Вот растет вишневое деревцо, на нем много разных веток. Я пришел и срезал одну ветку, чтобы сделать кнутовище, — из вишенника кнутовище надежнее, — росла она, милая, тоже с чудинкой — в сучках, в листьях, в своей красе, а обстругал я ее, эту ветку, и вот она… — Аржанов достал из-под сиденья кнут, показал Давыдову коричневое, с засохшей, покоробленной корой вишневое кнутовище. — И вот она! Поглядеть не на что! Так и человек: он без чудинки голый и жалкий, «вроде этого кнутовища. Вот Нагульнов какой-то чужой язык выучивает — чудинка; дед Крамсков двадцать лет разные спичечные коробки собирает — чудинка; ты с Лушкой Нагульновой путаешься — чудинка; пьяненький какой-нибудь идет по улице, спотыкается и плетни спиной обтирает — тоже чудинка. Милый человек мой, председатель, а вот лиши ты человека любой чудинки, и будет он голый и скучный, как вот это кнутовище.
Аржанов протянул Давыдову кнут, сказал, все так же задумчиво улыбаясь:
— Подержи его в руках, подумай, может, тебе в голове и прояснеет…
Давыдов с сердцем отвел руку Аржанова:
— Иди ты к черту! Я и без этого сумею подумать и во всем разобраться!
…Потом, до самого стана, они всю дорогу молчали…»
Девочка ты фартовая, слов нет. И нога под тобой красивая, да только вот… только не туда ты этими ногами ходишь, куда надо, вот это факт!
Тянулась жизнь - как и у всех, кто живет, - богатая длинными горестями и бедная короткими радостями.
"Ежли ты,путник,собрался в дорогу и углядел плохие приметы, то сиди дома и ни хрена не рыпайся"
Какой же ты боец за нашу правду, ежели не можешь другого заразить?
Злому только на войне хорошо быть, там злость сражаться помогает.
- Ну, парень, и невесту ты себе сыскал! На ней же, окромя старенькой юбчонки, хоть разорвись, ничего не сыщешь! Где твои глазыньки были?
— А я у тебя нынче утром не юбку сватал, а дочь
бабьи слезы — божья роса
— Помните одно: хочешь живым быть, из смертного боя целым выйтить — надо человечью правду блюсть.
— Какую? — спросил Степан Астахов, лежавший с краю. Он улыбнулся недоверчиво. Он стал улыбаться с той поры, когда услышал про войну. Она его манила, и общее смятение, чужая боль утишали его собственную.
— А вот какую: чужого на войне не бери — раз. Женщин упаси бог трогать, и ишо молитву такую надо знать.
Казаки заворочались, заговорили все сразу:
— Тут хучь бы свое не уронить, а то чужое.
— А баб как нельзя трогать? Дуриком — это я понимаю — невозможно, а по доброму слову?
— Рази ж утерпишь?
— То-то и оно!
— А молитва, какая она?
Дед сурово насталил глаза, ответил всем сразу:
— Женщин никак нельзя трогать. Вовсе никак! Не утерпишь — голову потеряешь али рану получишь, посля спопашишься, да поздно.
волос — дурак, он всюду растет
После того как вернулись, видел лицо Чернецова — сосредоточенно, сдержанно-весело, — за преферансом сидит, а не в седле; после убийства человека. Далеко пойдет сотник Чернецов. Способный!
Народу правда нужна, а ее все хоронют, закапывают. Гутарют, что она давно уж покойница.
На то ты и мужчина, на то ты и солдат, чтобы все вытерпеть, все снести, если к этому нужда позвала. А если в тебе бабьей закваски больше, чем мужской, то надевай юбку со сборками, чтобы свой тощий зад прикрыть попышнее, чтобы хоть сзади на бабу был похож, и ступай свеклу полоть или коров доить, а на фронте ты такой не нужен, там и без тебя вони много!
Одному-то и курить, и помирать тошно.
Не простудись, старайся не промочить ног.
" - Прощевайте... Расходются, видно, наши тропки!
Иван Алексеевич улыбнулся извиняюще:
- Молодой ты, Мишатка, горячий... Думаешь, не сойдутся! Сой-дут-ся!
Будь в надежде!.."
"Вы думаете, ежли нас побьете, так этим кончится? Нет! Нынче ваш верх, а завтра уж вас будут расстреливать!"
—Жду смертыньку, как дорогого гостя. Пора уж... и пожил, и царям послужил, и водки попил на своём веку...
Люди про себя мало знают.
Она меня истощает. Я опустошен физически и напоминаю голый подсолнечный стебель. Это не баба, а огонь с дымом!
Что ж, стара, видно, стала Аксинья... станет ли женщина смолоду плакать оттого, что за сердце схватит случайное воспоминание?
— Ты, что же, похитил у мужа жену? — Сама приблудилась. — Романтическая история.
Умный сам поймёт, а дураку... дураку что? Ему силком не вдолбишь.
Своя рубашка, а не чужая к телу липнет.
Они думают - у казака одна плётка, думают - дикой казан и замеси души у него бутылошная склянка, а ить мы такие же люди: и баб также любим, и девок милуем, своему горю плачем, чужой радости не радуемся...