— Ностальгия — английская болезнь, — сказал Дуг. — Одержимы своим чертовым прошлым англичане эти — и вы гляньте, куда это нас привело. Времена меняются. Хочешь не хочешь.
А в наши дни все хотят быть писателями, ты не заметил разве? «У каждого внутри книга». Это заемная мудрость. Беда в том, что мало кто умеет эту книгу извлечь.
Она все повторяла: «Ты на чьей стороне? На чьей?» Вот она как на это смотрит. Уму непостижимо, как я этого раньше не замечал, — что она так, по сути, прожила всю свою жизнь. В состоянии необъявленной войны.
Краеугольным камнем его системы верований по-прежнему оставалось то, что Британия времен его детства была более цельным, сплоченным и единодушным местом (все начало разваливаться по итогам выборов в 1979-м), и смутное тепло, какое Бенджамин все еще ощущал, когда смотрел комедийные программы 1970-х, было тому неким доказательством.
— Что такое стереотип, в конце концов, если не глубинное наблюдение, сущностная истина которого потускнела от повторений?
Все происходит под личиной свободы слова, чтобы тираны могли утверждать, будто все в порядке. Но у нас нет свободы — ни слова, ни чего бы то ни было еще. Люди, которые когда-то хранили живую британскую традицию псовой верховой охоты, более не могут этим заниматься. Если кто-то из нас попытается на это пожаловаться, нас заклюют.
В действительности они все на одной стороне — и она не наша.
Ну, мне понравилась его шутка про китайского официанта, который не умел произносить букву «р» и вместо нее говорил «л». Мне всегда кажется, что немножко легкого расизма добавляет остроты ощущений после плотной трапезы.
Неважно, что ты говоришь. Газетам интересно извлечь из этого историю, и все. А если история недостаточно сильная, они ее усилят сами. В публичном пространстве любая фигура, говорящая со СМИ, делает это на свой страх и риск.
- Люди читают о таких местах... знают о их существовании... но мало у кого хватает духу реально взять и поехать туда.
- Ну, продуктовые банки не под копирку устроены, отличия между ними имеются, но, думаю, общее представление ты получил.
- Э-э... я, собственно, имел в виду Бирмингем.
- Люди читают о таких местах... знают о их существовании... но мало у кого хватает духу реально взять и поехать туда.
- Ну, продуктовые банки не под копирку устроены, отличия между ними имеются, но, думаю, общее представление ты получил.
- Э-э... я, собственно, имел в виду Бирмингем.
Они решают, кем ты должен быть, а затем втискивают и втискивают тебя в это клише, пока не становится по-настоящему больно. А это очень больно.
Ты целый час, а то и больше, разговариваешь с клиентом, а если поставить себе цель, за час о человеке можно узнать очень много, и потом тебе кажется, что ты уже хорошо знаешь его, тебе кажется, что ты понимаешь его. Для меня это милосердная профессия. В противном случае я не хочу ею заниматься. Но затем ты понимаешь — все это ничто. Ничто. Ты едва царапнул поверхность. Ты выяснил ровно столько, чтобы почувствовать свою причастность, ровно столько, чтобы расстроиться, когда все идет не так, но по сути ты не выяснил ничего, а потому и не сумел помочь.
Есть два способа убить себя – самоубийство и безразличие (Симона Вайль)
— Моя система — это отсутствие системы, — ответил Лоренс. — А мои принципы — это отсутствие принципов.
— Звучит весьма беспринципно, — сказал Пол, — и крайне бессистемно.
Неодолимые влечения возникают сами по себе, и потом мы не можем от них избавиться: разум тут не работает.
Перелистывая в уме свой личный словарь, Роберт пришел к выводу, что не существует слова для обозначения человека, к которому испытываешь особую привязанность, не обремененную романтическими оттенками. Он поразился бедности языка.
Видишь ли, мужчинам нравится ирония, потому что она имеет прямое отношение к превосходству, к чувству власти, ко всем тем вещам, которые у них есть от рождения. Женский смех и мужской смех не похожи друг на друга. Не думаю, что ты вообще можешь понять смех женщин: он всегда связан с освобождением, с избавлением от неволи. Даже сам характер смеха иной, женский смех мало напоминает тот лай, который раздается, когда мужчины хохочут в компании.
Мне кажется, что ты совершенно не понимаешь сути дружбы. Мужчины ее, как правило, не понимают. Как только у них складываются с женщиной по-настоящему дружеские чувства, они сразу теряют над ними власть и переводят их в романтическую плоскость. И тогда все распадается.
Вы все одинаковые. Все без исключения. Люди решают, кем ты должен быть, а затем втискивают и втискивают тебя в это клише, пока не становится по-настоящему больно.
Люди не могут себе позволить выглядеть в Рождество несчастными. В любое другое время года – пожалуйста, но если человек несчастен в Рождество, то в глубине души он понимает, что несчастность его абсолютна.
Вполголоса он пробубнил, обращаясь к Софи: — Стриптизеры. Наша новинка, но, судя по всему, довольно благовоспитанная. — И далее — громко: — Входите, господа. — Он проводил Софи в коридор, и, уходя, она услышала, как он говорит новым посетителям: — Итак, ребятки, расскажите мне, что будете делать. Надеюсь, обойдемся без полной фронтальной наготы.
— Совершенно обойдемся, — любезно отозвался один из той четверки. — Мы — струнный квартет.
Не знаю, встречались вы когда-нибудь с такими людьми, но бывают личности до того совершенно отталкивающие, что даже когда им до зарезу нужны ваше доброе отношение и ваши деньги, даже когда сама жизнь их зависит от того, чтобы вести себя с вами полюбезней, они не могут себя к такому принудить
Стоять на автобусной остановке воскресным утром - всё равно, что ходить в церковь: акт веры, выражение иррациональной убеждённости в том, чего от всей души хочешь, чтобы оно существовало, хоть никогда и не видел это своими глазами.
Не знаю, бывает ли у вас такое чувство, когда вы в машине – причём не обязательно удобной или как-то, - но вас смаривает, да и приехать куда-то вы, наверное, не стремитесь, и вам до странности уютно и счастливо. Такое чувство, будто можно сидеть в пассажирском кресле хоть вечно. Такая форма жизни в данный миг, надо полагать.