Муки и радости. Роман о Микеланджело

Тут сразу надо признаться, что Ирвинга Стоуна я не жаловала. Неоднократные попытки осилить его жизнеописание Ван Гога «Жажда жизни» закончились безоговорочной победой монументальной биографии. Самое же парадоксальное в том, что налёт поэтической условности, идеализированная трактовка творческой личности, которые в «Жажде» я считала недостатками, в «Муках и радостях» как по щучьему веленью превратились в достоинства. Почему «одержимого Винсента» нельзя идеализировать, а Буонарроти, не меньшего одержимца, если верить злопыхателям – убийцу – можно? Неужели оттого, что Ван Гог - почти современник, а Микеланджело на таком расстоянии от нас, что видно только великое? Или же те, кого учебники называют титанами Возрождения – действительно титаны? Небожители? Сверхчеловеки?
Не сочтите за дешёвое ницшеанство, но склоняюсь ко второму. С шестилетнего возраста. С «Оплакивания Христа» - не в Ватикане, естественно, а на цветном развороте журнала «Огонёк». Мы с братом не очень-то знали, кто такой Христос и почему его оплакивают, но чутьём угадывали: происходит нечто чрезвычайно важное, чрезвычайно скорбное и – тот, кто это изобразил, сам видел это.
Давид: Война, Воин и Свидетель.
Умирающий раб: Смерть, Умирающий и Свидетель.
Моисей: Пророчество, Пророк и Свидетель.
О неистовый флорентинец, не был ли ты свидетель и Страшному Суду?
Надо думать, что так, ибо бестрепетной рукой поместил ты своего хулителя в преисподнюю, в вечные объятия шипящей змеи, и сам наместник Милосерднейшего Бога на земле отказал хулителю в спасении: «Убрать из ада? - изумленно посмотрел папа на церемониймейстера: – Если бы он поместил тебя в чистилище, я приложил бы все старания, чтобы тебя вызволить оттуда. Но ты прекрасно знаешь, что из ада исхода нет».

Наверное, в ту эпоху они все были сверхсущества: от Лоренцо Медичи Великолепного до мачехи Микеланджело, кроткой и несравненной Лукреции, которая только и умела, что стряпать, зато стряпала - гениально. От Юлия II до каменотёса Бэппе, который сомнение выражал чесанием затылка, а согласие - чесанием задницы, зато мрамор тесал безукоризненно. Какая разница, где быть гением: на кухне, в каменоломне, на троне, в мастерской? "Муки и радости" сосредоточены на том, как что-либо делается, безразлично что: готовится кулебяка и выбирается натурщик, приручается сердитый дикобраз и разрабатывается боевая тактика, слагаются поэмы или вскрывается труп. Красота и осмысленность присутствуют в каждом из названных занятий, в любой вещи, которая делается мастерски. Мастер творит, и тем самым подобен Богу.
Они совершенно не стеснялись быть богоподобными, те мастера и мастерицы. Они ненавидели, как злобные бесы, а прощали, как кроткие ангелы. Они легко поступались самым дорогим и крепко держались за самое пустячное. Они боготворили земное бытие и являли святых обнажёнными и прекрасными, как Венеру и Аполлона. Они верили, что красота духа и красота плоти - одна и та же красота. А когда приходил срок умирать, без ропота отдавали душу - Творцу, тело - земле, имущество - родственникам. Завещание девяностолетнего Буонарроти окажется именно таким коротким.
Но до завещания ещё далеко, что вы. Художник на пороге самого занудного и противного душе задания, которое он когда-либо получал. Его святейшеству приспичило, чтобы Микеланджело расписал свод самого неуклюжего и безобразного, самого дурного по конструкции, самого забытого Господом архитектурного сооружения во всей Италии.

Угадайте, какого?

Сикстинской капеллы.

Правильно о другом правильно неправильно

Третий роман в моей жизни под авторством Ирвинга Стоуна. "Муки и радости" о Микеланджело Буонарроти - зрелый литературный труд, являющий миру автора во всей его красе, солидным историком, культурологом, в меньшей степени - биографом. И дело даже не в том, что 15-16 век (время жизни Микеланджело) гораздо более отстает по времени от нас нынешних, - литературные образы гораздо более связаны с отношением Ирвинга Стоуна к герою своего романа, его пониманием сущности данного человека и его желанием выразить это в произведении. Самым биографичным в итоге является "Моряк в седле" о Джеке Лондоне. Сухой текст, довольно прозаичное восприятие и, хотя Джек Лондон сам в должной мере потрудился над собственной историей, создавая романтические галлюцинации, "Моряк в седле" наиболее точен, непредвзят и скорее всего лучше отражает реалии. В виде биографии Джека Лондона труд только выиграл, но на художественное произведение похож мало.

И вот, перед нами творение уже состоявшегося литератора, роман полноценный во всех смыслах, "Муки и радости" ("Жажду жизни" о ван Гоге можно поместить где-то между описанными выше крайностями, если уместно их так обзывать). Без всякого сомнения образ Микеланджело был наименее близок самому Ирвингу Стоуну, он его слишком романтизировал, дал гораздо более расплывчатый материал, но мировая литература от этого только выиграла. Некоторые описания событий настолько удачно обыграны самим автором, что впору хлопать в ладоши. Подобный взгляд на жизнь Буонарроти лично мне видится довольно притягательным, но все это больше определяет не героя, а зрителя, которым кроме меня является и сам Ирвинг Стоун.

По Стоуну, Микки был сначала ребенком, обласканным флорентийской аристократией, довольно капризным ребенком, если честно, затем стал большим ребенком и остался им навсегда. Если добавить сюда еще и толику объективности, то следует заметить, что подобное вИдение преобладает у людей с практическим подходом к жизни. Эта сторона превалировала в повествовании всегда, хотя, ближе к концу, автор заволновался и принялся лепить цитаты из Библии. От жизненных реалий мы никогда и никуда не денемся, но вне всяких сомнений - такой субъект как Микеланджело жил в своем, особенном, эмоционально перенасыщенном мире, выставляя в виде верхушки айсберга правильные его черты. Не очень верится, что материальный мир настолько его занимал, он очень занимает меня, занимал Ирвинга Стуна, но не Микки. Мы же чудесным образом видим, что на нем всю жизнь все ездили. Вряд ли какой-нибудь ослик, не являясь мазохистом, когда либо видел у себя на горбу телегу. Мысли, эмоции Микеланджело, что, безусловно, являлось основополагающим в его творчестве - жизни, так и останутся в тайниках, ибо показать их Ирвинг Стоун не смог ввиду собственных природных склонностей. Некоторые обиды и терзания Микки кое-где просматриваются краешком глаза. Например, увлекшийся собственными теориями Микеланджело не может понять - за что на него затаил обиду очередной папа римский. Живые люди вообще не являлись его специальностью, он гораздо более удачно общался с мраморными.

Показать весь комплекс переживаний взрослого ребенка теоретически было бы возможно, но от этого пострадал бы образ( и для этого был бы необходим другой автор).
Роман бы сделался нечитаемым, а изначально - неписаемым, ибо это все не то, на чем когда-либо делал акцент Ирвинг Стоун. Автор без сомнения любит своего Микки, пишут биографии, как правило, о любимых людях, но любит даже больше, чем Джека Лондона или ван Гога, ибо гораздо менее его понимает. Так, наверное, и стоит писать о друзьях, близких и любимых - превозносить их достоинства, прощать недостатки, нелицеприятно отзываться о конкурентах ( например, о Леонардо да Винчи или Рафаэле). Сие по-человечески очень верно, но в формате исторической правильности делает биографию менее значимой. Иными словами, перед нами ода субъективности, посвященная Микеланджело Буонарроти, в гораздо более тяжелой форме, чем другие произведения Ирвинга Стоуна. Больше сказка, чем быль. Таким образом, рассматривать Микеланджело через призму повседневности интересно, но неправильно. По старой доброй традиции в романе 95 процентов населения показаны абсолютными уродами, а остальные 5 (во главе, естественно, с Микки) по по определению дАртаньяны.

В тексте встречаются юмористические обороты типа: "...сам он поел очень немного форели, жареного каплуна и сладкого риса, сваренного в миндальном молоке". Бедный голодающий творец! Или вот - "Микки послал эту скромную сумму домой, но большую часть оставил при себе". Скупая мужская слеза сбегает по ладоням, ибо тогда уже Микеланджело сочувствовал голодающим африканцам по Интернету.

p.s. Подчеркиваю, что постскриптум никак не связан с романом "Муки и радости" вообще и Микеланджело в частности. Мне подумалось, что давно уже пора увековечить скульптурно золотыми монументальными буквами самое известное слово из трех букв состоящее, ибо оно самое популярное в творческом самовыражении (пусть и в назаборно-настенном, ну и что), да и вообще - в искусстве.

p.p.s. Осталось прочитать о Фрейде, заранее придав лицу скептическое выражение.

Есть такие книги, которые спасают. От хандры, от сплина, от черной полосы, от дурацких мыслей. Которые привносят какой-то смысл в мерзкую реальность, или если не смысл, то хотя бы капельку меда в этот гребаный дегтярный мир. В тяжелые времена я всегда открываю такую книгу и спасаюсь. И "Муки и радости" точно из этих самых. Я покорена, я влюблена, я буду ее настырно рекомендовать всем и каждому.

Не могу не сравнить с книгой Стоуна недавно прочитанную биографию Леонардо Да Винчи Мережковского. Одно место, одно время, разные люди. И авторы пошли абсолютно разными путями. Стоун ставит Микеланджело в центр и ни разу не смещает фокуса, гениальный скульптор остается в каждом кадре, на каждой странице, всегда близок, тогда как Мережковский играет ракурсами, то приближая Да Винчи к читателю, то удаляя от него, иногда помещая персонаж живописца совсем уж на периферию. Не могу оценить, какой прием сработал лучше, каждая манера хороша по-своему, но массовому читателю безусловно Стоун окажется ближе, как он оказался ближе и мне. Стоун не заморачивается на философские подтексты и не слишком-то рассматривает религиозные особенности, он ведет нас по прямой, ведет, возможно, не слишком глубокий рассказ о жизни гения, зато не упускает ни одной детали, ни одного события, каждая мелочь ложится в текст. Подобно скульптору, автор по штришку вытесывает статую Микеланджело, наделяя ее различными достоинствами и недостатками. И надо сказать, грубый, строптивый, завистливый... нежный Микеланджело Стоуна мне во сто крат ближе и милее воздушного, потустороннего, печального... равнодушного аристократа Леонардо Мережковского.

Да, Микеланджело был груб. Не церемонился с врагами, не боялся противоречить Папам, всегда резал правду-матку, всю как есть, даже друзьям. За то его и уважали, и проклинали, и ненавидели. Чуть что - Микелаенджело крайний. Он был строптив и при этом чрезвычайно горд, обидчив, он не терпел пренебрежения собой. Но знаете, это так по-человечески. И, думается мне, он имел право на ненависть. Он всего лишь хотел заниматься любимым делом, к которому испытывал настоящую страсть, но политика, политики, войны, солдаты разрушали или намеревались разрушить все его замыслы. Как не возненавидеть причины бедствий?
Да, еще он был завистлив к чужим успехам, к талантливым людям - Рафаэлю, Сандро Боттичелли, и особенно - к тому же Леонардо. Микеланджело против Леонардо, земное против небесного, плоть против духа, страсть против расчета. Если Микеланджело воплотил в себе все земное, мирское, страстное, телесное, человеческое, то Леонардо избрал себе путь небесного, отрешенного, возможно, даже равнодушного, божественного. Два гения, едва друг друга терпящие. И, как правило, всегда роль злодея выпадает Буонарротти. Но мне, как и Стоуну, не терпится его оправдать. Почему он завидовал - да просто потому что мог. Мог дотянуться до такого же гения, ха, да даже и переплюнуть. Ведь это-таки важно - чтобы тебя ценили и ценили по достоинству. Мы вот живем и не завидуем (им, и это важное уточнение) - просто потому что это бесполезно, мы можем только восхищаться, а он - мог творить. Такая зависть может быть разрушительной, но у Микеланджело она была созидающей, он толкала его на поистине невероятные подвиги. В одиночку расписать ненавистную Сикстинскую капеллу, сначала плафон, потом стену. Один. Все здание. За четыре года. Только вдуматься - и глаза лезут на лоб. При том, что первоначально он и расписывать-то ее не хотел. Не его ремесло.

Мрамор и камень. Вот мир скульптора, а Микеланджело в первую очередь считал себя именно скульптором. Он чувствовал камень руками, он видел мрамор глазами, он ощущал мрамор всем собой. Мрамор и камень - это истинная любовь, недаром его возлюбленная - Кларисса - напоминала ему статую. И то, что Буонарротти делал с мрамором, очень похоже на акт любви. Да что там "похоже", это он и был... Что он видел внутри грубой колонны мрамора? Моисея? Мадонну с младенцем? Иисуса? А может, любовь? А может, жизнь?

Микеланджело жил от заказа к заказу, от скульптуры к скульптуре и, Стоун четко уловил это, разложив книгу на соответствующие главы. В "Муках и радости" немало и от производственного романа - живопись, скульптура, архитектура... штукатурка, скарпели, кисти, чертежи, все обрисовано, и обрисовано подробно, и, возможно, кто-то может заскучать, но как можно скучать, когда речь идет о просто монструозном уровне гения? Только учиться, восхищаться и... любить. Есть в книге один маленький минус, но мне даже не хочется его подробно разворачивать. Стоун немного переборщил с репликами персонажей, периодически диалоги начинают звучать нарочито, как в журнале "Лиза". Но это настолько малозначимо, и вообще, фу мне, надо было просто не заметить, просто пройти мимо. Потому что книгу однозначно в любимые. Перечитывать. Наслаждаться.

Грандиозная книга! Великая по объёму, по масштабам труда, вложенного в неё Ирвингом Стоуном, по количеству ярких исторических личностей мелькающих на страницах, потому, что посвящена гению, великому скульптору, живописцу, архитектору и поэту эпохи возрождения - Микеланджело Буонарроти, его жизненному и творческому пути, его взлётам и падениям, мукам и радостям.

Для меня это вторая книга Ирвинга Стоуна. И снова любовь, восторги и читательский экстаз. Здесь нет того надрыва и трепета, как в "Жажде жизни", но есть невероятная сила, атмосферность, эмоциональность и эффект полного погружения.
По-началу чтение шло довольно тяжело из-за обилия производственных подробностей и множества имён, к которым нужно было привыкнуть. Но преодолев нелёгкое начало я вчиталась и уже не могла оторваться. Восемь дней я жила в Италии времён Микеланджело, радовалась и страдала вместе с этим гениальным человеком.
Читать о таких людях - словно прикасаться к чему-то бесценному, священному. Микеланджело был одним из величайших талантов и мастеров всех времён. Всё, за что брался, он делал добросовестно, с большой страстью и рвением. Даже нелюбимую работу он никогда не делал "на отвяжись", просто чтобы получилось нечто в диапозоне от нормально до хорошо. Нет, он всегда стремился к первоклассным, великолепным, непревзойдённым результатам. И ему это удавалось. Но делом его жизни, его горячей любовью, тем, что грело душу и сердце, по-настоящему воодушевляло, волновало и давало силы - была скульптура. Микеланджело любил и уважал камень, любил мрамор. Для него камень был живым и тёплым, таил в себе образы, которые он жаждал высвободить на радость себе и во славу человека. Микеланджело восхищался красотой и совершенством человеческого тела и своими работами хотел показать это окружающим, донести до них, помочь разглядеть и признать, что нагота не постыдна, а прекрасна и естественна.
Микеланджело обладал тяжёлым характером. Был гордым, смелым, нелюдимым, замкнутым и вспыльчивым. Очень трудолюбивым, настоящим трудоголиком, требовательным к себе но непритязательным в вопросах комфорта. Его характер в чём-то помогал ему, но нередко мешал и усложнял жизнь.
Многочисленные Папы Римские, сменявшие друг друга в те годы с поразительной быстротой, политическая обстановка, а так же семья - отец и братья, тоже не делали жизнь Микеланждело легче и приятнее. Новый Папа - новый срочный заказ, который отодвигает все старые заказы и договоры, а также планы и мечты самого Микеланджело на неизвестные сроки, на последнее место. Отец и братья, не способные и не желающие сами себя обеспечивать, рассчитывали лишь на Микеланджело, бессовестно тянули из него последнии гроши, выматывали нервы, вынуждали влезать в долги. Таким образом в мастере копились и множились неудовлетворённость и зардражение.
Отношения с другими художниками и скульпторами в основном были напряжёнными и сложными. За женщинами он не бегал, с ними у него тоже не радужно складывалось. Но у Микеланджело были друзья, к которым он испытывал искреннюю любовь и привязанность. Ещё одной большой его любовью был родной город - Флоренция, однако многие годы ему пришлось жить в Риме.

Микеланджело Буонарроти большую часть своей жизни прожил в нужде, тяжёлом труде на износ и добровольном одиночестве. Он был одиночкой и вечным искателем по натуре своей. Микеланджело подарил миру грандиозные и величественные произведения искусства. Он любил скульптуру, мрамор, любил свою страну, свой город. И не смотря на то, что был нелюдим, я убеждена, что он любил жизнь и людей, просто на свой лад.

По умению людей обращаться с камнем можно судить, насколько они цивилизованны.

Ох, были же люди в Возрождение! Да с одним "Давидом" можно было считать себя гением и считать свой вклад в искусство максимально совершенным. А у Микеланджело: скульптуры - Пьета, Геракл, Вакх, Давид, Моисей, Умирающий Раб, Восставший раб и ещё много замечательных произведений искусства; живопись - "Положение в гроб", Купол Сикстинской капеллы, фреска "Страшный Суд" в Сикстинской Капелле; архитектура - гробница Джулиано Медичи, гробница папы Юлия II, гробница Лоренцо Великолепного, Фасад церкви Святого Лоренцо, План собора Святого Пётра и ещё много-много; при этом он ещё, кстати, писал сонеты. Как? Как можно родиться таким талантливым? Чокнутый гений - не было ему покоя, пока голова и руки не заняты любимым делом.

Объём книги поначалу отпугивал, отодвигала её из всего списка флешмоба на потом, хотя "Жажда жизни" Ирвина Стоуна мне безумно нравилась. А тут как начала, так и не оторваться, хотя периодически у меня случались приступы той самой terribilità (яростный гнев, свойственный итальянцам и мне в особо красноречивые моменты) - я понимаю, что семья - это святое, но как Микеланджело отец заставлял обеспечивать своих уже престарелых братьев, покупать им лавки и дворцы только потому, что он единственный был при деле и неженат. Сказочное свинство требовать у брата пахать побольше, чтоб ты мог купить себе побольше роскоши. Ещё восхитило то, что даже нелюбимым делом Микеланджело занимался с таким азартом, чтобы сделать его божественно (это про купол Сикстинской капеллы). Теперь вот думаю, что пора бы уже решиться на биографию Фрейда.

Человек должен быть художником не потому, что он может им быть, а лишь потому, что он не может не быть им. Искусство – это удел тех, кто без него всю жизнь испытывал бы страдания.