У меня больше нет храбрости для пессимизма.
Наконец он выговорил три простых слова, которых ни бесчисленные произведения пошлого искусства, ни постулаты ложной веры так и не смогли полностью обесценить.
Вопрос, порожденный этими пятьюдесятью девятью годами, таков: в чем состоит искупление для романиста, если он обладает неограниченной властью над исходом событий, если он – в некотором роде бог. Нет никого, никакой высшей сущности, к которой он мог бы апеллировать, которая могла бы ниспослать ему утешение или прощение. Вне его не существует ничто. В пределах своего воображения он сам устанавливает границы и правила. Для романиста, как для Бога, нет искупления, даже если он атеист. Задача всегда была невыполнимой, но именно к ней неизменно стремится писатель. Весь смысл заключен в попытке.
Завтра или в любой другой день, кроме сегодняшнего, все будет уже не так.
Чтобы выжить, нужно стать эгоистом.
Несчастными людей делают не только порочность и интриги, недоразумения и неправильное понимание, прежде всего таковыми их делает неспособность понять простую истину: другие люди так же реальны.
Человек оценивает себя по тому, как к нему относятся окружающие, - по чему же еще? Постепенно, совершенно ненамеренно, люди внушают нам свое мнение о нас самих.
Диапазон красоты весьма ограничен, в то время как уродство имеет бесчисленное множество личин.
В наши дни совершенно невозможно судить об уровне образования человека по тому, как он говорит, одевается, какие у него предпочтения в музыке. Безопаснее всего обращаться с каждым встречным как с высоким интеллектуалом.
Не все сущее имеет причину, утверждать противоположное - значит вмешиваться в работу природы, что бессмысленно и даже небезопасно. Есть вещи, которые просто существуют.
Воображение само по себе источник тайн: начиная писать рассказ, нельзя было никому ничего говорить. Словесная игра – вещь слишком зыбкая, уязвимая, слишком сокровенная, чтобы посвящать в нее кого бы то ни было.
Рассказ – прямая и простая форма, не терпящая никакого зазора между автором и читателем, никаких посредников с их амбициями и бесталанностью, никакого недостатка времени, никаких ограничений в аксессуарах.
Как же утонченно чувство вины способно разнообразить пытку, кидая мячики подробностей в вечное кольцо, заставляя всю жизнь перебирать одни и те же четки.
Вы замечали, что у идиотов всегда куча друзей?
- Эд, ты мой лучший друг, - помолчав, говорит Одри.
- Угу.
Вот такими словами женщина может убить мужчину.
Ни пистолета не надо, ни пули.
Лишь несколько слов. И женщина.
-- Эд? -- тихо говорит Ричи. Мы все еще стоим в воде. -- На самом деле я хочу только одного.
-- Чего же?
Ответ прост:
-- Чтобы мне хотелось хотеть.
"Нельзя сидеть и ждать солнца. Надо гнаться за ним самому."
— Думать — дело опасное, — предупреждает он. — Никогда не знаешь, куда заведет. Лучше не думать вообще.
- Эд, ты мой лучший друг, - помолчав, говорит Одри.
- Угу.
Вот такими словами женщина может убить мужчину.
Ни пистолета не надо, ни пули.
Лишь несколько слов. И женщина.
Я и не знал, что слова могут быть такими тяжёлыми...
"Обман и жульничество - вот два пути, которые ведут человека к процветанию."
" Непрошенные мысли залезают в кровать, я переворачиваюсь на другой бок, пытаясь придавить их животом. Но они, подлые, успевают выскользнуть."
По-моему, старушка ужинала салатом и каким-то супом.
И одиночеством.
Да, вот такие салат, суп и чай с одиночеством.
Пока мы говорим, я не устаю удивляться его манере объяснять, а он многое объясняет, в том числе и то, как устроено его служение. Да, признает отец Томас, храм расположен неудачно. Будь на его месте магазин или ресторан, давно бы закрылся.
— Короче, дела не ахти идут… — киваю я.
— Честно? — Зеленое стекло в его глазах бьется и больно колет меня. — Дела идут хреновее некуда.
Тут я не выдерживаю и спрашиваю:
— Слушайте, а что, священнику можно ругаться? Ну, типа вы же святой отец и все такое…
— Что? Святой, говоришь… — Он допивает кофе. — Конечно можно. Бог умеет отделять важное от мелочей.
Ничего не случается просто так. У всего есть цель.