Женская душа — дело такое.
Ей только дай повод пострадать.
За окном окончательно рассвело, и нежить, какой бы жирною ни была, наверняка попряталась. Почему-то сама мысль о том, что придется есть нежить, не внушала более отвращения. Скорее уж наоборот, энтузиазм вызывала.
— Ты… как вообще? — я поглядела на Теттенике.
— Нормально, — протянула она, в очередной раз носом шмыгнув. — Сопли только.
Ну да, сопли изрядно портят общую героичность момента.
— Ах ты хорошая моя, — Мудрослава потянулась к зверю, и Ариция подумала, что если тот начнет жрать виросску, то у остальных будет шанс спрятаться.
У меня гудели ноги, чесался обломанный рог, внушая противные мысли о собственном несовершенстве.
А если не отрастет?
Вот возьмет и… и что тогда? Так до конца жизни с ломаным и ходить? Дома я бы могла попробовать нарастить. Волосы же наращивают. И ресницы. И… и многое другое. Чем рога хуже? Хотя, конечно, дома рога — это несколько… чересчур.
Не поймут.
А тут наращивать не умеют.
— …во поле… что-то там стояло! — у Ариции голос дрожащий. Сиплый. Пение никогда-то ей не давалось. — Что там стояло?
— Береза!
— Зачем?
— В смысле?!
— Зачем она стояла?
— Просто стояла и все. Это песня! У вас не поют?
— Про березу? Нет. У нас… о любви поют. Трагической.
В конце концов, это эгоистично, думать о благе мира, когда женщина страдает!
— Знаешь, он, конечно, бестолочь, но веселая, — сказала Летиция Ладхемская, сосредоточенно ковыряясь в носу.
— А наша-то лучше всех!
— А чего в белом-то?
— Вестимо, траур. Была вольною девицей, а тепериче все… конец девичеству. Станет мужнею женою…
— Ты-то чего подвывать начала…
— От эмоциев. Очень уж мне жалко…
— Кого?
— Да всех… молодые такие, а уже женятся…
"Знаешь, нормальные люди не улыбаются, глядя на совершенно посторонний труп.
Труп лежал тихо и смирно, как трупу, собственно говоря, и полагалось.
– С другой стороны, – Ксандр вздохнул. – Где они существуют, эти условно нормальные люди…"