Милорад Павич — югославский и сербский поэт, писатель, представитель постмодернизма и магического реализма, переводчик и историк сербской литературы XVII-XIX вв.

Родился в Белграде, по собственным словам, «...на берегах одной из четырёх райских рек, в 8:30 утра в семье скульптора и преподавательницы философии...». Среди предков писателя и до него были литераторы — в 1766 один из рода Павичей опубликовал сборник стихотворений.

В 1949-1953 учился на философском факультете университета Белграда, позже получил степень доктора философии в области истории литературы в Загребском университете.

Перед тем как полностью посвятить себя литературному творчеству, Павич некоторое время преподавал в различных университетах (в парижской Сорбонне, Вене, Фрайбурге, Регенсбурге и Белграде). Был наставником сербского писателя и литературоведа Савы Дамянова.

Кроме того, Павич работал в газетах, писал критические работы, монографии по истории древней сербской литературы и поэзии символизма, переводил стихи с европейских языков. В 1991 вошёл в состав Сербской Академии наук и искусств.

Павич владел русским, немецким, французским, несколькими древними языками, переводил Пушкина и Байрона на сербский язык.

Был женат на Ясмине Михайлович.

Скончался 30 ноября 2009 в Белграде от инфаркта миокарда и был похоронен 3 декабря на Новом кладбище.

Французские и испанские критики называют Павича «автором первой книги XXI века», а австрийские — «начштаба европейского модерна», англичане именуют его «рассказчиком, равным Гомеру», а в Южной Америке он славился как «наиболее значительный писатель современности».

АВТОБИОГРАФИЯ

Писатель я уже более двух сотен лет. В далеком 1766 один из Павичей издал в Будиме свой сборник стихотворений, и с тех пор мы считаем себя литературной династией.

Я родился в 1929 на берегу одной из четырёх райских рек в 8 часов и 30 минут утра под знаком Весов (подзнак Скорпиона), а по гороскопу ацтеков я Змея.

Первый раз на меня падали бомбы, когда мне было 12 лет. Второй раз, когда мне было 15 лет. Между двумя этими бомбардировками я впервые влюбился и, находясь под оккупацией, в принудительном порядке выучил немецкий. В то же самое время меня тайно обучал английскому языку некий господин, который курил трубку с ароматным табаком и английским владел не так уж хорошо. Именно тогда я в первый раз забыл французский язык (впоследствии я забывал его ещё дважды). Наконец, когда однажды, спасаясь от англо-американской бомбардировки, я заскочил в школу для дрессировки собак, то познакомился там с одним русским эмигрантом, офицером царской армии, который впоследствии начал давать мне уроки русского языка, пользуясь сборниками стихотворений Фета и Тютчева. Других русских книг у него не было. Сегодня я думаю, что, изучая иностранные языки, я как волшебный зверь-оборотень переживал целый ряд превращений.

Я любил двух Иоаннов — Иоанна Дамаскина и Иоанна Златоуста (Хризостома). В своих книгах я встречал любовь чаще, чем в жизни. Не считая одного исключения, которое длится до сих пор. Когда я спал, ночь сладко прижималась к обеим моим щекам.

Я был самым нечитаемым писателем своей страны до 1984, когда вдруг за один день превратился в самого читаемого. Я написал первый роман в виде словаря, второй в виде кроссворда, третий в виде клепсидры и четвёртый как пособие по гаданию на картах таро. Пятый был астрологическим справочником для непосвящённых. Я старался как можно меньше мешать моим романам. Я думаю, что роман, как и рак, живёт за счет своих метастазов и питается ими. С течением времени я всё меньше чувствую себя писателем написанных мною книг, и всё больше — писателем других, будущих, которые скорее всего никогда не будут написаны.

К моему великому изумлению, сегодня существует около ста переводов моих книг на разные языки. Одним словом, у меня нет биографии. Есть только библиография. Критики Франции и Испании назвали меня первым писателем ХХI века, хотя я жил в ХХ веке, то есть во времена, когда требовалось доказывать не вину, а невиновность.

Самое большое разочарование в моей жизни принесли мне победы. Победы не оправдывают себя. Я никого не убивал. Но меня убивали. Задолго до смерти. Моим книгам было бы лучше, если бы их написал какой-нибудь турок или немец. Я же был самым известным писателем самого ненавидимого народа — сербского народа.

Новое тысячелетие началось для меня в 1999 (три перевернутые шестерки) с третьей в моей жизни бомбардировки, когда самолеты НАТО стали сбрасывать бомбы на Белград, на Сербию. С тех пор Дунай — река, на берегу которой я живу, — перестал быть судоходным.

Я вошел в ХХI век по театральным подмосткам. В палиндромическом 2002 режиссёр Владимир Петров «выпустил в Москве первую интерактивную ласточку и без боя занял русскую столицу», поставив на сцене МХАТа им. Чехова моё «театральное меню для вечности и ещё одного дня».

В том же году Томаж Пандур сконструировал башню, в которой разместил 365 сидений, и, пользуясь ею как цирком-шапито, показал «Хазарский словарь» в Белграде и в Любляне, на глазах у зрителей превращая слово в мясо и воду во время. В 2003 петербургский Академический театр им. Ленсовета встретил юбилейные белые ночи и трёхсотлетие своего города спектаклем по моей пьесе «Краткая история человечества».

В целом могу сказать, что я при жизни получил то, что многие писатели получают только после смерти. Даровав мне радость сочинительства, Бог щедро осыпал меня милостями, но в той же мере и наказал. Наверное, за эту радость.