– Ты не можешь изменить свою природу – только поведение. Я ведьма. Он человек.
– Почему вам не холодно, Серафина Пеккала?
– Мы чувствуем холод, но не боимся его, потому что он нам не вредит. А если бы завернулись в тёплое, не чувствовали бы тогда других вещей – весёлого звона звёзд, музыки Авроры, а главное, не чувствовали бы кожей шелковистого света луны. Ради этого стоит мёрзнуть.
– Мы все подчиняемся судьбам. Но должны действовать так, как если бы этого не было, – сказала ведьма, – или умрём от отчаяния. Есть любопытное пророчество об этом ребёнке: ей предназначено судьбой положить конец судьбе. Но она должна сделать это, не сознавая, что она делает, – как если бы её вёл к этому характер, а не судьба. Если ей скажут, что она должна сделать, тогда ничего не удастся; смерть сметёт все миры; это будет торжество отчаяния, вечное. Вселенные станут взаимосвязанными машинами, слепыми, лишёнными мысли, чувства, жизни…
– Это ещё одно различие между нами, мистер Скорсби. Ведьма скорее откажется дышать, чем летать. Для нас летать – значит быть собой.
–Может быть,мы по-разному понимаем выбор,мистер Скорсби.Ведьмы ничем не владеют,поэтому мы не заботимся о сохранении ценностей или получении прибыли,а что до выбора между чем-то и чем-то,то,если живёшь много сотен лет,ты знаешь,что всякая возможность представится снова.У нас разные потребности.Вы должны ремонтировать свой аэростат и держать его в рабочем состоянии,а это,понимаю,требует времени и труда.Нам же,чтобы полететь,достаточно оторвать ветку облачной сосны;подойдёт любая,а их сколько угодно.Мы не чувствуем холода,и нам не нужна тёплая одежда.У нас нет средств обмена,кроме взаимной помощи.Если ведьме что-то нужно,ей даст это другая ведьма.Если речь идёт о войне,мы решаем,вступать в неё или нет,не принимая в расчёт её цены.Нет у нас и понятия чести,как,например,у медведей.Оскорбление медведя–смертельное оскорбление.Для нас это…немыслимо.Как можно оскорбить ведьму?И что с того,если вы её оскорбили?
– Ты небось и пули можешь ловить, – сказала она и бросила палку. – Как тебе это удаётся?
– Потому что я не человек, – сказал он. – Ты никогда не обманешь медведя. Мы видим хитрости и обман так же ясно, как руки и ноги. Мы видим так, как люди разучились видеть. Но не ты – ты понимаешь прибор с символами.
– Где его рыба?
Все растерянно замерли, не понимая, о чём она говорит; но поняли некоторые деймоны – и переглянулись. Кто-то из мужчин неуверенно улыбнулся.
– Не смейте смеяться! Я вас разорву, если будете над ним смеяться! У него никого больше не было, только старая сухая рыба вместо деймона, больше некого было любить и жалеть! Кто её забрал? Где она?
– Да, – сказал он. – Об иных мирах ведьмам известно уже тысячи лет. Иногда их видно в Северном Сиянии. Они не принадлежат к этой вселенной; даже самые далёкие звёзды – часть этой вселенной, Сияние же показывает нам совершенно другую вселенную. Не далёкую от нас, а взаимопроникающую с нашей. Здесь, на этой палубе, существуют миллионы других миров, неведомых друг другу…
Он расправил крылья и снова сложил.
– Сейчас, – сказал он, – я коснулся миллиона других миров, и они об этом ничего не знают. Миры близки, как удары сердца, но мы не можем прикоснуться к этим другим мирам, не можем услышать и увидеть их, иначе как в Северном Сиянии.
– Почему же там? – спросил Фардер Корам.
– Потому что заряженные частицы в Авроре обладают свойством утончать материю этого мира, так что на короткое время она становится для нас прозрачной. Ведьмы всегда это знали, но говорим мы об этом редко.
– Ведьмы веками говорили об этом ребёнке, – сказал Консул. – Они живут в тех местах, где пелена между мирами тонка, время от времени до них доносится бессмертный шёпот тех, кто странствует между мирами. И они слышали о таком ребёнке, – его ждёт великая судьба, но осуществиться она может не здесь, не в этом мире, а далеко отсюда. Без этого ребёнка мы все погибнем. Так говорят ведьмы. Но осуществить предназначенное ей судьбой она должна в неведении об этом, потому что только в её неведении мы можем быть спасены. Вы это понимаете, Фардер Корам?
– Нет. Не могу сказать, что понимаю.
– Это значит, что ей должно быть позволено делать ошибки. Мы должны надеяться, что она их не сделает, но мы не можем ею руководить. Я рад, что увидел этого ребёнка до того, как умру.
– Я думаю… – Она запнулась, вдруг сообразив, что на самом деле задавала вопрос, хотя и безотчётно. – Я просто выбрала три картинки, потому что… Понимаете, я думала о мистере де Рёйтере… Я поставила стрелки на змею, на тигель и на улей – спросить, как у него идёт разведка, и…
– Почему эти три символа?
– Я подумала, змея – это хитрость, она нужна разведчику, а тигель может означать, ну, знание, ты его как бы выпариваешь, а улей – трудолюбие, потому что пчёлы всё время трудятся; так что из труда и хитрости получается знание, и это как раз дело разведчика. Я поставила на них и придумала в голове вопрос, а стрелка остановилась на смерти…