«Уже разносились по городу слухи и толки о том, что он нарушил торжественную клятву, когда-то данную им, и безвозвратно предался в руки этой женщине. Уже из уст в уста переходило его имя, соединенное с ее именем, когда он, весь неприступный и весь сияющий, проходил в толпе. Но душа его оставалась по-прежнему светлой, и ни одно дурное и низкое слово не запало в нее глубоко. Все преодолевала эта душа, переплывая все моря, как острогрудый корабль с лебяжьей грудью…»
«Несколько лет тому назад мне пришлось проводить лето в южной Германии, в Гессен-Нассау. Из пыльного, безнадежного белого курорта в стиле moderne выходишь на высокие холмы, где по большей части торчит серая башня из ноздреватого, выветрившегося камня. Туристы влезают туда, крутят вверху носами, любуясь на виды, и лопочут дикие и ненужные речи об окрестных пейзажах на разноплеменных языках. Правда, страна богатая, тучная страна открывается с горной башни: хлебные пажити, красные крыши частых...
«Растянувщись на спине на жесткой постели и оглядывая блуждающимъ взоромъ трещины на потолке, журналистъ Хуанъ Яньесъ единственный обитатель камеры для политическихъ, думалъ о томъ, что съ сегодняшняго вечера пошелъ третій месяцъ его заключенія…»
Произведение дается в дореформенном алфавите.
Перевод: Татьяна Герценштейн
«Въ десять часовъ вечера графъ Сагреда вошелъ въ свой клубъ на бульваре Капуциновъ. Лакеи бросились толпою принять отъ него трость, лоснящійся цилиндръ и роскошную меховую шубу; раздевшись, графъ предсталъ въ накрахмаленмой рубашке безупречной белизны, съ гвоздикой въ петлице и въ обычной, скромной, но изящной форме – черной съ белымъ – джентльмэна, пріехавшаго прямо съ обеда…»
Произведение дается в дореформенном алфавите.
Перевод: Татьяна Герценштейн
«Четырнадцать месяцевъ провелъ уже Рафаэль въ тесной камере. Его міромъ были четыре, печально-белыя, какъ кости, стены; онъ зналъ наизусть все трещины и места съ облупившеюся штукатуркою на нихъ. Солнцемъ ему служило высокое окошечко, переплетенное железными прутьями, которые перерезали пятно голубого неба. А отъ пола, длиною въ восемь шаговъ, ему едва ли принадлежала половина площади изъ-за этой звенящей и бряцающей цепи съ кольцомъ, которое впилось ему въ мясо на ноге и безъ малаго вросло въ...
«Открывая дверь своей хижины, Сенто заметилъ въ замочной скважине какую-то бумажку.
Это была анонимная записка, переполненная угрозами. Съ него требовали сорокъ дуро, которыя онъ долженъ былъ положить сегодня ночью въ хлебную печь напротивъ своей хижины…»
Произведение дается в дореформенном алфавите.
Перевод: Татьяна Герценштейн
«Если вся Валенсія изнывала въ августе отъ жары, то пекари подавно задыхались у печи, где было жарко, точно на пожаре.
Голые, прикрытые лишь ради приличія белымъ передникомъ, они работали при открытыхъ окнахъ; но даже при этихъ условіяхъ ихъ распаленная кожа таяла, казалось, обращаясь въ потъ, который падалъ по каплямъ въ тесто, и библейское проклятіе исполнялось на половину, такъ какъ покупатели ели хлебъ, смоченный, если не своимъ, то чужимъ потомъ…»
Перевод: Татьяна Герценштейн
«Песчаный берегъ зъ Торресадодась съ многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служилъ м?стомъ сборища ддя всего хуторского люда. Растянувшіеся на живот? ребятишки играли въ карты подъ т?нью судовъ. Старики покуривали глиняныя трубки привезенныя изъ Алжира, и разговаривали о рыбной ловл? или о чудныхъ путешествіяхъ, предпринимавшихся въ прежнія времена въ Гибралтаръ или на берегъ Африки прежде, ч?мъ дьяволу взбрело въ голову изобр?сти то, что называется табачноню таможнею…» Произведение...
«Почтовая тройка стояла у ворот; чемодан был вынесен; я стал прощаться и думал, поцеловавшись со всеми, сесть на тележку и ехать, но должно было заплатить дань старине. Меня посадили, мать и сестры сели, мальчик, ехавший со мною, был также посажен, даже горничная, вбежавшая сказать, что извозчик торопит, подпала той же участи: „садись“, – сказала ей повелительно матушка; девушка осмотрелась кругом, взглянула на матушку, как будто желая выразить, что ей совестно сидеть с господами, но при новом...
«Я путешествовал довольно по свету, и если обстоятельства не всегда были благоприятны для наблюдений над целыми странами, по крайней мере я не пропускал случаев рассматривать людей в частности, и редко проходило, чтоб наблюдение человека не было для меня поучительно. Таким образом, в одно из моих путешествий, я узнал замечательного старика, историю которого постараюсь рассказать здесь, как умею…»
«Пользуясь впечатлением, которое осталось в вас последним посещением Кронштадта, спешу отвечать на вопрос, сделанный вами прежде: почему я избрал себе скучный род морской службы. Я нарочно ожидал случая, чтобы доказательства мои были подкреплены собственным вашим убеждением; для меня довольно было, что вы видели военный корабль и восхищались его устройством…»
«…Чувствуешь приближение к испанским и португальским берегам: в 20 милях от земли утренний ветер наносит уже благовоние померанцевых и апельсинных деревьев. Неизъяснимо чувствование, пробуждаемое вдохновением этих ароматов, зрелищем безоблачного неба и ощущением живительной теплоты, после туманов Англии, запаху каменного угля и беспрерывных непогод, царствующих около Английского канала…»
Самые свежие новости! Давно потерянный в глубинах Вселенной космический корабль возвращается на Землю, и вместе с ним прибывает нечто загадочное и смертельно опасное, враждебное всему человечеству… На необитаемом острове посреди Волги завелись причудливые мутировавшие существа… Марсианские колонисты подумывают о революции и отделении от земной метрополии… После очередной гражданской войны в США толпы беженцев устремились в Россию… Ватикан решил клонировать Иисуса Христа… Эти и другие новости...
"Одно Рождество" — поздняя проза Трумена Капоте. Рассказ опубликован в 1982 году, за два года до смерти писателя. Пик славы Капоте, автора "Других голосов, других комнат", и "Луговой арфы", одного из королей нью-йоркского света, острослова, законодателя мод, устроителя знаменитого черно-белого бала, пришелся на шестидесятые. О периоде, когда был написан этот рождественский рассказ, друзья писателя вспоминают, что Капоте жил одиноко, и любимым его занятием было разглядывать портреты светских...
«…Однажды в праздничный вечер он стоял на галерее цирка, плотно прижавшись грудью к дереву перил, и, бледный от напряжённого внимания, смотрел очарованными глазами на арену, где кувыркался ярко одетый клоун, любимец цирковой публики…».
«… – Вот, Жоржик, – сказал Балтахин. – Мы сейчас беседовали с Леной. Она говорит, что я ревнив, а я утверждаю, что не ревнив. Представьте, ее не переспоришь.
– Ай-я-яй, – покачал головой Жоржик. – Как же это так, Елена Ивановна? Неужели вас не переспорить? …»
«… Но с полдороги случилось маленькое происшествие: мрачный, сонный парень молниеносно сошел с ума… Ни с того, ни с сего он вдруг почувствовал прилив нечеловеческой энергии: привстал на козлах, свистнул, гикнул и принялся хлестать кнутом лошадей с таким бешенством и яростью, будто собирался убить их. Обезумевшие от ужаса лошади сделали отчаянный прыжок, понесли, свернули к краю дороги, налетели передним колесом на большой камень, линейка подскочила кверху, накренилась набок и, охваченная от...
«… Я считаю его дураком, и поэтому все наше знакомство произошло по-дурацки: сидел я однажды вечером в своей комнате (квартира состояла из ряда комнат, сдаваемых плутоватым хозяином), сидел мирно, занимался, – вдруг слышу за стеной топот ног, какие-то крики, рев и стоны…
Я почувствовал, что за стеной происходит что-то ужасное. Сердце мое дрогнуло, я вскочил, выбежал из комнаты и распахнул соседнюю дверь. …»