– Хоть бы у него все было хорошо, – сказал я на привале.
– Будет, с такой-то… хм… названой прабабушкой! – уверенно заявила Фергия, потом вздохнула и добавила: – Вот только я лишилась домашнего чудовища… Впрочем, у меня есть вы!
– У верблюда, поди, жизнь получше моей, – проворчал Ургуш, с трудом ворочая массивное зеркало. – Кормят, поят…
– Работать заставляют, – подхватила Фергия. – Бьют палкой, если слишком медленно переставляешь ноги и не желаешь груз тащить.
– Да… Ты хотя бы палкой не бьешь, шади, это чистая правда…
– Спелись? – Иррашья сощурилась. – Не доведет тебя до добра эта колдунья, правнук, так и знай.
– Это пророчество? – тут же спросила Фергия.
– Нет, глупая девчонка, просто опыт!
– Надо еще родителей твоих навестить, спросить, почему так плохо тебя учили?
– Учили хорошо, Иррашья, просто я не давался.
О! Унять поток ее речи не легче, чем остановить водопад! Я пробовал, я знаю…
Я деликатно откашлялся, намекая, что на голодный желудок лететь невесть куда не согласен. Впрочем, намеки мои пропали втуне, потому что остановить эту женщину, когда она рвется в бой, невозможно. Разве что стукнуть чем-нибудь тяжелым по голове и положить в тенек отдыхать, но я не рискну, она ведь мне это припомнит.
– Я почти уверена: парочка старинных зеркал взорвется в недрах хранилищ Коллегии.
– Взорвется? Вы же туда просто духов огня запустили, разве нет? А они погибнут со временем…
– Ну… напоследок я бросила кое-что еще, любят такие штуки использовать у нас на Севере, – расплывчато ответила Фергия. – Не важно, право! Главное, мама будет рада, она не любит Коллегию.
– Это за что?
– Ну как же! Они ведь допрашивали папу без санкции его величества. Не то чтобы она сама его не допрашивала – папу, не короля, конечно… Но вы же понимаете – есть разница!
– Думаете, она поддастся уговорам?
– Кто же ее знает? Может, и поддастся, только выторгует новый договор, по которому сама станет выбирать мужей для своих дочерей. Узнаем, если выживем!
– Вы настроены оптимистично, как всегда… – пробормотал я.
– Это ты его подучила, шади? – неодобрительно покосился он на Фергию, но та честно ответила:
– Нет, это он сам. Представляешь, шодан, он умеет думать, если захочет!
В точности, как в учении Забытого: за мою ошибку я расплачусь вечностью наедине с собой, потому что самый жестокий судья человеку – он сам. Я не человек, но это, право, такие мелочи…