До гула в ушах она перебирала бесконечные причины для дурного настроения верховного и печально вздыхала. Если бы только он мог сказать по-человечески, что у него на душе, стало бы намного легче. Как веселый Зефир или даже вспыльчивая Фаруна, не таящие своих обид. Но северный владыка не был ни тем, ни другим. Уста его будто сковывала ледяная печать, за которой прятались шепот и тихие удары сердца — непостижимой безмолвной птахи.