Словарь Ламприера

Под огромным впечатлением. Сложный, яростный текст. Настоящее исчадие постмодернизма: смешно до истерики, скучно до зевоты, увлекательно, захватывающе, безумно, волшебно, мрачно.
В итоге я не смогла это читать. Но и бросить не смогла, потому что меня принципиально задела эта непонятная преграда. А потом уже не смогла остановиться. Кто бы мне сказал, что я буду читать детективно-мистическую историю об осаде Ла-Рошели, махинациях Ост-Индской торговой компании, тайных обществах, владеющих несметными сокровищами, историю, до отказа нафаршированную древнегреческим эпосом, конспирологическими примочками и заговорами? Скукота же. Ага. И не оторваться.
Изнутри это совершенно невероятное нагромождение событий, персонажей и процессов, которые бесконечно наслаиваются друг на друга. Сюжет несётся с безумием эриний, увлекая в свой лабиринт незадачливого Джона Ламприера, который блеет о своей потерянной Джульетте и знает только то, что ему позволят узнать вершители его судьбы. Марионетка, игрушка, камикадзе.
Раблезианская попойка Поросячьего клуба, битва домино, двадцать семь боевых черепах, пропавшие корабли, ангел мщения, лондонские катакомбы, блуждания в заснеженном болоте, престарелые пираты, механические куклы, ассасины, выкрутасы апельсиновых деревьев и словарь Ламприера - тот самый, который начало и конец всему. Источник и проклятие. Вот такой гоголь-моголь, советую залпом не пить, чревато.
А ведь Норфолкмы, женщины, можем делать с мужчинами все, что захотим в итоге сделает с Лондоном всё, что захочет.
Это что-то!

P.S. Как раз не советую, подобно другим рецензентам, начинать читать с послесловия переводчика, потому что оно запугивает бездной элементов, которые подразумевались, перекликались и притаились в тексте. Мне было интереснее о них узнать после. Поумнеть не поумнела, но зато узнала, почему удод такой удод, что же на самом деле значит миазма, и что в романе, кроме нумерологических фокусов, ещё полно других словарей, только тсс, я ничего не говорила. Ищите сами.

Почему решил прочитать: интеллектуальный конспирологический викторианский роман с высокими оценками на всех ресурсах.
В итоге: у меня, как, наверное, и у любого человека, имеющего список к прочтению, постепенно накапливаются книги большого объёма, так называемые "кирпичи", которые и прочитать вроде бы нужно, и подступаться к тому в восемьсот с лишним страниц страшно, и понятно, что за время чтения этого талмуда можно было бы осилить два-три романа стандартной длины.
Коротенький список огромных книг, накопившихся к данному моменту:

Из русских авторов:
«Шайтан-звезда» Трускиновской ;
Биография Маяковского «Тринадцатый апостол» за авторством Быкова ;
Двухтомник «Поклонение волхвов» Афлатуни .

Переводные книги:
«Источник вознесения» , второй том трилогии "Рождённые туманом" Сандерсона ;
«Трон из костей дракона» Уильямса ;
«11/22/63» Кинга ;
«Несущественная деталь» , последний из непрочитанных мной переведённых романов из цикла "Культура" Бэнкса ;
«Облачный атлас» Митчелла ;
«Вирус Reamde» Стивенсона ;
«Радуга тяготения» Пинчона ;
«Первый Человек в Риме» Маккалоу , тысячестраничное начало бесконечной саги "Владыки Рима";
Модный одно время «Шантарам» Робертса , про интересную мне культуру Индии;
«Гибель гигантов» Фоллетта – тоже первая часть монументальной "Вековой трилогии".
Решил раз в пару месяцев или даже чаще приступаться к этим трудам.

Теперь о "Словаре Ламприера".
"Словарь" из тех романов, негативным рецензиям на которые не хочется верить. Думаешь – эти читатели простецы, просто не оценили всю мощь и глубину интеллектуального бестселлера. Уж мне-то роман понравится! Тайные общества, загадки, мистика, невидимая подоплёка известных исторических событий! Залихватская конспирология на фоне Англии Нового Времени не может не понравится!
Джон Ламприер очарован античными мифами и юной красоткой Джульеттой, но над его семьёй довлеет злой рок в лице тайных правителей мира.
По факту – бесконечный викторианский роман про традиционного для этого жанра юного джентльмена-недотёпу. Рыхлый и вязкий текст с громоздкой драматургией. Многословно, временами слишком. Но за злоключениями Ламприера следить любопытно. Событий в романе, не смотря на объём, не так уж и много. Автор добивается полифоничности и погружения в эпоху, регулярно вставляя в текст бытовые зарисовки о персонажах, не имеющих отношение к магистральному сюжету.
Что Норфолку удалось, в отличие от картонных персонажей (как героев, так и злодеев), так это атмосфера Лондона последней четверти 18-го века и очарование морских путешествий.
Переводчик в послесловии пытается вчитать в роман охапку смыслов, но ему простительно. При желании в романе и аллюзии на "Звёздные войны" можно вычитать и всё что угодно.
Роман заставлял периодически гуглить и заглядывать в википедию, за что ему отдельное спасибо. Узнал много нового про историю уникального образования – Британской Ост-Индской Компании, прообраза всех корпораций.
Про Маркса:
Выискивая допматериалы по Ост-Индской Компании, натолкнулся на колонку Карла Маркса в "New York Daily Tribune" о положении дел в Ост-Индской Компании в середине 19-го века и зачитался! Я! Зачитался Марксом! Знаете, это лучший итог чтения "Словаря Ламприера" - познакомиться с Марксом как с экономическим колумнистом. Он написал для "Tribune" около пятисот колонок, я взахлёб прочитал десяток – про Ост-Индскую Компанию, про скандалы с французским Креди Мобилье, про восстания сипаев и зверства англичан. Потрясающе! Сам формат газетной статьи не даёт автору растекаться мыслью по древу и сильно умничать. Чем-то напомнило статьи Голубицкого и других бизнес-колумнистов в хорошей прессе прошлого десятилетия. Буду читать и дальше. Данные статьи занимают целых три тома в полном собрании сочинений, хоть покупай!
Резюмируя – "Словарь Ламприера" сильно перехвален. Хоть его и можно с натяжкой назвать «Джонатаном Стренджем и мистером Норреллом» девяностых годов, но не рекомендую терять неделю-полторы на продирание сквозь вычурные словесные конструкции, повествующие об опереточных злодеях-заговорщиках и беспомощном Ламприере. Раздражён и разочарован.
6(НЕПЛОХО)

…русско-норфолкский разговорник…

…есть книги, которые настраивают читателя на определённый лад. А есть и другие, под которые приходится подстраиваться самостоятельно. В случае с дебютом англичанина Лоуренса Норфолка, правда, отыскивать такое желание придется с сухим, мучительным скрипом. «Словарь…» отстранён и даже инертен. Без вдумчивого и рассудительного отношения к своему внутреннему наполнению, роман ведёт себя как шторм, пойманный в закупоренную бутыль. Не имеющий шансов, да и не слишком заинтересованный в том, чтобы выбраться, он размеренно поворачивается внутри прозрачной темницы, являя наблюдателям искажённые свои внутренности. Будучи же выпущенным, он представляется, наполовину сокрытой в пучине и алчно впитывающей закатный свет, гороподобной громадой айсберга, курсирующей на фоне надвигающегося арктического циклона. Пройдет он мимо, или сквозь вас, зависит от персональных навыков чтения. И, в не меньшей степени, от того, чего конкретно вам в данный момент хотелось бы получить. И что вы, читатель, способны у него, романа, самостоятельно взять. В противном случае «Словарь…» не даст вам ничего, кроме воспалённых глаз, головной боли и печали о потерянном времени. Останется — говоря словами самого Норфолка — «загадочной историей без конца и начала, местами без всякого смысла». Запечатлённым в сознании, растянутым из одного мгновения в пространстве на сотни лет во времени, редакторским спазмом. Нелепой, неприятной, ничем не похожей на книгу инсталляцией. Напоминающей коллективную дуэль на средневековых аркебузах, назначенную в задымлённом клозете ресторации для курящих. Дуэлянты разбросаны самсоновой мощью отдачи, секунданты падают в обморок, доктора не знают кого откачивать. Случайные очевидцы с остервенелым упорством растирают слезящиеся от смога глаза, силясь хоть что-нибудь разглядеть…

…самому же Норфолку оченно хочется быть Пинчоном. В крайнем случае — Джойсом. И чтоб серьёзно, без дураков. Но вследствие недостатка лет в графе «возраст» и, как результат, дефицита умудрённой сдержанности, литературный дебют превращается в раблезианский, разобщённый поток сознания. Который вдруг, ни с того ни с сего, на ровном месте пробуксовывает в самых невинных, бытовых практически, отступлениях. Читать получившееся наскоком, от скуки, не получится. Да и не стоит — утонете. К примеру, если автор взялся описывать любые подробности, будь-то архитектурные изыски зданий, разнородность предметов декора или панорама деталей вида из окна, будьте уверены — делать он станет это с бесконечной решительной размеренностью океанского прибоя. Не каждый читатель выдержит подобное давление. И уж точно далеко не у всех достанет сил к сопротивлению на всю продолжительность обширного объёма «Словаря…». Ведь страниц здесь и без того немало, но тягучий, душный и разрежённый слог превращает чтение каждой пары абзацев в героическое форсирование селевого потока. Без страховки, в стоптанных домашних тапках и тренировочных штанах с лампасами и пузырями на коленях…

…с порога, с обложки, с аннотации нам тычут в лицо аттестатом премии имени Сомерсета Моэма. И тут важно понимать — Моэм не Букер. Даже не рядом. И бравировать этим фактом, конечно, можно и нужно, но желательно всё таки делать это спокойно, сдержанно, без фанатизма. Да, кое-кто из награждённых получал опосля и Букеровскую дотацию. Эмис, Найпол, Макьюэн, Барнс. А кто-то — и нет. Ле Карре. Акройд. Остается только надеяться, что «Словарь…» не окажется вершиной мастерства автора, и лучшее творение Норфолка, достойное по крайней мере шортлиста главной британской книгопремии, ещё впереди…

…сухой остаток оказывается таковым, что в случае, если вам вдруг зачем-то захотелось измерить свой запас терпения, усидчивости и целеустремленности — прочесть рекомое определённо, и даже — настоятельно, рекомендуется…

A thousand sails approaching
Sent here in her name
To reclaim the one I stole
And destroy the walls of Troy

Alesana, "The Third Temptation of Paris"

Дебютный роман Лоуренса Норфолка, по уровню вполне перекрывающий иной opus magnum. Собственно, после "В обличье вепря" я и не ждал увеселительной прогулки, но даже и так "Словарь" оказался для меня едва ли не непосильным, лишь бы только зацепиться. Хотя Лоуренс и играет здесь по правилам, оставляя ошарашенному читателю спасательный круг в виде авантюрно-приключенческой обёртки, читать Норфолка так сродни преступлению. Нужно вчитываться, вникать, отслеживать намёки и отсылки к классическому корпусу древнегреческих мифов, обложившись справочниками, выяснять, как именно мимолётное упоминание той или иной персоналии или события по-новому расставляет акценты и меняет оттенки смыслов. Пресловутый "Классический словарь античности" Джона Ламприера будет тут очень кстати, потому как Норфолк, не в пример себе же спустя девять лет, до невероятия расплывчат и иносказателен. Вот тебе, дорогой читатель, ворох упоминаний классических, восходящих ещё к "Метаморфозам" Овидия, сюжетов, а уж ты применяй их к тексту, как душе угодно. Кстати, вот этот сюжетный поворот - одна большая аллюзия на плавание аргонавтов. Или на осаду Трои, это смотря как посмотреть. И вот таких точек зрения, значимых отсылок, заполированных стилистическими вывертами до полной незаметности реминисценций и раскавыченных цитат в тексте невероятно много. Собственно, весь этот компендиум античной мифологии составляет отдельный слой текста, упрятанный далеко за тем, что сообщено прямо так, русским (или английским) по белому. Умница переводчик в послесловии подводит под это очень красивый механизм, объясняющий, зачем вообще Норфолку понадобилась именно эта смысловая подложка. Там и возрождающиеся раз за разом архетипы, и вторжение в логичный и упорядоченный мир рационального неких потусторонних, хтонических сущностей, и много чего ещё, что и не снилось нашим мудрецам. Нисколько не умаляя заслуг переводчика, отмечу, что я примерно 9/10 всего этого проглядел. И не уверен, что оно там действительно есть (хотя далеко не факт, что сам Лоуренс в этом уверен). Поэтому расскажу о романе так, как я его понял.

Для начала, пресловутая обёртка в виде очень английского авантюрно-юридического приключения. Не такого юридического приключения, какие сейчас стали популярны с лёгкой руки мистера Джона Гришэма, а знаете, как вот "Квинканкс" Чарльза Паллисера. Старинные завещания на пожелтевшей бумаге, записи и дневники, таящие зловещие секреты прошлого, всесильный враг, облечённый могуществом, которое способно дать лишь невероятное богатство, загадочный юрист, лучше всего - семейный, незнакомцы с железом в рукавах, что тенью следуют за бедным, но честным героем по тёмным и грязным улочкам Лондона-после-пожара, трагическая красавица со своими секретами в шкафу, тяжеловесные, уснащенные многочисленными отступлениями и оборотами предложения на добрый абзац каждое. Выражаясь романтически, предчувствие викторианства. Бедняга Джон ничего-то не знает (совсем как его куда более известный тёзка) и вместе с ним ничего не знает читатель, как в омут бросающийся в таинственные загадки прошлого. Или как в лабиринт, где, тяжело дыша, бродит Минотавр истины. Но это мы забегаем вперёд, пока никаких аллюзий, всё as is, по написанному. И в итоге, что ожидаемо, Норфолк всё-всё, что касается буквалистики, читателю объясняет, хоть и подразнив несчастного от души. Кто убил, чья внебрачная дочь, куда делись деньги и прочая и прочая. Нам всё рассказали, ура-ура! Не обошлось без мистики и чертовщины, но роль их в событийном наполнении понятна, хотя про Вокансона хотелось бы поподробнее. С другой стороны, тот же Паллисер проделал в своё время совершенно изумительнейшую штуку, без всяких модных интертекстов состряпав роман, в котором буквально ни черта не понятно ни с первого, ни со второго, ни вообще с какого бы то ни было прочтения. Норфолк хотя бы оставил сокрушённому текстом читателю утешение в виде миленькой, хотя и безбожно растянутой, экшн-обёртки. Хотя осилить 800+ страниц авантюрного романа, к тому же, тягомотного, без драк и любовных сцен, тоже достижение, заслуживающее оваций.

Дальше, как и ожидалось, идут стилистические игры, где Норфолк старательно расставляет значимые имена, прячет в тексте минимум три словаря помимо, собственно, ламприерова, и предлагает читателю всё это заметить и похлопать умнице-автору и собственной проницательности. Из туманных отсылок к античному эпосу составляются и ещё словари, но уже из области интерпретаций, прямым текстом о них ничего не говорится. Причём эти невинные игрушки хитрый Лоуренс впелетает в текст в тот самый момент, когда пресловутая обёрточная линия событий разворачивается наиболее быстро, с расчётом на то, что читатель отвлечётся и забудет на миг, что ничего не бывает просто так. Эти внешние красивости выглядят миленько, но подчас слегка раздражают. Например, для мрачной атмосферы древней легенды о Вепре такие бантики оказались бы фатальны, ибо заставляют отвлечься не только от обёртки, но и от изнанки текста. В "словаре" же нет единого лейтмотива, а есть лоскутное одеяло реминисценций, и в стыках Норфолк даёт волю трикстеру в себе.

И вот, собственно, мы подошли к мясу. Не рискуя подводить под роман некую глобальную схему и стыдливо игнорируя мотив города, памяти, лабиринтов и метаморфоз разума, прокомментирую немножко самые очевидные отсылки к мифологическим сюжетам, как я их (отсылки то есть) понял. Во-первых, гибель Актеона, которая вроде бы явственно символизирует смерть Шарля Ламприера, но, с другой стороны, сообщает нечто о Джоне. В первую очередь, то, что некие силы ведут с ним нечестную и жестокую игру. Тот комплекс ассоциаций, что выстроил Джон, оказывается разрушен навязанной Кастерлеем и прочими трактовкой. Афродита превращается в Артемиду или, если угодно, в Диану (метания Норфолка между греческой и римской традицией сами по себе достойны целой стены текста), а это уже совсем новое развитие сюжета, первое предвестие того, что дальше всё будет совсем не так, как ожидает герой. Примерно тот же смысл несут и эпизоды с Данаей и Ифигенией, где живая плоть классического мифа оказывается безжалостно перекроена Девяткой или Восьмёркой (значимость цифр по масштабам тоже вполне себе тема отдельной статьи, но переводчик спас нас и всё вкратце объяснил, слава ему). В этих отсылках к мифам прячется ещё одна отсылка, скажем так, второго рода, а именно, ассоциация с таинственным и кровавым искусством Вокансона, который точно так же изменяет живую плоть, замыкая непрерывность в дискретных цифровых состояниях (опять цифры!). Внешней элегантности "Метаморфоз" противостоит противоестественный, исковерканный миф, этакое евангелие от вивисектора. А потом вдруг понимаешь, что за той самой внешней элегантностью классики стоит воля жестоких богов, и начинаешь проводить аналогии между Кабаллой, объявившей себя незримыми властителями мира, и пантеоном тех самых богов. Ле Мара примеряет латы Ареса, Кастерлей и Председатель (пока просто председатель, ибо спойлеры зло) становятся Зевсом и Кроносом, главным образом, из-за темы отцовства, присущей обоим, и темы древности, сопутствующей второму. Вокансон у нас, ясное дело, Дедал, мастер лабиринтов и механизмов, ибо не к лицу ему благородное пламя Гефеста. Или стойте, этот вот вокансонов монолог про истину - он и вправду уводит нас к сюжету о вожделении Гефеста к Афине или это мне просто показалось? А может, они все, отрекшиеся от личности, сплавившиеся воедино, суть Минотавр неделимый, засевший в лабиринте катакомб под Лондоном? Или это сами катакомбы - Минотавр, не зря же Норфолк сравнивает их так настойчиво с древним Зверем? И опять Вокансон, новоявленный создатель богов, неучтённая переменная, выпадающая за рамки романа. И боги-автоматоны, которыми на поверку оказываются Восемь. Боги ли они после этого? Вот с Септимусом хотя бы понятно, он у нас Гермес и Икар в одном лице, наивный мудрец, чей миф тоже оказался вывернут наизнанку. Опалённый не Солнцем, но пламенем, ищущий не покоя, но отмщения, сверхсущество, персонификация всего, антагонистичного Кабалле, и одновременно манипулятор и вполне осознанный палач. Ангел на хрупких крыльях из тщеславия и воска. Путешествие Джона, которое Восемь видят походом аргонавта за руном, а сам Джон штурмом Трои. погоней за воплощённой любовью. Механистичный расчёт Вокансона или потерянные города, что живут в душе Ламприера? Или бунт против обоих сюжетов и мофопоэтики вообще, потому что мифы всегда кончаются плохо? Но тут уж меня опять заносит в глубину смыслов, лучше здесь же и остановиться.

В общем, роман закручен и наворочен до невероятия. Единственным его неоспоримым минусом является расчитанная безэмоциональность, на которую Норфолк идёт, как мне видится, совершенно осознанно. В "Вепре" эта отстранённость претерпевает апофеоз и становится голосом вечности, которым с нами говорит легенда. Здесь же читатель успевает в перерывах перевести дух и хоть и не понять (упаси боже, это невозможно), но нутром почувствовать ту самую дискретную механистическую расчитанность. И получается едкое послевкусие фокуса, но не чуда. Потому и не высшая оценка. Хотя это великий роман, без всякий "если".

Алфавит и лабиринт

Хороший писатель может слепить историю буквально из ничего. Очень хороший писатель, как принято считать, и вовсе горазд сочинить сюжет о местах, где он никогда не был, о людях, про которых только почитал на википедии, и не важно, прошлое там будет или будущее – главное, что все поверят.

Лоуренс Норфолк – очень хороший писатель. В одном из своих интервью он рассказывал, как именно ему пришла в голову мысль написать эту свою первую книгу: зашёл в букинистический магазинчик купить какой-нибудь дешёвый словарь, увидел словарь Ламприера, купил. Почитал про Ламприера, а там – всё безумно банально: ну жил человек, написал словарь, работал школьным учителем, а потом умер. Разве ж это интересно? Норфолку захотелось бросить самому себе вызов – и он сел писать роман о Ламприере, о заговорах таинственных богачей, об Ост-Инсдкой компании и о новых страницах в истории осады крепости Ла-Рошель, погружая этот приключенческий на первый взгляд сюжет, полный коспирологии и героической рефлексии в мир античных мифов, которыми грезит главный герой, студент и книжник Джон Ламприер. Это почти изуверское утопление, из которого есть риск не выплыть ни, собственно, сюжету, ни неподготовленному к таким выкрутасам читателю: обещали что-то вроде Дэна Брауна, а получили Томаса Пинчона, сели смотреть кино про Индиану Джонса, а оказалось, это режиссёр-постмодернист Питер Гринуэй.

Норфолк немного прояснял принцип сюжетной заявзки, замечая, что роман про Лаприера получился едва ли не биографичным, поскольку в момент написания романа писателю было столько же лет, сколько и герою, он так же переезжал из сельской глуши в огромный гремящий Лондон, и так же сочинял книгу, в которой, как потом окажется, спрятано сразу несколько словарей, помимо обозначенного в названии. Добавь в роман всё, что тебя окружает, насыпь побольше конспектов с истории античности и философии, добавь пиратов, богов, немного мистики и ещё немного любви. Получится такая многослойная шарада, разгадка которой требует определённых сил и, безусловно, определённого терпения – но это чтение не для развлечения вовсе, а, скорее, эдакий образчик исторической метапрозы, где форма важнее содержания – всё, в конце концов, ради этого и затевалось. Сюжет здесь кажется вторичным – невыносимое порой нагромождение описаний, мыслей, второстепенных ответвлений, реинкарнация из небытия исторического прошлого имён и событий, аллюзии и оммажи, перекрёстные ссылки и порой слишком тонкие намёки, о которых критикам приходится спорить и до сих пор, что переводит все дискуссии на уровень догадок и таких же, как и в романе, конспирологических теорий. Судите сами: ой, неспроста Норфолк то тут, то там использует цифру «семь» («три», «четыре», «двадцать семь»), на самом деле, это всё нумерологическая сложновыстроенная система романа, неспроста называет героев и героинь именно так (некоторые имена «отражают» друг друга, некоторые – попросту говорящи), неспроста выбраны даже определённые даты событий романа – потому что в них, помимо того, что объясняет переводчица Анна Блейз в своём послесловии, наверняка ненароком мог спрятаться код ко взлому Пентагона или что-то вроде этого, никто бы не удивился.

Норфолк сварил такое густое варево из разного рода задачек для любителей лабиринтов и словесных игрищ, что не удивительно, что отзывы критиков до сих пор разнятся от возмущённых возгласов «текст ради текста» и почти гастрономических описаний полученного наслаждения от этого почти восьмисотстраничного талмуда. В Германии «Ламприер» при этом девять месяцев возглавлял рейтинги бестселлеров целых девять месяцев, получил престижную для молодого писателя премию Сомерсета Моэма, Норфолк стал неожиданно богат и сразу засел за работу над вторым романом, тогда как читатели продолжали биться над разгадкой этой книги и засыпать автора вопрошающими письмами. Разумеется, бесполезно - есть даже байка о том, как Норфолку написали настоящие родственники настоящего Ламприера: в письме было написано - «как бы побыстрее теперь забыть ваше сочинение».

Структурно «Словарь Ламприера» так же сложен, как и сюжетно: повествование нелинейно, рассказчики сменяют друг друга и говорят на разные голоса, часть событий выглядит абсолютно карикатурно, другая часть – попросту нереальна, так, что порой кажется, что никакой логики в поведении героев нет вовсе. Джон Ламприер, мирно проживающий в Джерси и любящий вдыхать на ночь книжную пыль, страдает от двух вещей: плохого зрения и влюблённости в соседку-красотку по имени Джульетта. Дальше окажется, что отец Джона скрывает какую-то страшную тайну, Джульетта и её отец тоже скрывают какую-то страшную тайну, и все остальные встреченные Джоном люди – вы удивитесь, но – тоже скрывают по пять страшных тайн за раз, причём порой эти тайны так страшны и сложны, что на их раскрытие тратятся по три сцены песен и плясок посторонних людей, театральных действий, в гуще которых оказывается незадачливый герой, а также интригующих драматичных бесед на крыше, где какой-нибудь условный злодей очень хочет убить нашего очкастого Шурика, но ему запрещает то ли злодейский кодекс, то ли ещё какой пресловутый устав законсперированной секретной группировки других злодеев, поэтому рядом материализуется рэндомный deus ex machina и спасает героя, а злодей мрачно удаляется в закат. В такие моменты (а их много) хочется возмущаться: «Лоуренс, мы так до финала никогда не доберёмся!», но ровно до того момента, пока не начинается очередная погоня при свете луны, горячая кровь, а там, как говорится, надо и песню допеть, и с врагами сразиться, - ровно до следующей галлюцинации, намекающей, что Норфолк не зря изучал античную литературу.

Театр всех этих древнегреческих трагедий происходит прямо в сердце Лондона, похожего на дикий стимпанковский котёл, перемалывающий своих жителей жерновами революционных настроений (грядёт Великая французская революция), и чем дальше, тем больше срабатывает эффект галлюцинаций, метафор и полного сюра, который творится на руинах действительных исторических фактов. Норфолк станцевал на них чечётку, описал влюблённо каждый кирпич, погрузив читателя в подземные катакомбы, показал, как из людей делают натуральных роботов (и никого это не удивляет), а потом и вовсе вывалил на стол все свои ключики к секретным сундукам, об которые нерадивый читатель сломал уже обе ноги.

Как Бодхидхарма, который как-то раз чуть не заснул от ужас какой скучной медитации и вырвал себе веки, неподготовленный ко всем этим лабиринтам читатель не должен сдаваться – даже когда совершенно невмоготу выяснять, кто же такие Геланоры, Агеноры, Кротопы и Адрасты, и, самое главное, как именно они связаны с главными героями «Словаря»: впереди, в конце концов, ещё много интересного, а уж отдельная история о слепом полицейском сэре Джоне Филдинге, который, во-первых, тоже реально существовал, а во-вторых, стоит целого отдельного романа про кровавых маньяков и прочих джеков-потрошителей, которых ловит с помощью элементарной (sic!) дедукции и поводыря на цепи (!).

Ну а если всё-таки очень хочется сдаться, то и здесь, говоря норфолсковскими загадками, нельзя не вспомнить учение древнегреческого философа Эмпедокла, который полагал, что «подобное воспринимается подобным» - то есть, проще говоря, пресловутое единство душ читателя с писателем должно или сработать, или развести их, как в море корабли, и в этом весь секрет чтения этой ужасно толстой книжки. Хитрый Норфолк прямо так и говорит в эпиграфе, цитируя любимого Овидия и его «Скорбные элегии»: «Никому мой язык не понятен».

Ну, мы так и поняли.