– Знаешь… Был бы ты, Коля, поумнее, ты бы догадался, что девушек не бить и обзывать надо, а постараться им понравиться. Как-нибудь по-нормальному…
— Вот – понял? – Прожумайло демонстративно указала Костику на Веру. Типа: слышишь, что знающие люди говорят?
Тот лишь вздохнул.
— Потому что тот, кто обзывается, не понравится никогда! – добавила Вера. – Мне – точно…
Так что мечтать она могла сколько угодно. Но все-таки Вера свернула свои прекрасные фантазии. Потому что в реальность ей тоже хотелось. Ведь ее ждали трудные тренировки, на которых ей, крупной невысокой девочке совсем не героического телосложения, будет ой как несладко! Пока привыкнет к тяжелым физическим нагрузкам ее неизящное тело, пока начнет получаться то, что другим достается без проблем…
Да, она не самая красивая. Да, характер у нее какой-то неопределенный. Но – плевать! Зато она, Вера Герасимова, живет и будет жить интересно, ярко, да еще и с пользой! Так подумала девочка и улыбнулась в пространство. Она будет нужна людям, станет помогать им, спасать чужие жизни в катастрофах и опасных ситуациях. Конечно, придется рисковать. Но не понапрасну, а ради спасения жизни других. Ведь ничего дороже и прекраснее жизни нет. Вера научилась понимать это.
— Ну ты даешь, Вера Герасимова! – сказал он.
— Понимаешь, я хочу, чтобы у всех все было хорошо, – честно ответила Вера. – А Денисова жалко. Он мучается. И я его понимаю.
— А еще говоришь, что это я занимаюсь благотворительностью…
— Пусть он тоже научится чувствовать себя человеком! – с жаром произнесла Вера. – Знаешь, как это важно!
– А как ты это поняла?
Я неопределенно пожала плечами. Как же это можно понять? Наверное, ты просто влюбляешься – и все. Тогда я осторожно спросила:
— А ты как поняла?
— Что влюбилась в Эдика? – уточнила сестра.
У меня аж сердце заныло. Будь этот Эдик неладен.
— Ну да.
— Знаешь, иногда мне хочется его съесть, – призналась Алина.
— Буду всегда становиться на сторону слабейшего, оскорбляемого, подвергаемого насилию. Буду действовать словом, пока не пойму, что оно бессильно; тогда поступлю решительно, но в рамках закона. Буду неизменно вежлив и сдержан, надёжен и верен слову…
человек может быть свободен лишь в лучших, благороднейших своих порывах, и что нет никакой свободы, пока мы подобны зверям, — а есть лишь разнузданность…
наши-то, из прошлых эпох… обычные люди, массовый тираж — нажраться, выспаться, побездельничать, потешиться сексом, самоутвердиться деньгами или мордобоем, — они-то чем заполнят вечность? Не боитесь — вместо вашего всеобщего счастья — получить всеобщий тоскливый вой и суицид?
дух — это чисто человеческое; то, что выходит за предел биологической программы, автоматизма зверя. Всё большая — с каждым шагом — возможность творить, и созидать, и чувствовать от этого наслаждение, несравнимое с пассивным, потребительским.
Воспитание, полученное человеком, закончено, достигло своей цели, когда человек настолько созрел, что обладает силой и волей самого себя образовывать в течение дальнейшей жизни…
А мешала им всякая мерзость в самих себе. Тоже, между прочим, природа, наследие предков… коридор, да ещё какой! Жадность ящера, похоть примата, эгоизм дикаря… Увы, мало кто понимал: настоящая несвобода — внутри! Кого было принято называть свободными? Да тех, кто рабски подчинялся каждому своему желанию: их считали «раскованными», им завидовали. Но ведь тогда образец свободы — зверь; биологическая машина, управляемая железами внутренней секреции! По их команде животное идёт на охоту или бежит совокупляться. Свобода? А я скажу — автомат с биохимической программой…