Я не мог с ним согласиться, потому что больше всего на свете боюсь обратить на себя внимание окружающих. Пуаро же боится только одного: как бы жара или влажность не повлияли на форму его знаменитых усов.
— Ну что вы, Пуаро, — пробормотал я. — Мне очень лестно… Вероятно, я так или иначе научился чему-то от вас…
Он отрицательно покачал головой.
— Mais поп, ce n'est pas ca¹. Вы ничему не научились.
— Как? — изумленно спросил я.
— Не удивляйтесь. Все правильно. Никто ни у кого не должен учиться. Каждый человек должен развивать до предела свои возможности, а не копировать кого-то другого. Я не хочу, чтобы вы стали ухудшенным Пуаро. Я хочу, чтобы вы были непревзойденным Гастингсом! Впрочем, вы и есть непревзойденный Гастингс. Вы классически, совершенно нормальны. ***¹ Нет, это не так (фр.)
Чем сильнее спешишь, тем медленнее все делаешь.
— Пуаро! — воскликнул я. — Читать чужое письмо! Личное! Вы не можете этого делать! — Чепуха, Гастингс. Как это я «не могу делать» то, что сделал пять минут назад?
Я нарочно говорила, что убью его, потому что давно заметила: когда человек говорит правду, но уж как-нибудь очень по-глупому, никто ему не верит.
- Классические фразы от повторения не тускнеют, - с достоинством заявила Таппенс.
Томми, оставшись один в строгом кабинете мистера Теодора Бланта, совершенствовал свой ум, читая новый сенсационный триллер.
- Так оно и есть, - ответила Таппенс, многознаяительно понизив голос. - Это наше последнее дело. Когда они положат супершпиона на лопатки, великим детективам придётся уйти на покой и заняться разведением пчёл или выращиванием кабачков. Так всегда делается.
- <...> Ты - великий Эркюль Пуаро. - Совершенно верно. Нет усов, но уйма серых клеточек.
- Я не верю, чтобы кто-нибудь мог надолго вывести хозяйку из строя, - упрямо заявил Элберт. - <...> Она как резиновые косточки, которые покупают для щенят: прочность гарантируется.
- Mon ami, - отозвался Томми, - вы не понимаете психологии американки, вернувшейся из Парижа. По-моему, в комнате было не меньше девятнадцати чемоданов.
– Вы, может быть, не заметили, но я не слишком-то умен. – Не стоит быть излишне скромным, – заметила Таппенс.
Томми, оставшись один, совершенствовал свой ум, читая новейший сенсационный триллер.
То, что одни называют везением, другие называют умением.
- Если тебе приспичило быть Шерлоком Холмсом, - сказала она, - то я раздобуду тебе шприц и ампулу с надписью "Кокаин", но, ради бога, оставь скрипку в покое.
- Нельзя было говорить: я ненавижу Бога?
Он спокойно ответил:
– Лучше ненавидеть Бога, чем своих ближних людей. Богу мы не причиняем боли.
– Нет. Но Он может причинить ее нам.
– Что вы, это мы сами причиняем боль друг другу – и себе.
– А Бога делаем козлом отпущения?
– Он всегда им был. Он несет наше бремя – бремя наших мятежей, нашей ненависти, да и нашей любви.
Есть тысячи обличий у любви, и все они несут любимым горе.
О Господи, мне так хочется спать… Не понимаю, почему – ведь я встала только в одиннадцать.
Справедливость может быть ужасной.
Слово "гордость" часто слетает с уст женщин, но они крайне редко её демонстрируют, когда речь идет о любовных делах.
Что с людьми делает время! Они так меняются, что трудно понять где реальность, а где мираж. И вообще, является ли хоть что-нибудь реальным.
Любовь и ненависть часто идут рука об руки.
Во времена моей бабушки только серой да патокой и пользовались. И хуже никому не становилось. Когда у тебя выбор - выздороветь или выпить серу и патоку, - ты каждый раз выбираешь первый вариант.
Прошу прощения, мой друг, ошибиться всегда можно.
— Мой друг, двое людей редко видят одно и то же. Вы, например, увидели богиню. А я… — он помедлил. — Что? — Я увидел только девушку с тревожными глазами, — сказал Пуаро серьезно.