10 известных книг, которые «подправила» цензура

История цензуры, в особенности в России, порой читается как неплохой роман. Если тотального контроля, например, над мыслями, достичь пока невозможно, то контролировать, скажем, круг чтения очень даже можно. И довольно часто читатели, взяв в руки книгу, даже и не подозревают, что читают не совсем то, что писал автор. В нашем обзоре вспоминаем книги, по разным причинам «отредактированные» цензурой в разных странах.

Перевод Дмитрия Брускина стал наиболее известным переводом знаменитого романа, и именно он натолкнул Андрея Тарковского на мысль снять экранизацию книги Лема – от которой автор, к слову, был не в восторге. Но он же является и самым неполным из существующих: при издании в 1961 году из текста были выброшены многие страницы, показавшиеся цензорам чересчур затянутыми и философскими. Так, в финальном монологе герой Келвин говорит об Океане как о «Боге, ограниченном в своем всеведении, всесилии», который ошибается в предсказаниях будущего своих начинаний. Вся эта мистика оказалась чужда цензорам и была благополучно выкинута наряду с философскими размышлениями героев. Впрочем, полный перевод романа за авторством Гудимовой и Перельмана появился еще в 1976 году, но в большинстве постсоветских изданий и посейчас чаще печатается перевод Брускина – то ли как более удачный с точки зрения языка, то ли по каким-то иным причинам.

Пострадала от советской цензуры и книга, согласно легенде вызвавшая в США войну за освобождение негров – судя по всему, здесь редакторов смутило обилие религиозных сцен. Если учесть, что главный герой – богобоязненный человек, к концу романа даже обретающий черты Христа, это неудивительно, однако в некоторых советских изданиях книги ряд «религиозных» сцен был опущен то ли по соображениям динамики, то ли чтобы не допустить излишней «пропаганды». Конечно, те, кто читал в детстве «урезанную» и более динамичную версию, предпочтут ее, однако несомненно и то, что знакомство с произведениями мировой литературы не должно зависеть от цензора. Кстати, на родине книгу тоже встретили неоднозначно: в рабовладельческих штатах писательницу обвинили в клевете, кто-то прислал ей посылку с отрезанным черным ухом, а в XX веке маятник качнулся в обратную сторону. И «Томами» среди черного населения начали называть тех, кто не был готов бороться против сегрегации с оружием в руках. Впрочем, там до цензурирования книги дело пока еще не дошло.

«Заголовок книги несколько уколол меня, но первая же страница вызвала в душе улыбку восторга, – так с этой улыбкою я и читал всю книгу до конца, перечитывая иные страницы по два, по три раза», - писал Максим Горький о книге «Маленький оборвыш». Книга неоднократно переиздавалась и в советское время, вот только и первая и последняя фразы книги были не теми, что читал Горький. «Мне было шесть лет. Моя мать умерла, отец женился на другой», - так начинается «советский текст», из которого были выкинуты сразу шесть первых глав экспозиции – о смерти матери будущего оборвыша и появлении мачехи по имени миссис Берк. Но если решение выкинуть экспозицию ради динамики еще можно было объяснить, то финал подвергся переработке по совсем другим причинам. В оригинале герой книги Джим Бализет получает воспитание в школе для малолетних преступников, а позже переселяется в Австралию, где наживает богатство и становится «счастливым человеком» – понятно, что для советской цензуры подобное было попросту неприемлемо. Поэтому в советской версии герой становится маленьким рабочим и выражает надежду на то, что «мы когда-нибудь добьемся лучшего будущего для всех больших и маленьких оборвышей, которые с самого раннего детства не знают ни ласки, ни радости». Какая из двух версий лучше? Вопрос философский.

Пожалуй, в данном случае корректнее говорить не столько о цензуре, сколько об обработке: в первые десятилетия советской власти, да и позднее, тема знакомства читателя с лучшими образцами мировой литературы была весьма популярна. Одним из ярчайших примеров такого знакомства стала обработка легендарной книги Франсуа Рабле, сделанная Николаем Заболоцким. И если антиклерикальный пафос был как нельзя кстати в стране победившего атеизма, то соленый юмор автора, в первых же строках именующего читателей «достославными пьяницами и досточтимыми венериками» – совершенно нет. Поэтому Заболоцкий выкинул или существенно смягчил массу этих и других шуточек и подробностей, либо замедляющих действие, либо просто не предназначенных для детских ушей. Обработка получилась настолько удачной, что книга выдержала четыре издания только при жизни Заболоцкого, а одним из восторженных ее читателей был поэт Яков Хелемский, в советское время писавший песни для Марка Бернеса, а впоследствии основавший издательство АСТ.

Однако книги на свое усмотрение «корректировала» не только советская цензура. Книгу, в центре которой оказываются «юный пария» Гекльберри Финн и его товарищ по несчастью, беглый негр Джим, в США запретили уже через год после выхода в свет – одним не понравился якобы неправдоподобно благородный негр, а другим не по вкусу пришелся разговорный язык и «огромное количество вульгарной лексики», так что в 1930-е годы даже появились издания, в которых текст был переписан «правильным» языком, а непристойные, по мнению некоторых, эпизоды попросту выкинуты.

В 80-е годы тренд изменился – ряд школ в США и Великобритании исключили книгу из школьных библиотек, назвав ее «наиболее вульгарным проявлением расизма из всех известных». Да, расистские фразочки в речи Гека действительно есть, однако не стоит забывать, что черных считали людьми «второго сорта» не только во времена Марка Твена, но и добрых 70 лет спустя. А с избранием президентом США Барака Обамы роман стал сильно огорчать чернокожих – слово «негр» (nigger), которое во времена написания не считалось оскорбительным, стало можно использовать только самим неграм, и исключительно как ругательство. Поэтому в 2011 году издательский дом NewSouth Books повсеместно заменил слово «негр» в романе на «раб» (slave), по сути, плюнув на волю автора. В еще одной пародийной адаптации слово «негр» заменили на «хипстер» – и русскому читателю это напоминает известную юмореску Аркадия Арканова о бухгалтерах. «Когда мне сказали, что в этой стране есть штат, где хипстеру разрешено голосовать, я решил, что никогда больше не проголосую… Я говорил людям, что эти хипстеры должны продаваться на аукционах». Интересно, кого в следующий раз оскорбит главный роман Америки?

На родине роман Брэдбери вышел в 1953 году, а годом позже был удостоен премии Американской академии искусств и литературы. Однако, как и в случае с книгой Твена, у романа были не только поклонники: в 1967 году издательство Ballantine Books выпустило специальное издание книги для средних школ. В романе было изменено свыше 75 фраз, чтобы исключить любимые Брэдбери ругательства вроде «damn», «hell» и упоминание абортов. Еще несколько фрагментов книги были переписаны, но поскольку мало кто читал оригинальную версию, внимания на это никто не обратил. Какое-то время эта «сокращенная версия» выходила одновременно с полной, а с 1973 по 1979 год и вовсе заменила оригинал, благо сам автор ничего не подозревал. Однако в 1980 году на сокращения обратил внимание друг писателя, и Брэдбери потребовал прекратить публикации сокращенных версий. Идти против воли знаменитого уже писателя издатель не посмел, и полная версия книги была восстановлена в правах.

17 мая 1819 года во Франции был принят закон, предусматривавший санкции «за любые оскорбления общественной и религиозной морали и добрых нравов». Одной из жертв этого закона стал Шарль Бодлер и его сборник стихов «Цветы зла» – первое издание книги вышло 25 июня 1857 года, а уже 5 июля в газете «Фигаро» появилась статья, автор которой разругал ряд стихотворений книги, в которых, по его словам, «гнусное соседствует с непотребным, а отвратительное – с мерзким». А в Главное управление общественной безопасности поступил доклад, утверждавший, что сборник «Цветы зла» содержит «вызов законам, охраняющим религию и мораль». 7 июля начался суд, на котором поэта обвинили в богохульстве и нарушении норм общественной морали, приговорили к выплате штрафа и потребовали исключить из книги шесть самых «непристойных» стихотворений – «Лесбос», «Проклятые женщины», «Лета», «Слишком веселой», «Украшения», «Метаморфозы вампира». Второе издание книги вышло без этих стихов, и запрет на их публикацию был отменен только в 1949 году. Честно говоря, воспевание Лесбоса, садомазохизма и некоторая физиологичность описаний действительно может обескуражить читателя, но, с другой стороны, чем запрещенные стихи отличаются от вполне «классического» стихотворения «Падаль»? Принято считать, что Бодлер первым показал красоту безобразного, и если уж исповедовать этот принцип, то следовать ему до конца.

Одна из самых известных книг братьев Стругацких была изначально задумана как «бездумный, безмозглый, абсолютно беззубый, развлеченческий, без единой идеи роман», однако даже развлекательный характер не спас авторов от придирок. Помимо почему-то не понравившихся цензорам слов «родина», «патриот» и «отечество», от авторов потребовали убрать все намеки на реалии СССР и прежде всего русские имена. Таким образом Максим Ростиславский стал Максимом Каммерером, Павел Григорьевич превратился в Рудольфа Сикорски, а Неизвестные Отцы, Папа, Свекор и Шурин были переименованы в Огненосных Творцов, Канцлера, Графа и Барона. Всего же в текст, по подсчетам авторов, было внесено 896 поправок.

Впрочем, некоторые из них пошли книге на пользу: «воспитуемые» вместо первоначальных «заключенных», и изначально капитан, а ныне ротмистр Чачу создали особый колорит, и в авторских редакциях, вышедших в постсоветское время, были оставлены в неприкосновенности. Остались прежними и имена героев: разъяснять, почему в советское время они именовались по-другому, у авторов, очевидно, не было ни сил, ни желания.

Впервые повесть-сказка Лазаря Лагина публиковалась еще в 30-е годы и была немного не той, какой мы ее знаем по замечательному фильму 50-х годов. Достаточно сказать, что вместо «трах-тибидох» Хоттабыч произносил куда более головоломное «леходидиликраскало», а одним из противников героев был «бывший частник» – спекулянт Хапугин. В 1940 году, сразу по выходе отдельным изданием книга стала бестселлером, однако вскоре была предана забвению на добрые 16 лет.

В 50-е годы цензоры потребовали от Лагина переработать книгу в соответствии с современными реалиями, а после того, как он отказался, сделали это сами. В итоге ряд «чудес» Хоттабыча был сокращен или, напротив, дополнен (что, впрочем, пошло скорее на пользу), идеологии стало несколько больше (в частности, место Хапугина занял американский мистер Вандендаллес), рассказ о продаже Жени Богорада в рабство, в оригинале опущенный, сперва превратился в разговор с работорговцем, а затем – во всем известное «Хинди-руси-бхай-бхай». «Новая редакция книги устраивала всех, кроме автора», - отмечает дочь писателя Наталья Лагина: первоначальный текст, обнародованный только в 1980 году, теперь печатается в большинстве постсоветских изданий как наименее идеологизированный. Увы, привыкшие к изданиям 50-х с грустью вспоминают Гогу Пилюкина и некоторые другие отличия последующей версии от первоначальной – и, кстати говоря, в некоторых иллюстрированных изданиях изображены не совсем те герои, что действуют в первоначальной авторской редакции. Может быть, следовало бы выпустить все три версии повести под одной обложкой?..

Книга Ильфа и Петрова известна не менее, если не более «Старика Хоттабыча», но и у нее, как выяснилось, был свой «роман с цензурой». Помимо «канонических» сорока глав в романе насчитывалось еще как минимум три главы, две из которых были посвящены дореволюционному прошлому предводителя дворянства, а еще одна продолжала высмеивать литературных халтурщиков во главе с незабвенным Ляписом-Трубецким. Помимо этого, с течением времени из текста «вылетели» целые абзацы и даже страницы, включая подробности афер отца Федора и господина Коробейникова, злоключений концессионеров в Москве и на Волге и другие идущие и не идущие к делу мелочи. Не будем забывать, что роман писался довольно лихо и весело, и его авторам не могла не прийти в голову мысль посмеяться не только над «последышами старого мира», но и над своими же современниками вроде Маяковского и Катаева, а заодно и «пустить в дело» приметы и факты описываемого времени. Увы, некоторые из этих «примет» резко устарели уже через несколько лет, и авторам пришлось поспешно от них избавиться – вероятно, по требованию цензоров. Попутно авторы избавились и от сомнительных шуточек типа «Мочеизнуренков», а также от глав и эпизодов, которые, надо признаться, явно замедляли ход действия и мало что добавляли к выписанным характерам. Само собой, ознакомиться с выброшенными из текста главами любопытно, даже если вы не текстолог, а некоторые подробности могут быть интересны и тем, кто знает канонический текст наизусть. И все же это тот случай, когда цензура подействовала не то чтобы благотворно, но заставила авторов более требовательно отнестись к произведению.