– Я понимаю, что от такого запаха духов мужчины падают к твоим ногам, - выдохнул Дитрих, глядя на меня.
– Но, я не могу понять? Зачем тебе горы трупов беззащитных мужчин?
Это надо отметить! – выдохнул он, улыбаясь своему отражению. – Ты, как честная женщина отметишь это в календаре, а я с друзьями!
Если мои детям нравится Тагаев, пускай будет. Они меня давно просили завести домашнего питомца.
Собаку я отвергла сразу, а вот над хомячком обещала подумать. Или над рыбками. Будем считать, что я им его завела.
Гены пальцем не задавишь, — изрекает Стефания,
Шрамы делают нас теми, кто мы есть. И не позволяют забывать ни о победах, ни о поражениях.
...с личка не пить молочка, главное, чтобы человек был хороший...
– Ничего не все, – проворчал я. – Понимаешь, я не хочу на нее давить. Не хочу ломать. Я дурак, да?
Дархан понимающе качнул головой.
– Не дурак. Я когда к своей однажды полез, так она мне челюсть сломала. Не в духе была. Так что ты тоже лучше не лезь, челюсть она только дана бесплатно, а чинить ее – это уже денежки неси.
– Я не полезу ни на какое дерево, – скривился я. – Даже ради Азоры. У меня запасной спины нет.
– Вот и зря, – сказал Дархан. – Азора бы ухаживала за тобой, начала жалеть, а женщины, они, знаешь, сердцем располагаются к тем, кого жалеют. Ну там уж ты и сам не робей.
— Работа двадцать четыре на семь.
— Рассматривай это как стиль жизни и бытовую рутину. Тогда сразу становится легче.
— Мне приятнее думать, что это рабский труд, а ты — ужасный эксплуататор и рабовладелец, которого обязательно казнят, когда к власти придут либералы.
Быть чьей-то слабостью ужасно страшно и между тем невыразимо приятно.