Так ведётся: в каком доме поел, там становишься за своего, там озоровать уже не моги.
За цыплёнка и курица лютый зверь.
Молодость склонна отчаиваться там, где нет повода для огорчения, и надеяться, когда уже и быть не может надежды.
И была у нас теперь полна изба младших сестрёнок. Восемь рук, восемь ног, четыре рта. Ручки, правда, покамест больше любили браться за ложку, а резвы ножки – бегать от дела.
Радовался отец, песни пел, выглаживая люльку для сына... но первенца подменили у матери в животе, и родилась я.
Жила-поживала когда-то большая семья.
Настала пора переезда в иные края.
Когда же мешки с барахлом выносили во двор,
У взрослых с детьми разгорелся нешуточный спор
И “против” и “за” раздавались у них голоса –
Везти или нет им с собою дворового пса.
А тот, чьих зубов опасался полуночный вор,
Лежал и внимательно слушал людской разговор.
“Я стал им не нужен… Зачем притворяться живым?”
И больше не поднял с натруженных лап головы.
Спустя поколение снова настал переезд
На поиски более щедрых и солнечных мест.
И бывшие дети решали над грудой мешков –
Везти или нет им с собою своих стариков.
Не суди, учила веннская мудрость. Не суди соседа, пока не проходил хоть полдня в его сапогах…
Вот Эврих, тот не робел. Умел как-то всё внутри себя по полочкам разложить… а потом сразу записать – и готово!
Следовало честно признать: существовали умения, о которых ему, Волкодаву, не стоило я помышлять.
Но, наверное, Эврих тоже с этим не родился?.. А стало быть, смогу научиться и я?..
Ответа не было.
И не будет – пока я не попробую…
Ведь лучший бой – что так и не был начат.
Он всё же выставил с урока обоих наказанных. Ему очень хотелось пожалеть их и позволить остаться, велев читать книгу Зелхата на досуге, по вечерам. Но, поразмыслив, он не стал отступать от произнесённого решения, ибо знал по себе, как расхолаживают поблажки.
“Не получается? – сказала бы его мать, Отрада Волчица, если бы могла в те дни видеть сына. – Значит, мало старался…”
Почему, в сотый раз спросил он себя, сильный присваивает себе какие-то права только потому, что силён? У силы есть одно святое право – защищать того, кто слабей.
Волкодав продолжал работать. От его ладоней могли приключиться мозоли у топорища, но никак не наоборот.
Рассказывать Волкодав не умел. И не любил. Но Тилорн, судя по всему, обладал способностью разговорить даже пень. Или венна, что было лишь немногим труднее.
Ни один Серый Пёс не дерзнул бы обидеть старую яблоню. Это ведь всё равно что обидеть женщину, которая с возрастом утратила материнство и сменила рогатую бисерную кику на скромный платок…
– Дядя с тётей вырастили меня. Они были добры ко мне. Они хотели продать меня в жёны соседу. Потом приехали торговцы рабынями, и меня продали им…
К тому, кто думает о победе, приходит победа. А того, кто ждет отовсюду погибель, эта самая погибель очень скоро и настигает.
- Напиши, что наш обычай мудрее булгарского, - сказал мореход. - Мы не оставляем своих павших могильным червям,а сразу отправляем их на небо! Абу Джафар остановил бегущее перо и поднял глаза: - Не сердись, малик, но я не стану этого писать. Я видел немало народов и не назову ни одного, который не был бы мудр.
Сгинет роскошная паволока, уступит медной ржавчина закалённая сталь, рассылается в прах благородно сверкающие серебро... И останется нетленным только одно. Слава. Добрая или худая. Смотря что сумеешь посеять в памяти тех, кто тебя знал. А вымрут, кому следовало бы помнить, - останется след, начертанный тобой на теле земли.
Всему научается человек, случись только нужда.
– Нам от пращуров велено знать всякую женщину благородной, добродетельной и прекрасной… – Он перевёл дух и добавил: – Пока она не окажет обратного.
Помнится, однажды он не удержался и спросил её, что уж такого хорошего было в те засушливые, неурожайные, тяжкие, в общем-то, годы, чтобы всякий раз, вспоминая, мечтательно улыбаться. Бабушка подумала и ответила: «Мир был ярче для меня, малыш. Небо выше, солнце светлее, трава зеленей. Я была молода…»
Вот это и называлось – попался.
Бродил, значит, бродил себе по торговым улицам и рядам и думал уже, будто все искушения одолел. И вот – на тебе пожалуйста. Такое, мимо чего пройти ну никак невозможно.
На прилавке ровными рядами, корешками вверх, лежали книги. Самые настоящие книги. Десятка два разных. А может, даже целых три…
- Напиши, что наш обычай мудрее булгарского, - сказал мореход. - Мы не оставляем своих павших могильным червям,а сразу отправляем их на небо! Абу Джафар остановил бегущее перо и поднял глаза: - Не сердись, малик, но я не стану этого писать. Я видел немало народов и не назову ни одного, который не был бы мудр.
Сгинет роскошная паволока, уступит медной ржавчина закалённая сталь, рассылается в прах благородно сверкающие серебро... И останется нетленным только одно. Слава. Добрая или худая. Смотря что сумеешь посеять в памяти тех, кто тебя знал. А вымрут, кому следовало бы помнить, - останется след, начертанный тобой на теле земли.