Его бесстрастное лицо казалось плохо сделанной
посмертной маской, а надменный тягучий голос его как бы имел предназначение
доказать миру, что и без мозгов можно быть хорошо воспитанным.
- Я слышал, - снисходительно сказал он, - что вы только что приехали
из Жужуя.
- Да,--коротко ответил я.
- Поездом? -- спросил он. Лицо его слегка исказилось от отвращения.
- Да.
- Ну и как вам ехалось? -- спросил он.
- Очень хорошо... великолепно,--сказал я.
- Вам, наверно, пришлось ехать с самыми обыкновенными неотесанными
мужланами,--сочувственно сказал он. Я посмотрел на него, на его глупую
физиономию, на пустые глаза и вспомнил своих попутчиков: могучих молодых
футболистов, которые помогали мне нести ночные вахты; старика, который читал
мне наизусть "Мартина Фьерро" так самозабвенно, что из самозащиты мне
пришлось съесть дольку чесноку между тринадцатой и четырнадцатой строфами;
милую пожилую женщину, с которой я второпях столкнулся и которая села от
толчка в собственную корзинку с яйцами (я предложил заплатить за ущерб, но
она отказалась принять деньги, заявив, что ей давно уже не приходилось так
смеяться). Я смотрел на этого пресного представителя моего круга и не мог
удержаться, чтобы не сказать ему с сожалением:
- Да, они были самыми обыкновенными неотесанными мужланами. И вы
знаете, почти все они были без галстуков и никто из них не говорил
по-английски.
И я отошел, чтобы выпить еще стаканчик. Я чувствовал, что заслужил его.