Ирвин Роберт - Арабский кошмар

Арабский кошмар

1 хочет прочитать 10 рецензий
Год выхода: 2000
примерно 272 стр., прочитаете за 28 дней (10 стр./день)
Чтобы добавить книгу в свою библиотеку либо оставить отзыв, нужно сначала войти на сайт.

Роберт Ирвин - известный английский писатель, историк-медиевист, выпускник Оксфорда, специалист по истории Арабского и Ближнего Востока. Мировую известность Ирвину принес его первый роман "Арабский кошмар" (1983), переведенный на все европейские языки, иврит и японский.

Лучшая рецензияпоказать все
Delfa777 написал(а) рецензию на книгу
Оценка:

Книга о сне становится сном о книге.

Никогда не засыпала за чтением путеводителя, но теперь, прочитав роман Роберта Ирвина, могу представить на что будет похож сон, созданный плавным и незаметным переходом из литературной реальности в мир сновидений. Только что перелистывались страницы с описанием достопримечательностей, обычаев, кулинарии, погоды и вдруг все это оживает. Знойные улочки Каира, покрытые пылью истории, наполняются причудливым сюжетом и диковинными персонажами. Колдуны, алхимики, сказители, прекрасные дамы и говорящие обезьяны перекраивают ткань бытия по законам, не поддающимся пониманию. Каждая дверь древнего города - это тайна, которую надо открыть и разгадать. Каждый встреченный человек запускает цепочку событий, полную загадок, с одинаковым успехом способную ввергнуть в смертельную опасность или подарить неземное наслаждение. Прочитанные ранее притчи становятся реальностью, а события, случавшиеся наяву, возвращаются сказками. Сюжет дурманит сознание и с легкостью дарит все более глубокое погружение в состояние сна. Где каждый предмет и событие является символом. Где практически невозможно невозможно отличить иллюзию от действительности. Где у каждого есть двойник. Сон бесконечен. Он длится и длится. Переходи в новые стадии, погружаясь все глубже и пропитываясь атмосферой абсурда и недосказанности, незавершенности.

Клубок историй, составляющих основу "Арабского кошмара" бесконечен. До конца его не распутать, но ухватиться за сюжетную нить, ставшую точкой отсчета можно. Англичанин Бэльян, шпионящий на Францию, приезжает в Каир паломником. Остановившись на ночлег он видит сон, в котором он приезжает в Каир и там видит сон, в котором Зулейка обучает его эротическим премудростям. Полеты сменяются погонями. Мусульманство и христианство ведут непрекращающийся спор. Бэльян возвращается к одним и тем же моментам, встречам, мыслям снова и снова, запутываясь все больше, будучи не в состоянии понять кому можно верить, а кого следует опасаться и избегать. Кто друг, а кто враг в череде событий и кто главное действующее лицо в этой веренице историй, ни одна из которых не заканчивается, перетекая в другую. Сбивая с толка сменой места и действующих лиц, добиваясь полной дезориентации. Остается только размышлять о симметричности приключений и снов. Все двоится для сновидца - два султана, две женщины, два состояния сознания. Да и сам он уже не в единственном числе. Он уже стал героем одной из историй сказителя Йолла, рассказывающего на площади всем желающим, включая самого Бэльяна, про обыкновенных людей с которыми случаются необыкновенные истории. Он участник сна и его зритель.

Чарующая атмосфера Востока отлично подходит для размышлений о природе сна, возможности познать его истоки и смыслы, доступность управления своими действиями внутри сновидения. В этом романе не будет линейной истории и однозначного финала. Не все загадки будут разгаданы. Ведь лишившись таинственности история утрачивает свое очарование.

Книга прочитана в рамках игры Вокруг света.

Доступен ознакомительный фрагмент

Скачать fb2 Скачать epub Скачать полную версию

1 читателей
0 отзывов




Delfa777 написал(а) рецензию на книгу
Оценка:

Книга о сне становится сном о книге.

Никогда не засыпала за чтением путеводителя, но теперь, прочитав роман Роберта Ирвина, могу представить на что будет похож сон, созданный плавным и незаметным переходом из литературной реальности в мир сновидений. Только что перелистывались страницы с описанием достопримечательностей, обычаев, кулинарии, погоды и вдруг все это оживает. Знойные улочки Каира, покрытые пылью истории, наполняются причудливым сюжетом и диковинными персонажами. Колдуны, алхимики, сказители, прекрасные дамы и говорящие обезьяны перекраивают ткань бытия по законам, не поддающимся пониманию. Каждая дверь древнего города - это тайна, которую надо открыть и разгадать. Каждый встреченный человек запускает цепочку событий, полную загадок, с одинаковым успехом способную ввергнуть в смертельную опасность или подарить неземное наслаждение. Прочитанные ранее притчи становятся реальностью, а события, случавшиеся наяву, возвращаются сказками. Сюжет дурманит сознание и с легкостью дарит все более глубокое погружение в состояние сна. Где каждый предмет и событие является символом. Где практически невозможно невозможно отличить иллюзию от действительности. Где у каждого есть двойник. Сон бесконечен. Он длится и длится. Переходи в новые стадии, погружаясь все глубже и пропитываясь атмосферой абсурда и недосказанности, незавершенности.

Клубок историй, составляющих основу "Арабского кошмара" бесконечен. До конца его не распутать, но ухватиться за сюжетную нить, ставшую точкой отсчета можно. Англичанин Бэльян, шпионящий на Францию, приезжает в Каир паломником. Остановившись на ночлег он видит сон, в котором он приезжает в Каир и там видит сон, в котором Зулейка обучает его эротическим премудростям. Полеты сменяются погонями. Мусульманство и христианство ведут непрекращающийся спор. Бэльян возвращается к одним и тем же моментам, встречам, мыслям снова и снова, запутываясь все больше, будучи не в состоянии понять кому можно верить, а кого следует опасаться и избегать. Кто друг, а кто враг в череде событий и кто главное действующее лицо в этой веренице историй, ни одна из которых не заканчивается, перетекая в другую. Сбивая с толка сменой места и действующих лиц, добиваясь полной дезориентации. Остается только размышлять о симметричности приключений и снов. Все двоится для сновидца - два султана, две женщины, два состояния сознания. Да и сам он уже не в единственном числе. Он уже стал героем одной из историй сказителя Йолла, рассказывающего на площади всем желающим, включая самого Бэльяна, про обыкновенных людей с которыми случаются необыкновенные истории. Он участник сна и его зритель.

Чарующая атмосфера Востока отлично подходит для размышлений о природе сна, возможности познать его истоки и смыслы, доступность управления своими действиями внутри сновидения. В этом романе не будет линейной истории и однозначного финала. Не все загадки будут разгаданы. Ведь лишившись таинственности история утрачивает свое очарование.

Книга прочитана в рамках игры Вокруг света.

951033 написал(а) рецензию на книгу
Оценка:

Сновидение – один из основных творческих приемов двадцатого века, и от «Алисы» Кэрролла до «Inception» Нолана рассказчики пытаются постигнуть суть сновидения и разложить по полочкам его структуру. Выполнил ли эту задачу Роберт Ирвин? Нет, он скорее твёрдо настаивает на том, что сновидение в принципе непознаваемо и в этой своей непознаваемости подобно божеству. И подобно тому, как любая религия терпит крах, пытаясь познать бездну божества, так и попытки объяснить сновидение всегда упираются в тупик. Более того, особо мстительные божества и сновидения обычно наказывают назойливых смертных, посягающих на их тайны.

Поэтому потенциальный читатель может быть разочарован в «Арабском кошмаре», выстроенном Ирвином именно как непознаваемое сновидение. У романа нет чёткой структуры, какого-то сильно выдающегося главгероя, роман не выложен, удобно нарезанный на главы, на тарелочку с каймой арабской вязи для дегустации потребительскими массами. Но неудовлетворенность «Арабским кошмаром» сродни неприятию «Хазарского словаря» из-за того, что тот написан в форме словаря. Господа, «Хазарский словарь» написан в форме словаря, потому что это и есть словарь; «Арабский кошмар» на то и кошмар, что он не призван вас как-то особо напугать (если б был призван напугать – назывался бы «Арабский ужас»), или рассказать какую-то там одному вам нужную историю, оправдав ваши (ха-ха!) ожидания. Он призван породить у вас ощущение липкого болезненного лихорадочного сновидения, одновременно возбуждающего и отвратительного. Вспомните свои худшие сны: когда бежишь и не можешь убежать, когда вязнешь в липком киселе воздуха, когда оказываешься голый на улице, потом внезапно взмываешь ввысь, пылая от стыда, а в следующий момент падаешь в непроглядно-чёрную смолу, вязкую, как каирская ночь, а вокруг ходят отзвуки людей, вроде бы знакомых, но здесь и сейчас необъяснимо пугающих. Вспомните ночные поллюции и поползновения к соитию непонятно с чем. Помните? Тем лучше для вас. Не помните своих снов? Тогда у вас арабский кошмар.

Сновидение Ирвина и словарь Павича очень схожи: они не хорроры, и не триллеры, и не постмодернизм боже упаси. Это скорее историко-искусствоведческие работы с сильным упором на бессознательное, и сюжет там прослеживается очень тонким узором, пропадающей вязью на самом краю обширного полотна. И самый ужас в том, что узрев это полотно целиком, раскрыв все связи и полунамёки, можно и немного двинуться умом. Странная догадка пронзает уже на первых страницах книги: понимаешь, что арабский кошмар, ужасная колдовская болезнь, от которой нет лекарства, вполне может оказаться нашей повседневной жизнью со всеми её страданиями, похмельями и бессмысленностью. И тогда хочется поскорее крепко заснуть, чтобы избавиться от мучений.

"Одним только плох крепкий сон - говорят, что он очень смахивает на смерть"
Арсений Тарковский


Отдельной строкой как всегда низкий поклон издательству Симпозиум за неоднократное знакомство русскоязычной публики с Ирвином и с другими великолепными писателями, а Андрею Бондаренко за обложки. В издании 2011 года воспроизведены гравюры шотландского художника Дэвида Робертса (1796—1864). В 1834 году Робертс совершил путешествие в Египет, посетил Александрию, Каир и Нубию (южный Египет). Его карандаш и кисть фактически послужили ему не существовавшим в ту эпоху фотоаппаратом, сохранив для нас виды этих мест, мало изменившихся со времен сонного паломника Бэльяна.


Uchilka написал(а) рецензию на книгу
Оценка:

Если бы сны желали, чтобы их помнили, их бы помнили. Если бы сны желали, чтобы их понимали, их бы понимали.

Три с половиной чёртовых вордовских страниц с заметками и цитатами, а в голове - ни одного шевеления. Как после того липкого кошмара, от которого ты уже совершенно отделался, но не спешишь думать о чём-то другом, просто опустошённо замираешь. На самом деле в теме страшных сновидений я полный профан - мне никогда не снятся кошмары. В юности к романтике ещё примешивались иногда лёгкие бытовые ужастики, вроде опоздания на экзамен или на поезд. А теперь в основном всё отлично: здорова, не нуждаюсь, нет проблем и всё кругом в шоколаде. Мечты, прокравшиеся в сон. Может быть, отчасти поэтому, несмотря на некоторые жуткие сцены и вопреки той грязи, что частенько встречалась в этом чудо-путеводителе по Каиру, "Арабский кошмар" сразу же затянул меня внутрь книги. Это был потрясающий опыт - пройтись по лабиринту египетских улиц и страшных снов, смешивающихся с реальностью.

Опасная бессмыслица. В восточных странах жара и праздная жизнь порождают у обывателей досужие и смертоносные фантазии.

"Арабский кошмар" предлагает нам совершить путешествие по реальному средневековому городу в нереальных кошмарах сна, который больше похож на лабиринт, созданный изощрённым мастером. Читатель при этом выглядит как Джордж у Клпаки Джерома. То есть он держится бодрячком, знает, что где-то есть выход и уверен, что может его найти. Наивный! Здесь каждый поворот рождает новую дорогу в неизвестность. Поиск осложняется ещё и тем, что лабиринт этот зеркальный, с искорёженной симметрией снов и реальных приключений и всех взаимосвязанных событий. В начале книги возникает лёгкая ассоциация с книгой-перевёртышем Стругацких, но тут совсем другие возможности: реальность во сне, сон в реальности, сон во сне другого человека, человек во сне другого спящего человека и так бесчисленное количество раз. При этом сны имеют много уровней, на каждом из которых свои герои, и все действия зависят от того, куда ты попал. Но самое удивительное - это, пожалуй отношения сна и реальности, их переплетение, почти неосязаемое, но имеющее место и складывающееся в одну ладную историю.

Что приятно радует глаз, здесь вообще всё построено на единстве и борьбе противоположностей. Сон - явь, мечты - истории. И везде внутри есть свои собственные пары. Ах, эта магическая цифра два!

Неужели каждая вещь на свете составляет пару с вещью себе подобной, как правая рука и левая рука? - два султана (двойник), две женщины, два карлика Барфи и Ладо (каирские уродцы), две обезьяны, две книги - Давадара и Кошачьего отца Сон Старого Паломника...Ибо всё на свете имеет левую руку и правую руку.

При всей закрученности и сложности сюжета, при всех описанных кошмарах, Ирвин ироничен, что тоже подкупает и примиряет с неприятностями, таящимися в книге. Скажу больше, мне роман показался местами даже смешным. Автор описывает город и персонажей, даже самых сирых и убогих, с большой нежностью и
долей юмора. Кроме того, он довольно уморительно сдабривает повествование забавными (в хорошем смысле этого слова) восточными мудростями и прямо нас предупреждает, чтобы мы не возлагали никаких серьёзных надежд на повествование:

Публика знает, что её дурачат. За то она и платит деньги.

После такого интересного эксперимента с новыми "Тысяча и одной ночью" даже как-то печально звучат слова автора в одном из его поздних интервью:

Когда я учился в Оксфорде, я подвесил к потолку доску, которая висела прямо над моей подушкой. На ней было написано: «Ты проснулся — запиши свой сон». Ну и потом я написал роман «Арабский кошмар», который полностью посвящен снам. Но с годами я пришел к выводу, что все это пустая трата времени. Сны бесполезны и скучны, я ни разу не увидел во сне ничего, что пригодилось бы мне в романе или рассказе.

И наконец я оставлю под катом немного заманчивых цитат, этакие

Кусочки мозаики

В высшей степени приятно оно (чтение), как я обнаружил, когда лежишь, подперев книгу коленями, чувствуешь, как тяжелеют веки, и уносишься в сон, уносишься далеко-далеко, да так, что поутру трудно понять, где кончилось содержание книги и начались сновидения.

Перспектива обманывает глаз, а обманывать глаз - значит обманывать рассудок.

Арабский кошмар ужасен и непристоен, однообразен и всё же внушает страх. Бессмысленное страдание, которое ничего не меняет.

Когда в этом городе человек умирает насильственной смертью, его дом обычно остаётся пустовать и превращается в руины.

Народ Каира думает, будто сокровища можно найти, забравшись в постель и уснув, и тогда джинн, быть может, поведает, где они или уж не знаю что.

Сны вызывают у людей желание спать. Мои истории будут вызывать у людей желание бодрствовать.
Суть всех этих историй состояла в том, что с обычным человеком должны неожиданно происходить необычные вещи.

Лишившись таинственности, женщина утрачивает и всё своё очарование.

Неспособность задать вопрос всегда губительна.

Ты задаёшь слишком много вопросов - больше выболтаешь, нежели почерпнёшь из ответов.

Ничто ничем не компенсируется, подумал он. "Я", которое смеётся, и "я", которое плачет, - это два разных "я".

Мужчине, дабы стать мужчиной, нужно сделать пять вещей: покурить опиума, переспать с чужой женой, обучиться какому-нибудь ремеслу, совершить паломничество в Мекку - и убить человека.

Отце, как подозревал Вейн, вынашивал планы - планы поразительной сложности, планы внутри планов, связанных с дальнейшими планами, замыслы, крушение которых было необходимо для успеха иных, более сложных махинаций, а те, с свою очередь, со всех сторон прикрывались и обеспечивались ложными ударами и отвлекающими манёврами, и всё это выливалось в грандиозный план, о чьей цели никто не мог даже догадываться, да и сам старик наверняка имел весьма смутное представление.

Море снов - это больше, чем метафора. Это один из образов Алям аль-Миталь, Мир Образов.

Мумие сохраняет видимость жизни в смерти, так же как сновидение сохраняет видимость бодрствования во сне.

На неторопливом, объятом сном Востоке всё по-другому. Историю, которую вы слушаете, скорее можно представить себе в виде ряда кроватей, связанных слабой нитью... простите, я, конечно, хотел сказать - в виде бус, нанизанных на тонкую, слабую нитку, - бус, похожих на те чётки, что перебирают, сидя у входа в кофейню, скучающие старики. Нет, чётки тоже не совсем подходят. Лучше вообразить ей в виде верёвочной фигуры эфемерных очертаний - одной из тех, что, играя, образуют дети, когда дёргают пальцами за петельки. Я слышал, что она зовётся кошачьей колыбелью.

История в истории - это точная копия вашего нынешнего положения, ибо что такое заговор, как не история в истории? И что такое шпион, как не человек, который стремится постичь этот внутренний сюжет, скрытую истину?

Каждый вопрос есть ответ на вопрос, заданный кем-то другим.

Однако подобное обилие смыслов и толкований равносильно полнейшему отсутствию смысла.

Книга перестала быть книгой о сне и сделалась сном о книге. Таковы парадоксы сна.

В действительности мы желаем не того, чего, как полагаем, желаем, а того, чего желать не должны.

- Полагаю, у меня нет выбора?
- Всё именно так, как вы полагаете.

Сновидение есть обман. Как называть чернокожего цветным.

Каждый человек несёт в себе свою судьбу. Судьба - это история, записанная в его сердце, в его печени и костях, и она излучает перед ним его будущее.

Это история, которая сочиняет человека. Из судеб одних людей получаются мелкие истории, из судеб других - великие, эпические. Большие истории пожирают малые. Все мы здесь, - сказал он, поглядев вокруг, - во всяком случае почти все - эпизоды в чьей-то истории.

свернуть

Книжное государство, с командой "Стройотряд КЛУЭДО" вместе с Таней tatianadik , Наташей thali , Викой SantelliBungeys и Олей Penelopa2

el_lagarto написал(а) рецензию на книгу
Оценка:

Путеводитель по снам

Очень странное это ощущение: читать роман, написанный в форме путеводителя по средневековому Каиру, или путеводитель по снам, написанный в форме романа про средневековый Каир, который похож на фильм "Начало", только с восточным колоритом и туповатым английским шпионом вместо ди Каприо, где реальность дробится на множество уровней, некоторые районы города проваливаются в сны, герои рассказывают сказки, в которых герои рассказывают сказки, а по улицам бродит веселый сказитель Роберт Ирвин, тьфу, Грязный Йолл, который пишет "Тысячу и одну ночь" и еще "Рукопись, найденную в Сарагосе" - а нет, не ее, а "Арабский кошмар".

Несмотря на опыт автора в тонких делах восточных, "Арабский кошмар" - не восточная литература, разве что восточная литература, которая снится европейскому читателю. Провести читателя по лабиринту снов вызывается Бэльян, который притворяется паломником, но на самом деле приехал в Каир пошпионить. Впрочем, ему ни удается ни то, ни другое - с самого начала Бэльян крепко увязает в паутине снов, как муха в меду. Вообще он несколько глуповат и сворачивает с пути истинного, стоит его только какой вкусняшкой поманить; саксонская логика в момент пасует перед восточной интуицией и ощущениями - хорошего проводника нам дали, да, читатель? Ирвин выстраивает повествование по классической арабской схеме: это сон внутри сна, который внутри сна; рассказ внутри рассказа внутри рассказа, где сама книга становится дополнительным уровнем повествования. Можно самому выбирать, где проходит грань между сном и явью, реальностью и легендой - и, более того, при каждом прочтении выстраивать этот хрупкий мостик заново. Не мостик даже, а тот канат, по которому идет в романе канатоходец-сомнамбула.

Помимо сложного построения и расщепляющейся реальности в книге хватает всяких разных отсылок и аллюзий, вроде мелькнувшего в конце путешественника из Сарагосы (почти как монах Баскервильский у Эко). Даже жаль, что арабское средневековье - это не моя тема, потому что среднестатистический читатель, не подкованный в восточной культуре, едва ли с ходу отыщет все пасхалки и культурные слои. Что ж, с другой стороны, это повод перечитать книгу еще раз: "Арабский кошмар" как раз из тех, что при повторном чтении открываются с новой стороны.

Nukkuminen написал(а) рецензию на книгу
Оценка:

Сон, которого не было.

Говорят, в давние времена на свете была Книга Песка. Знающие ее тайны могли преобразить землю в воду, а воду в землю. Могли они изменять направление ветров, людских голосов и сторон света. Из пепла слепить вазу, а из зла и глупости возродить в человеке мудрость и добрый нрав. И хоть по сию пору много искателей страждет поймать ее своим взглядом, нигде уже не слышно и не видно и деяний ее и деятелей. Говорят дальше многое: что была она была она украдена и переведена на латынь, а вместе с ней ушла и сила; что поглотило ее Чудовище Ночи, но смогло в себе одолеть и разломалось на тысячи частей; даже что скрывает ее обычный торговец в своей книжной лавке неподалеку. Но чаще всего сулят по рассказам воров с севера. Они вспоминают, что были до них те, что помогли одному ученому найти ее. И первое о чем тот сказал Книге было велением увидеть секрет, благодаря чему способна она на такие могущества. В тот же миг захлопнулись ее страницы, и на людей упала буря из песка, порвала им кожу и глаза их, а после унеслась с громом ввысь. В речах мудрецов можно услышать , что был это волшебный песок, вместе с ним ушло и все волшебство. Но не бывает в мире так, чтобы нечто исчезало и забывалось без малейшего остатка. Уверены мудрецы стоит найти лишь только горстку того волшебства и втереть ее себе в глаза, так сможешь ты в любой книге прочесть великие тайны. Но где искать его – не может сказать никто. Историю эту передавали из уст в уста, от отца к сыновьям, от учителей к ученикам, от любителей небылиц к малодушным простецам. Все помнят и все знают ее. Знал ее и я, живущий в пустыне. И пришла в мою голову мысль, прохладная и свежая, как родник: вряд ли кто-то пробовал втирать себе в глаза песок хоть какой-либо. Осмелев от радости, упал я на колени, зачерпнул горсть и закопал свое видение до хруста на зубах. Единственное, что ощутил я были кровь и боль. Горечь залила мое сердце. Понял я, что будут говорить обо мне лишь в нелепых рассказах с этих пор. И тогда решил я говорить всем встречным мне, что глаза мои потому ранены, что я и есть тот, кто закрыл страницы Книги. За краткий миг, что был я с ними наедине, смог я постичь все ее тайны, что по силам мне менять небо и землю местами, превращать кого угодно в диковинных зверей, сделать Луну Солнцем, а Солнце Луной. Но ничего из этого не смогу я проделать без силы, что исчезла в тот день. Мало кто верил мне, в основном только отмахивались и шутили. Просили: расскажи же тогда хотя бы сам способ, без его воплощения, ведь понимать то ты его все равно можешь, и раз так, то напиши новую Книгу. Деваться было некуда. Собрал я все старые сказки, подслушал свои сны и написал. Выглядела она чудно. Авторитеты сравнивали ее с великими трактатами. И стоит она сбоку по всему миру у книжных торговцев. Вроде бы все вышло так, что можно заподозрить необыкновенную причину у этих дел. С довольством вспоминаю я ту кровь и боль, что мне довелось испытать и понимаю, что не глупость то была, но великая мудрость.

admin добавил цитату 4 года назад
Ныне он терпит такие страшные муки, что тело его, душа и вся жизнь всегда будут хранить глубокие следы перенесенной боли. Ничто ничем не компенсируется, подумал он. «Я», которое смеется, и «я», которое плачет, – это два разных «я»…
admin добавил цитату 4 года назад
Днем и ночью Бэльян изучал арабский - как язык улицы, так и более
сухую, бледную речь своих призрачных ночных учителей. Впрочем, скорее не он
овладевал языком, а язык - им. Он обнаружил, что думает на языке, в котором
существительные незаметно переходят в глаголы, на языке, который, похоже,
игнорирует настоящее время, на языке с особой глагольной формой для оттенков
и физических недостатков, на языке ритмического синтаксиса и многочисленных
пластов смысла, передаваемых с помощью внезапных пауз, гортанных звуков,
необычных ударений и повторов.
admin добавил цитату 4 года назад
Бэлъян обнаружил, что арабский, на котором все говорят, не содержит в
себе смысла, а лишь намекает на него, точно палец, указующий куда-то в
другую сторону. Он научился воспринимать и истолковывать их речь, подмечая и
оценивая жесты. Голос мог сказать "да", но отведенный в сторону взгляд
говорил "нет". Протянутая ладонь с растопыренными пальцами означала согласие
на компромисс. Оттопыренные указательный и безымянный пальцы оберегали от
Дурного Глаза. Палец, почесывающий нос, соответствовал предостережению. Рука
прижималась к сердцу в знак благодарности. В неумолчном гомоне разноязыкой
речи Нового Вавилона - арабской, турецкой, монгольской, итальянской,
армянской, берберской и прочих - был один бессловесный язык, подкреплявший
собой все остальные.
admin добавил цитату 4 года назад
– А я и не замечала, что он занимается подобными вещами.
– Быть может, это потому, что вы не знаете Языка Цветов? Видите желтые левкои и ивовые ветви, букет из которых он составляет в вазе? Ветка ивы означает прекрасную даму. Левкой означает несчастного влюбленного.
– Ну вот, он уже закончил составлять букет.
– Да, но теперь он поднимается на второй этаж. Это Язык Символического Действия. Оно означает, что ему хочется секса. А теперь смотрите! Он берет в руки метлу. Это символ стоячего пениса.
– А что означает его чудовищный стоячий пенис?
– Он символизирует метлу и означает, что ему хочется подмести пол.
admin добавил цитату 4 года назад
Вам следует видеть город душ людских, а не доску игральную. Следует видеть людей, а не насекомых. Вы молоды, и заблуждения ваши – от свойственного молодости высокомерия. Вы считаете, что души других людей не имеют значения, потому что не способны поверить в свою.