Грифоны охраняют лиру

Бог сохраняет все, особенно слова

незнаемый отец мыслился ему кем-то вроде если не ровесника, то старшего брата, вроде улучшенной версии самого Никодима, его идеальным двойником - в некотором роде, воплощением подростковой мечты о себе самом - остроумном, тонком, не теряющем изящества.

Это как эйфория начала влюбленности: бабочки где солнечное сплетение, пузырьки шампанского под кожей, блаженная истома, беспричинная улыбка - когда встречаешь совсем свою книгу. Понимаю,  не всякий подвержен особой синестезии, напрямую связывающей чтение с  выработкой эндорфинов и допаминов.  Кому-то другому словесная  филигрань просто понравится. Третий оценит ее с точки зрения специалиста: длина абзаца, соотношение количества глаголов с числом эпитетов на квадратный дециметр текста, метафоричность и аллюзивность. Четвертый любой художественный текст воспринимает нагромождением слов, ведущих к цели нарочито окольной тропой.

У каждого по-своему, нормально, многообразие обеспечивает миру непрерывность существования. Что до  Александра Соболева, ему почитателей достанет и без вовлеченности в процесс широких читательских масс. Хотя почему бы нет, этот дебютный роман не только тотчас номинирован был на престижные литературные премии Большую книгу и Ясную поляну, но снискал удивительно много серьезных, умных, зрелых отзывов от критиков и читателей.

И это тоже нормально, как учит Боэций, подобие стремится к подобию. Такой уж автор, к сонму поклонников его путевых заметок  и рассказов об архивных изысканиях в ЖЖ, и я много лет принадлежу. Регулярно не читаю, у меня на него грандиозные планы в дальнейшем - мечтаю расцветить старость отложенным удовольствием перечитывания блога  lucas_v_leyden.

О чем "Грифоны охраняют лиру"?  Все очень просто, о поисках отца. Телемахида менее популярна, чем Одиссея, но по сути, каждый когда-то оказывался в роли Телемаха. Так уж мы, люди, устроены, всякому нужен отец. Даже тому, кто внешне благополучен и успел разменять третий десяток, как герой романа Никодим. Почему такое странное имя? Нормальное, просто мода на исконное, которая у нас отозвалась появлением Варвар и Елисеев, в реальности книги породила Никодимов.

В конституционно-монархической России пятидесятых прошлого века, где в семнадцатом победили не большевики, и все вернулось на круги своя с незначительными изменениями, вносимыми прогрессом:  дореволюционные названия московских улиц, патрулируемых городовым, герой заканчивает Поливановскую гимназию, где всего за год до его выпуска введено совместное обучение. Но реформа орфографии имела место и Гумилевская станция метро у дома Никодима. 

Россия этой реальности не знала ужасов Гражданской, сталинизма и Великой Отечественной. Больше того, даже и индустриализация в ней словно бы откатилась с позиций, занятых к 1913. Во всяком случае, пролетариев мы здесь не встретим, тогда как пейзан во множестве. Какой-то непрописанный мир получается. Что с того, хватило же Набокову в "Аде" смутно намеченного деления на Эстотию и Тартарию.

Набоковском влияние, явственно ощутит в романе всякий, оно, в самом деле, таково, что не заметить нельзя. Хотя традиция затейливой словесной вязи в русской литературе восходит к Гоголю, Булгакову, Грину, отзывается узнаванием в аксеновском  "Острове Крыме", "Транквилиуме" Лазарчука, быковском "Остромове", "Саде" Степновой.  Но да, связь с творчеством ВВ у "Грифонов" теснее и глубже только стилистической.

Там все сцеплено, как руки "в замок": лужинские шахматы, и погоня за Зайцем - вспомним, кто переводил Алису- Аню; едкий саркастичный юмор энтомологического сравнения во время эфира на радио (хотя, хм, не с бабочкой), эмигрантская тоска Кинбота, множество литературных сюжетов Сабастьяна Найта и безнадежный поиск отца из Дара.

  Не вторично и не стилизация, Соболев так пишет, рассказывает ли об альпинистском маршруте в Пиренеях, о велопробеге в Лапландии или о поисках дома, где жил ныне забытый поэт - музе, вдохновлявшей одного мастера, случается слетать на плечо другого. И  все там понятно. Человек искал отца, он его нашел.  

##Александр Соболев, филологический роман, Большая книга 2021, Ясная поляна 2021, Издательство Ивана Лимбаха

ТГ Book Addict

Ах, как хорошо. Подобное удовольствие от прозы я получала разве что от Овидия в изгнании.

Но по порядку. В первых главах роман притворяется альт-хистори: мы оказываемся в Москве пятидесятых годов XX века, вот только тридцать лет назад революция была подавлена, царская Россия, пусть с потерей значительных территорий, устояла, а большевики и сочувствовавшие им спешно эмигрировали и третий десяток лет ностальгируют по родине в безопасном удалении. Главный герой, молодой человек по имени Никодим, делает на этой ностальгии деньги, по заказу эмигрантов посещая их родовые гнезда, где фотографирует милые сердцу руины (да, и в этой реальности крестьяне грабили и разоряли имения сбежавших бар – ну и что, что эти баре были «за народ»?) и собирает семена, желуди, а то и остатки собачей будки – по чему только люди не ностальгируют!

Ждете хруста очередной французской булки? Не стоит. Случайно Никодим узнает, что его отец, которого он никогда не видел, – известный, пропавший некоторое время назад писатель, и отправляется на поиски. Многообещающая, а главное – каноническая завязка. Хорошо, если нас ждут «Дети капитана Гранта». Но почему-то заранее настраиваешься на «Царя Эдипа».

Спойлер: не «Эдип», ура.

Впечатление от первых страниц – остроумный (и в смысле «смешно», и в смысле «острый ум») филологический роман. Не буду множить ассоциации, оставлю радость узнавания читателю.

Заметка на полях: по духу времени это даже и не пятидесятые, а «альтернативные» двадцатые, максимум тридцатые – уж слишком много в атмосфере книги Серебряного века (что неудивительно: Александр Соболев – известный исследователь-библиограф, который специализируется именно на этой эпохе и Летейскую библиотеку которого я в свое время бездарно упустила и теперь вынуждена довольствоваться перечитыванием его записей в ЖЖ).

Постепенно, по мере продвижения Никодима от одной сцены к другой, книга превращается в политическую сатиру – едкую, жесткую и очень узнаваемую. Так, эпизод на «''Эхе Москвы''», абсолютно ненужный с точки зрения фабулы и практически выходящий за грань приличий, явно очень важен для автора. И многое объясняет.

Логика повествования уводит Никодима все дальше от Москвы, и вот он уже то ли в «глубинной» России, то ли… Не хочу навязывать свои интерпретации, но и сумрачный лес, и река, которую нужно пересечь, и ладья, и совершенно Пропповские сюжетные ходы – все есть. А еще Никодим в процессе читает рассказы своего отца. Жаль, что их в книге так мало: своим веселым абсурдизмом они напоминают прекрасного раннего Пелевина, когда он еще был азартным добряком.

И как хорошо, что развязка, при всей своей однозначности, оставляет свободу для воображения, что ни одно из старательно развешиваемых ружей не выстреливает, сюжетные линии остаются подвешенными, а вопросы к финалу только множатся. Закрываешь книгу и сидишь в умильном ступоре – вообще ни-че-го не понятно! И это определенно не тот случай, когда автору не хватило мастерства, чтобы все аккуратненько закруглить, и уж точно не попытка облапошить доверчивого читателя, напустив многозначительного туману. Просто не каждая басня требует морали.

Игры разума, насыщенный «филологический» текст – что еще нужно для счастья? Стиль. Я и не думала, что в наше время еще кто-то может на одном дыхании произнести фразу на полстраницы, причем это будет не шаткий конструкт-стилизация, а свободно льющаяся речь, где и в самом деле точку не поставить, пока не выскажешься до конца, а изощренность синтаксиса читатель оценивает только постфактум, дочитав и переведя дух.

И последняя радость: в своей читательской биографии я, похоже, дошла до этапа «любимое издательство». Я давно знаю, что Издательство Ивана Лимбаха – это знак качества: если книга переводная, то перевод безупречен; если нонфикшн – комментарии уместны и расширяют тему; собственно издательская работа и уровень полиграфии идеальны. А тут (наконец) поняла, что не было еще ни одной их книги, которая мне не понравилась бы. То есть можно смело брать совершенно незнакомые имена с уверенностью, что будет как минимум интересно.

ПС: По своему обыкновению прочитала несколько рецензий в сети. Галина Юзефович, как всегда, не подвела: «надежно определить время действия «Грифонов» практически невозможно , и это позволяет думать, что события в романе приходятся на 60-е или 70-е годы ХХ века». Открываем книгу и читаем первое предложение: «У Никодима была (помимо очевидной) еще одна причина запомнить 24 мая 195* года: в этот день его мать назвала ему имя его отца» – история начинается именно в этот день, а все путешествие Никодима занимает примерно неделю.

Сказ о том, как Никодим отца искал

Книга начинается со сцены на кухне. Конец мая. Приоткрытое окно, шум улицы. Все поверхности заставлены тропическими растениями. За спиной книжный шкаф. Вскипающий кофе в медной джезве на газовой плите. Эти декорации настолько откликнулись во мне, что в тот день я больше не смогла отложить книгу - читала, читала и читала.

Никодим в середине своего третьего десятка. На дворе 1950-е, но Империя победила. Он узнает, что его отец - известный писатель (не что писатель, а что отец). И Никодим отправляется на поиски родителя через его книги, встречи с его знакомыми и посещениями его мест.

И все так хорошо начиналось - прекрасный язык (очевидно Набоковский, но более добродушный), щекочущий воображение мир, интересная завязка. Тут и там разбросаны подсказки о том, в какой момент реальности историческая отделилась от реальности романной - и читатель как следопыт идет по ним к явному объяснению. Мы вместе с героем читаем труды его отца, размышляем о них. Смотрим на людей, вспоминаем их истории. И все такое уютно-нуарное (совместим несовместимое).

Но в какой-то момент все это очарование рассыпается. После того, как прошел первый восторг, книга начала напоминать мне чек-лист:
- Набоковские виноватые виньетки - check
- Греческие мифы - check
- Библейские сюжеты - check
- Посмодерновые тексты в тексте - check
- Герой, осознающий себя книжным героем - check
и т.д. и т.д. И все бы это хорошо, если бы за этим что-то стояло. А так кажется, что было сильное желание написать роман при полном отсутствии необходимости это делать. А еще желание писать как Набоков без возможности это делать. Между вдохновением и копированием зыбкая, но явная грань. И Соболев, на мой взгляд, ее перешел. Мне очень сильно не хватило какой-то самобытности, которая зацепила бы, которая связала бы все эти отсылки и приемы воедино. Кроме того, чем глубже в роман, тем чаще встречаешь обороты, показавшиеся автору удачными - если старуха, то затрапезная, если трясет, то пароксизм, если очки, то всегда для мимикрии.

По мере прочтения меня начали все сильнее смущать отношения автора с феминизмом. Когда я первый раз столкнулась с ним в тексте, я очень удивилась, потому что совершенно не ожидала его здесь увидеть. И это удивление было скорее приятным. Но потом стали появляться вопросы. Начиная с

они жизнь ее заели, так что она росла угнетенная, некрасивая, никому не нужная... Вы заметили, что у них всегда виноваты другие?

и заканчивая

Мельком он заподозрил, что князь может испытывать к нему противоестественное влечение (ходили о нем и такие слухи), и внутренне наказал себе держаться настороже, заодно посочувствовал противоположному полу: то, что для него было маловероятной, хоть и неприятной экзотикой, составляло постоянный фон женской жизни.

Какой-то снисходительной насмешкой это выглядит.

В книге две части - Петербургская и уездная, так сказать. Это очень напомнило мне "Малую Глушу" Марии Галиной . Особенно хорошо соотносятся вторые части - и по сеттингу, и по происходящему, и по тем смыслам, которые я увидела (что эти смыслы правильные я понимаю из интервью Соболева с Полкой). Конечно, у Соболева сказочность более реалистичная, чем у Галиной. Но это не сделало большой разницы для меня.

А вообще обидно. Я очень хотела, чтобы роман мне понравился. И он же понравился - сначала. Тем сильнее было мое разочарование потом. Я не говорю, что роман плохой. Я говорю, что он не дотянул до того места, куда метил.

Блистательный исследователь русской поэзии и поэтов третьего ряда, автор замечательных книг "Летейская библиотека" и "Тургенев и тиргы" написал роман - протонабоковский, насквозь книжный, собранный не из собственных впечатлений, а из прочитанного. Тем не менее - книга получилась уютная.

Блистательная вторичность

«Роман филолога» я начала читать, опрометчиво не наведя справок о личности и любимой теме автора– библиофила Александра Соболева. Поэтому с первых страниц действительно наивно ждала от текста обещанную аннотацией альтернативку. Ну, не простую, конечно, а изощренную, наполненную литературоведческими аллюзиями, как скажем, у Быкова. И была удивлена наивности модели альтернативной России, которую предлагает Соболев. То есть, создавая структуру общества, где белые победили красных, автор просто-напросто перенёс в пятидесятые годы двадцатого века относительно благословенный предвоенный тринадцатый год, освежив социум всеми благами научно- технического прогресса (метро, телевидение и пр.). Хотя кто бы создавал их, эти блага? Откуда взяться ударному труду в отсутствии ГУЛАГа и комсомольского энтузиазма? Какие к тому были стимулы у побеждённого пролетариата ( ни единый представитель которого, кстати сказать, не появляется на страницах романа)?
Но, поинтересовавшись, наконец, личностью автора, я поняла всю неуместность своих ехидных вопросов. Потому что ясно стало, что меньше всего Соболева интересует социальная логичность созданного им мира. Тогда для чего же понадобился жанр альтернативки? Да просто для того, чтобы длить и длить атмосферу столь любезного автору Серебряного века, на изучении которого специализируется Соболев и который, по-видимому, считает эстетической вершиной.
Выбранный ход определил правила игры – и хлынул-таки щедрый поток вполне ожидаемых литературных аллюзий, которые в «Грифонах» явно зашкаливают. Если вы считаете себя эрудитом – прочтите роман Александра Соболева, и вы увидите, что бессовестно себе льстили. Критики различили в «Грифонах» отголоски сочинений авторов, о которых я порой, честно говоря, даже и не слышала – Скалдин, Малишевский, Вагинов, Нина Хабиас… ( А вы слышали? Снимаю шляпу!). Утешает хотя бы , что большинство всё-таки сходится на том, что «Грифоны», безусловно, вызывают в памяти прежде всего тексты Набокова - и демонстративно тягучим, высокомерно самодостаточным стилем, и больной темой потерянного отца, и поиском через путешествие каких-то смутных, но важных для героя смыслов.
Если первая часть романа по-набоковски неспешна, наполнена жизнеописанием и рефлексией молодого человека Никодима, решившего разыскать никогда не виденного им отца , то вторая оглушает динамичным абсурдом (правда, слегка подготовленным вставными новеллами того самого отца-писателя Агафона Шарумкина в первой части). Кто-то видит здесь влияние Пелевина и Сорокина, но зачем так далеко ходить в сторону современности, к которой Соболев откровенно равнодушен? Вспомните начало второй части, где Никодим следует за персонажем по фамилии Заяц, детские опыты Никодима с шахматами с целью преодоления границы реальности, две любимых книги об Алисе… А ведь одну из них довелось переводить … ну вы знаете кому. Так что и здесь Соболев остался верен своему эстетическому ориентиру.
И потому нет ничего странного в том, что Никодим, осененный мотивами творчества не раз уже названного здесь классика, последовательно оказывается в трёх выморочных мирах. Первый – это родные для него «серебряные» пятидесятые, второй – кэрролловско-набоковский абсурдизм и третий – финал истории. Эх, жаль, что нельзя порассуждать о нём без спойлеров!
Кстати, и герой «Подвига», и герой «Грифонов» заканчивают своё путешествие, насколько мне удалось отследить, в одной точке. И эту заключительную аллюзию, кажется, так никто и не разгадал. Моя фантазия не простёрлась дальше простенького предположения, что увиденный в финале Никодимом город – это тот самый, знаменитый, из песни, автором которой долгое время считался Борис Гребенщиков.
Ну, вот такой вот получился тест на эрудицию. У кого-то он вызывает недоумение и даже протест. У кого-то – восторг. Лично у меня, при всём безусловном любовании эстетски утончённым текстом Александра Соболева, вопрос: а не блистательная ли это вторичность?
Ибо чем поражает роман? Не глубиной мысли, потому как до главной авторской мысли не добрался ещё ни один самый премудрый критик (опять же возникает крамольный вопрос: а есть ли она? ну, то есть, авторская, а не изящно интерпретированная?). Не поражает роман и ладно закрученным сюжетом – он в «Грифонах» крайне рыхлый, сюжетные линии просто повисают в воздухе. Чем же? Изюминки романа – это роскошный, откровенно стилизованный под ретро начала прошлого века язык и густая, даже душная сеть параллелей и реминисценций относительно во многом неизвестного читателю пласта литературы.
Но. Блеск эрудиции, аллюзии, ассоциации, хитроумный шифр – всё это, конечно, восхитительно. Однако в понятие творчества непременно входит такая составляющая, как оригинальность. То есть своё, неповторимое, незаимствованное, а не интерпретированное, пусть и великолепное, чужое. Особенно если текст подаётся как эстетическое достижение и образец интеллектуальной литературы. Однако как раз оригинальности в изящном и до крайности изощренном романе литературоведа я, увы, не увидела.