется одна, со здоровыми глазами, без меня и ребенка. Свободная, молодая, красивая. И алые почему-то вдруг спохватились, что зря свою святую сестру выкинули.
Не-не-не! Я не согласен. Святую с собой заберу, будет ляльку растить! Пеленки там стирать, кормить, и что еще с детьми делают?
Хотя, конечно, нянька из совы так себе. Не уверен, что стоит доверять ей ребенка. То есть, конечно, с котятами она хорошо справилась. Но мало ли чему научит моего сына. Он у меня будет некромант, ему святость без надобности. Значит, что? Значит, надо заранее как-то эту дуру перевоспитать. Хотя бы отучить спасать всех подряд. Меня она уже подобрала, этого вполне достаточно.
Святая родила от некроманта — такое достойно даже записи в каких-нибудь исторических мемуарах. Вопиющее безобразие, все как я люблю.