Новая поэма «Шахтёрская дочь», созданная Анной Ревякиной в присущем ей уникальном поэтическом стиле, искреннем, пронзительном, по-своему импрессионистичном, повествует о неизбежном и трагическом выборе, перед которым ставит ныне живущих фатальное лихолетье. Её строки – гулкий набат, который невозможно не услышать, и едва различимый тихий девичий шёпот, и горе горькое, и память нетленная.
В тридцати трёх текстах, как всегда, легко узнать любимый город, для автора – вселенная, и почувствовать любовь к людям и ожидание светлого мира, которого достоин каждый. Обрисованные лики войны подчёркнуто усиливают выполненные углём иллюстрации.
Кто спасёт распятую землю эту?
Мне сейчас очень сложно. Боюсь оказаться предвзятой. Боюсь, что стихи Анны не для всех и каждого. Понимаю, что если кто-то не поймет их, не осмыслит, не задумается, то мне будет больно. Потому что поэзия Ревякиной - это наша сегодняшняя жизнь, нашего города и моя лично. И в этой книге война не завуалирована, не символична - она взрывает, разрушает, убивает...
Как прочувствует посторонний строки:
"А теперь у Марии что? На окошке скотч,
за окошком ночь и в окошке ночь..."?
Что увидит в них? У него точно не будет моих воспоминаний: мы клеим скотчем все окна в аптеке (дома на окнах бумажные кресты, как в Отечественную), а кто-то говорит, что зря всё это - не поможет. А потом в соседнем доме вылетело 109 окон и они под дождем забивали проёмы фанерными листами, а у нас все было целым (лишь на втором этаже раму вывернуло).
И за каждой строчкой - образы. И каждый вопрос - мой вопрос. И просто убитые - для меня земляки и такие же жители моего города, как я:
"...эту девочку звать Мариею.
И она на две трети я."
Не знаю сколько третьих, десятых, сотых или тысячных Марии во мне. Я все еще пытаюсь закрывать глаза и уши, голова моя в песке как у страуса, но верю, что хоть мини-частичка-Марии живёт и во мне.
Кроме пронзительных стихов Анны, в книге еще есть иллюстрации углем Геннадия Мурадина. Символично: шахтёрский город, шахтёрская дочь, картины углем...
В "Доме книги" мне достался последний экземпляр книги, зато с автографом.
Рецензия написана в рамках игры "Спаси книгу - напиши рецензию"
Кто спасёт распятую землю эту?
Мне сейчас очень сложно. Боюсь оказаться предвзятой. Боюсь, что стихи Анны не для всех и каждого. Понимаю, что если кто-то не поймет их, не осмыслит, не задумается, то мне будет больно. Потому что поэзия Ревякиной - это наша сегодняшняя жизнь, нашего города и моя лично. И в этой книге война не завуалирована, не символична - она взрывает, разрушает, убивает...
Как прочувствует посторонний строки:
"А теперь у Марии что? На окошке скотч,
за окошком ночь и в окошке ночь..."?
Что увидит в них? У него точно не будет моих воспоминаний: мы клеим скотчем все окна в аптеке (дома на окнах бумажные кресты, как в Отечественную), а кто-то говорит, что зря всё это - не поможет. А потом в соседнем доме вылетело 109 окон и они под дождем забивали проёмы фанерными листами, а у нас все было целым (лишь на втором этаже раму вывернуло).
И за каждой строчкой - образы. И каждый вопрос - мой вопрос. И просто убитые - для меня земляки и такие же жители моего города, как я:
"...эту девочку звать Мариею.
И она на две трети я."
Не знаю сколько третьих, десятых, сотых или тысячных Марии во мне. Я все еще пытаюсь закрывать глаза и уши, голова моя в песке как у страуса, но верю, что хоть мини-частичка-Марии живёт и во мне.
Кроме пронзительных стихов Анны, в книге еще есть иллюстрации углем Геннадия Мурадина. Символично: шахтёрский город, шахтёрская дочь, картины углем...
В "Доме книги" мне достался последний экземпляр книги, зато с автографом.
Рецензия написана в рамках игры "Спаси книгу - напиши рецензию"
Шахтёрская дочь
ЭТО МЕСТО ТЕПЕРЬ НАМОЛЕНО . . .
НОВАЯ ПОЭЗИЯ РОССИИ
« . . . Тень в углу залегла густая.
Как же зыбок январский свет.
В небе зимнем, что запятая,
чёрный ворон - в броню одет . . . »
Анна Ревякина Шахтерская дочь
&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&
К С А Н Ф . . .
Это место теперь намолено;
Атрибутов простой комплект:
Там, где дверь с неизменной подковою,
Только счастья, пока что – нет . . .
И вину здесь теперь не отгуглим,
Перешарь бедекер хоть, зидж;
Может, в этом виновны угли -
В шахтах, темень там, да и тишь ?
Но, наверное, тема-то глубже,
Да сокрыта от архантроп;
Непщевать не хотят о судьбах,
И стреляют безжалостно в лоб ! .
Всё решается в закулисье
И поставлено на поток;
Плутократы – капиталисты
Метят всем, неизменно в висок !
Чтобы точно конец навеки –
Без отката и агапэ;
Даже, если и крови реки,
И синица в ребячьей руке . . .
22.05.19 г.
© Copyright: Владимир Дорин-Терехов, 2019
Свидетельство о публикации №119052503090
ЭТО МЕСТО ТЕПЕРЬ НАМОЛЕНО . . .
НОВАЯ ПОЭЗИЯ РОССИИ
« . . . Тень в углу залегла густая.
Как же зыбок январский свет.
В небе зимнем, что запятая,
чёрный ворон - в броню одет . . . »
Анна Ревякина Шахтерская дочь
&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&
К С А Н Ф . . .
Это место теперь намолено;
Атрибутов простой комплект:
Там, где дверь с неизменной подковою,
Только счастья, пока что – нет . . .
И вину здесь теперь не отгуглим,
Перешарь бедекер хоть, зидж;
Может, в этом виновны угли -
В шахтах, темень там, да и тишь ?
Но, наверное, тема-то глубже,
Да сокрыта от архантроп;
Непщевать не хотят о судьбах,
И стреляют безжалостно в лоб ! .
Всё решается в закулисье
И поставлено на поток;
Плутократы – капиталисты
Метят всем, неизменно в висок !
Чтобы точно конец навеки –
Без отката и агапэ;
Даже, если и крови реки,
И синица в ребячьей руке . . .
22.05.19 г.
© Copyright: Владимир Дорин-Терехов, 2019
Свидетельство о публикации №119052503090
Источник
Тишина проникает в ухо,
и ты думаешь, что оглох,
вот Мария на старой кухне
сигаретный глотает смог.
Надо лечь, пока держат стены,
пока крыша еще цела.
У Марии дрожат колени,
над Марией дрожит луна
коногонкою в небе буром -
немигающий глаз отца.
Только глаз один, ни фигуры,
ни одежды, ни черт лица.
Этот глаз на реке - дорожка,
на стекле - серебристый блик.
Скоро-скоро опять бомбёжка
и глазной неуёмный тик.
А потом приходила война, забирала в строй самых смелых и самых правильных из людей. Он забыл своё имя, но запомнил свой позывной, он видел скелеты обуглившихся церквей. Он стал снова чёрен лицом, но душою бел, научился молиться, словно в последний раз, он свои ледяные руки дыханьем грел и всё ждал, когда отдадут приказ.
Вижу сполохи, рвётся небо, на дыбы горизонт встаёт. Смерть идёт по чьему-то следу, дай-то Бог, чтобы шла в обход.
На его руках умирали и воскресали,
на его глазах открывались ходы в преисподнюю.
Город детства его, город угля и стали,
превращали в пустошь, в пустыню неплодородную.
Сеяли смерть, как раньше сеяли хлеб,
сеяли ужас, боль и жуткое "зуб за зуб",
а зелёные пацаны, утверждавшие, что смерти нет,
рыдали от страха, увидев свой первый труп.
А увидев второй, начинали, кажется, привыкать,
говорили: "Война - не место для бабьих слёз!"
И у каждого в городе оставалась мать,
в городе миллиона прекрасных роз.
Мы - подвальные, мы - опальные,
кандалы наши тяжелы.
Мы - идея национальная,
мы - форпост затяжной войны.
Чёрной совести боль фантомная,
боль, что мучает по ночам,
эта домна внутри огромная,
наша ненависть к палачам.
Мы священные, мы убогие,
мы у боженьки в рукаве.
И глаза Его слишком строгие.
И следы Его на траве.
Утром встанем, пересчитаемся,
похоронимся, поревём.
Эх, война-война - девка та ещё!
Частоколы да бурелом,
заминированы окраины,
человеческий страшный суд.
Авель помнит, что всюду Каины,
только высунешься - убьют.