Цитаты из книг
Сами по себе мы ничего не значим. Не мы важны, а то, что мы храним в себе.
В XXIII веке богатый писатель-дилетант, разочаровавшись в своих сочинениях, спонсирует строительство машины времени, чтобы доставить из XX века умершего в 1938 году Томаса Вулфа. Американского писателя извлекли из прошлого за час до смерти, вылечили, уговорили лететь на Марс и сочинить последнюю книгу в жизни. За два месяца Томас Вулф написал свою самую лучшую, подлинно прекрасную книгу, «О скитаниях вечных и о Земле», которая еще будет написана, будет напечатана, будет прочитана в иной год,...
Человек в наше время — как бумажная салфетка: в неё сморкаются, комкают, выбрасывают, берут новую, сморкаются, комкают, бросают…
В XXIII веке богатый писатель-дилетант, разочаровавшись в своих сочинениях, спонсирует строительство машины времени, чтобы доставить из XX века умершего в 1938 году Томаса Вулфа. Американского писателя извлекли из прошлого за час до смерти, вылечили, уговорили лететь на Марс и сочинить последнюю книгу в жизни. За два месяца Томас Вулф написал свою самую лучшую, подлинно прекрасную книгу, «О скитаниях вечных и о Земле», которая еще будет написана, будет напечатана, будет прочитана в иной год,...
— Набрать вес? — Толстяк произнес это смачно, со вкусом. — Нужно вот что. Заведи жену, крикливую, как ворона, чертову дюжину родственников, что способны на пустом месте устроить целую кучу неприятностей. Добавь к ним деловых партнеров, которые думают только о том, как бы урвать у тебя последний грош, и, считай, толстое брюхо тебе обеспечено. Как так? В скором времени твое подсознание примется строить между тобой и ними барьер из жира. Буфер из эпидермы, стену из клетчатки. Ты убедишься: кроме еды, на свете не существует развлечений. Но нужно иметь какой-нибудь внешний раздражитель. Очень многим недостает внешних неприятностей, вот они и начинают сами себя донимать и оттого теряют вес. Собери вокруг себя всех, каких сможешь, негодяев и мерзавцев, и в считаные дни начнешь обрастать жирком!
Каждая новая книга Брэдбери, великого мастера, классика американской литературы, – величайшее событие, тем более если речь идет о произведениях, до сих пор не издававшихся на русском языке. Человеколюбие, пылкая фантазия, своеобразие стиля, тематическая разноплановость – все, за что мы любим Брэдбери, можно найти в этом сборнике. С первых шагов он был универсальнее и глубже тех жанровых границ, куда его загоняли. Певец детства, романтик-гуманист, борец за свободу, знаток традиции, создатель...
Те, кто не живет будущим, попадут в западню и сгинут в прошлом. Равно, как и те, кто предает забвению историю, обречены пережить ее заново.
Каждая новая книга Брэдбери, великого мастера, классика американской литературы, – величайшее событие, тем более если речь идет о произведениях, до сих пор не издававшихся на русском языке. Человеколюбие, пылкая фантазия, своеобразие стиля, тематическая разноплановость – все, за что мы любим Брэдбери, можно найти в этом сборнике. С первых шагов он был универсальнее и глубже тех жанровых границ, куда его загоняли. Певец детства, романтик-гуманист, борец за свободу, знаток традиции, создатель...
Ибо разве не очевидно, в конце концов, что: Те, кто не живет будущим, попадут в западню и сгинут в прошлом?
Каждая новая книга Брэдбери, великого мастера, классика американской литературы, – величайшее событие, тем более если речь идет о произведениях, до сих пор не издававшихся на русском языке. Человеколюбие, пылкая фантазия, своеобразие стиля, тематическая разноплановость – все, за что мы любим Брэдбери, можно найти в этом сборнике. С первых шагов он был универсальнее и глубже тех жанровых границ, куда его загоняли. Певец детства, романтик-гуманист, борец за свободу, знаток традиции, создатель...
Кости человеческого тела. Человек забывает, что у него есть кости. Да, да - кости. Скелет. Трудный случай, очень трудный. Дело тут в утрате равновесия, в разладе между душой, плотью и скелетом.
Каждая новая книга Брэдбери, великого мастера, классика американской литературы, – величайшее событие, тем более если речь идет о произведениях, до сих пор не издававшихся на русском языке. Человеколюбие, пылкая фантазия, своеобразие стиля, тематическая разноплановость – все, за что мы любим Брэдбери, можно найти в этом сборнике. С первых шагов он был универсальнее и глубже тех жанровых границ, куда его загоняли. Певец детства, романтик-гуманист, борец за свободу, знаток традиции, создатель...
Так вот, на вопрос, какое существо на свете обладает самым христианским, великодушным и любящим нравом, я отвечаю - собаки.
Каждая новая книга Брэдбери, великого мастера, классика американской литературы, – величайшее событие, тем более если речь идет о произведениях, до сих пор не издававшихся на русском языке. Человеколюбие, пылкая фантазия, своеобразие стиля, тематическая разноплановость – все, за что мы любим Брэдбери, можно найти в этом сборнике. С первых шагов он был универсальнее и глубже тех жанровых границ, куда его загоняли. Певец детства, романтик-гуманист, борец за свободу, знаток традиции, создатель...
Чем вы захотите, тем вы и станете, а я останусь самим собой.
Каждая новая книга Брэдбери, великого мастера, классика американской литературы, – величайшее событие, тем более если речь идет о произведениях, до сих пор не издававшихся на русском языке. Человеколюбие, пылкая фантазия, своеобразие стиля, тематическая разноплановость – все, за что мы любим Брэдбери, можно найти в этом сборнике. С первых шагов он был универсальнее и глубже тех жанровых границ, куда его загоняли. Певец детства, романтик-гуманист, борец за свободу, знаток традиции, создатель...
Прежде всего, сам человек - Душа машины.
Каждая новая книга Брэдбери, великого мастера, классика американской литературы, – величайшее событие, тем более если речь идет о произведениях, до сих пор не издававшихся на русском языке. Человеколюбие, пылкая фантазия, своеобразие стиля, тематическая разноплановость – все, за что мы любим Брэдбери, можно найти в этом сборнике. С первых шагов он был универсальнее и глубже тех жанровых границ, куда его загоняли. Певец детства, романтик-гуманист, борец за свободу, знаток традиции, создатель...
Вот сейчас внутри меня, внутри моей головы находится череп. Гнутая костяная коробка, дающая приют электрической медузе моего мозга, надтреснутая скорлупа с дырами, словно пробитыми выстрелом из двустволки! С костяными гротами и пещерами, куда вмещается и моё осязание, и мой слух, и мое зрение, и все мои мысли. Череп, надежная темница, через крохотные, хрупкие оконца которой мой мозг смотрит на окружающий мир.
Каждая новая книга Брэдбери, великого мастера, классика американской литературы, – величайшее событие, тем более если речь идет о произведениях, до сих пор не издававшихся на русском языке. Человеколюбие, пылкая фантазия, своеобразие стиля, тематическая разноплановость – все, за что мы любим Брэдбери, можно найти в этом сборнике. С первых шагов он был универсальнее и глубже тех жанровых границ, куда его загоняли. Певец детства, романтик-гуманист, борец за свободу, знаток традиции, создатель...
Завтрашний мир - это пчелиные соты вероятностей, которые ждут, когда их наполнят реальностью, определенными, осознанными действиями.
Каждая новая книга Брэдбери, великого мастера, классика американской литературы, – величайшее событие, тем более если речь идет о произведениях, до сих пор не издававшихся на русском языке. Человеколюбие, пылкая фантазия, своеобразие стиля, тематическая разноплановость – все, за что мы любим Брэдбери, можно найти в этом сборнике. С первых шагов он был универсальнее и глубже тех жанровых границ, куда его загоняли. Певец детства, романтик-гуманист, борец за свободу, знаток традиции, создатель...
Иногда трудно открыть дверь, даже не запертую.
Каждая новая книга Брэдбери, великого мастера, классика американской литературы, – величайшее событие, тем более если речь идет о произведениях, до сих пор не издававшихся на русском языке. Человеколюбие, пылкая фантазия, своеобразие стиля, тематическая разноплановость – все, за что мы любим Брэдбери, можно найти в этом сборнике. С первых шагов он был универсальнее и глубже тех жанровых границ, куда его загоняли. Певец детства, романтик-гуманист, борец за свободу, знаток традиции, создатель...
Дети чувствовали, хотя и не умели сказать, что вся история человечества - это истории поиска решений, история научной фантастики, которая глотает идеи, переваривает и исторгает формулы выживания. Без одного не существует другого. Нет фантазии - нет реальности. Нет анализа потерь - нет выгоды. Нет воображения - нет воли. Нет невозможных мечтаний - нет возможных решений.
«Каждое утро я вскакиваю с постели и наступаю на мину. Эта мина — я сам», — пишет Рэй Брэдбери, и это, пожалуй, и есть квинтэссенция книги. Великий Брэдбери, чьи книги стали классикой при жизни автора, пытается разобраться в себе, в природе писательского творчества. Как рождается сюжет? Как появляется замысел? И вообще — в какой момент человек понимает, что писать книги — и есть его предназначение? Но это отнюдь не скучные и пафосные заметки мэтра. У Брэдбери замечательное чувство юмора, он...
У великих стихотворений и великих сценариев есть одно общее свойство: они оперируют компактными образами. Если ты подберешь правильную метафору, правильный образ, и вставишь его в эпизод, он один может заменить четыре страницы диалога.
«Каждое утро я вскакиваю с постели и наступаю на мину. Эта мина — я сам», — пишет Рэй Брэдбери, и это, пожалуй, и есть квинтэссенция книги. Великий Брэдбери, чьи книги стали классикой при жизни автора, пытается разобраться в себе, в природе писательского творчества. Как рождается сюжет? Как появляется замысел? И вообще — в какой момент человек понимает, что писать книги — и есть его предназначение? Но это отнюдь не скучные и пафосные заметки мэтра. У Брэдбери замечательное чувство юмора, он...
С идеями следует обращаться как с кошками: надо добиться, чтобы они сами за тобой бежали. Если ты попытаешься подойти к кошке и взять ее на руки – нет! – она этого не позволит. Тут надо сказать: «Ну и черт с тобой!» И кошка скажет себе: «Погоди-ка минутку. Он ведет себя странно. Не так как все люди» И кошка пойдет следом за вами просто из любопытства: «Да что с тобой? Почему ты меня не любишь?»
«Каждое утро я вскакиваю с постели и наступаю на мину. Эта мина — я сам», — пишет Рэй Брэдбери, и это, пожалуй, и есть квинтэссенция книги. Великий Брэдбери, чьи книги стали классикой при жизни автора, пытается разобраться в себе, в природе писательского творчества. Как рождается сюжет? Как появляется замысел? И вообще — в какой момент человек понимает, что писать книги — и есть его предназначение? Но это отнюдь не скучные и пафосные заметки мэтра. У Брэдбери замечательное чувство юмора, он...
Каждое утро я вскакиваю с постели и наступаю на мину. Эта мина — я сам. После взрыва я целый день собираю себя по кусочкам.
«Каждое утро я вскакиваю с постели и наступаю на мину. Эта мина — я сам», — пишет Рэй Брэдбери, и это, пожалуй, и есть квинтэссенция книги. Великий Брэдбери, чьи книги стали классикой при жизни автора, пытается разобраться в себе, в природе писательского творчества. Как рождается сюжет? Как появляется замысел? И вообще — в какой момент человек понимает, что писать книги — и есть его предназначение? Но это отнюдь не скучные и пафосные заметки мэтра. У Брэдбери замечательное чувство юмора, он...
Писательство — это вопрос выживания. Как, разумеется, и любое искусство, любая хорошо сделанная работа. Для многих из нас не писать — все равно что умереть.
«Каждое утро я вскакиваю с постели и наступаю на мину. Эта мина — я сам», — пишет Рэй Брэдбери, и это, пожалуй, и есть квинтэссенция книги. Великий Брэдбери, чьи книги стали классикой при жизни автора, пытается разобраться в себе, в природе писательского творчества. Как рождается сюжет? Как появляется замысел? И вообще — в какой момент человек понимает, что писать книги — и есть его предназначение? Но это отнюдь не скучные и пафосные заметки мэтра. У Брэдбери замечательное чувство юмора, он...
Мы никогда не простаиваем без дела. Мы - чаши, которые наполняются постоянно, без лишнего шума. Фокус в том, чтобы понять, как наклонить эту чашу и излить в мир красоту.
«Каждое утро я вскакиваю с постели и наступаю на мину. Эта мина — я сам», — пишет Рэй Брэдбери, и это, пожалуй, и есть квинтэссенция книги. Великий Брэдбери, чьи книги стали классикой при жизни автора, пытается разобраться в себе, в природе писательского творчества. Как рождается сюжет? Как появляется замысел? И вообще — в какой момент человек понимает, что писать книги — и есть его предназначение? Но это отнюдь не скучные и пафосные заметки мэтра. У Брэдбери замечательное чувство юмора, он...
И я собирал комиксы, и влюблялся в бродячие цирки и Всемирные выставки, и начал писать. И чему же, вы спросите, учит писательство?
Во-первых, оно напоминает о том, что мы живы, что жизнь — привилегия и подарок, а вовсе не право. Если нас одарили жизнью, надо ее отслужить. Жизнь требует что-то взамен, потому что дала нам великое благо — одушевленность.
И пусть искусство не может, как бы нам этого ни хотелось, спасти нас от войн и лишений, зависти, жадности, старости или смерти, оно может хотя бы придать нам сил.
«Каждое утро я вскакиваю с постели и наступаю на мину. Эта мина — я сам», — пишет Рэй Брэдбери, и это, пожалуй, и есть квинтэссенция книги. Великий Брэдбери, чьи книги стали классикой при жизни автора, пытается разобраться в себе, в природе писательского творчества. Как рождается сюжет? Как появляется замысел? И вообще — в какой момент человек понимает, что писать книги — и есть его предназначение? Но это отнюдь не скучные и пафосные заметки мэтра. У Брэдбери замечательное чувство юмора, он...
Читайте авторов, пишуших так, как мечтаете писать вы сами, мыслящих так, как вам самим хочется мыслить. Но читайте и тех авторов, которые мыслят не так, как вы, или пишут не так, как хотелось бы писать вам - для того, чтобы получить стимул посмотреть в том направлении, куда вы и не взглянули многие годы. И опять же не позволяйте снобизму других отвратить вас от чтения, например, Киплинга, если его больше никто не читает.
«Каждое утро я вскакиваю с постели и наступаю на мину. Эта мина — я сам», — пишет Рэй Брэдбери, и это, пожалуй, и есть квинтэссенция книги. Великий Брэдбери, чьи книги стали классикой при жизни автора, пытается разобраться в себе, в природе писательского творчества. Как рождается сюжет? Как появляется замысел? И вообще — в какой момент человек понимает, что писать книги — и есть его предназначение? Но это отнюдь не скучные и пафосные заметки мэтра. У Брэдбери замечательное чувство юмора, он...
Я больше никогда не слушал тех, кто насмехался над моим увлечением космическими полетами, цирками или гориллами. Если что-то подобное происходило, я забирал своих динозавров и выходил из комнаты.
«Каждое утро я вскакиваю с постели и наступаю на мину. Эта мина — я сам», — пишет Рэй Брэдбери, и это, пожалуй, и есть квинтэссенция книги. Великий Брэдбери, чьи книги стали классикой при жизни автора, пытается разобраться в себе, в природе писательского творчества. Как рождается сюжет? Как появляется замысел? И вообще — в какой момент человек понимает, что писать книги — и есть его предназначение? Но это отнюдь не скучные и пафосные заметки мэтра. У Брэдбери замечательное чувство юмора, он...
Когда меня спрашивают, где я беру идеи, я смеюсь. Это так странно: мы так заняты тем, что рыщем снаружи в поисках способов и путей, что нам некогда заглянуть внутрь.
«Каждое утро я вскакиваю с постели и наступаю на мину. Эта мина — я сам», — пишет Рэй Брэдбери, и это, пожалуй, и есть квинтэссенция книги. Великий Брэдбери, чьи книги стали классикой при жизни автора, пытается разобраться в себе, в природе писательского творчества. Как рождается сюжет? Как появляется замысел? И вообще — в какой момент человек понимает, что писать книги — и есть его предназначение? Но это отнюдь не скучные и пафосные заметки мэтра. У Брэдбери замечательное чувство юмора, он...
Нужно опьяняться и насыщаться творчеством, и реальность не сможет тебя уничтожить.
«Каждое утро я вскакиваю с постели и наступаю на мину. Эта мина — я сам», — пишет Рэй Брэдбери, и это, пожалуй, и есть квинтэссенция книги. Великий Брэдбери, чьи книги стали классикой при жизни автора, пытается разобраться в себе, в природе писательского творчества. Как рождается сюжет? Как появляется замысел? И вообще — в какой момент человек понимает, что писать книги — и есть его предназначение? Но это отнюдь не скучные и пафосные заметки мэтра. У Брэдбери замечательное чувство юмора, он...
«Мудр тот отец, кто знает своего ребенка» — следует перефразировать в «Мудр тот писатель, кто знает свое подсознание».
«Каждое утро я вскакиваю с постели и наступаю на мину. Эта мина — я сам», — пишет Рэй Брэдбери, и это, пожалуй, и есть квинтэссенция книги. Великий Брэдбери, чьи книги стали классикой при жизни автора, пытается разобраться в себе, в природе писательского творчества. Как рождается сюжет? Как появляется замысел? И вообще — в какой момент человек понимает, что писать книги — и есть его предназначение? Но это отнюдь не скучные и пафосные заметки мэтра. У Брэдбери замечательное чувство юмора, он...
«Каждое утро я вскакиваю с постели и наступаю на мину. Эта мина — я сам.
После взрыва я целый день собираю себя по кусочкам.
Теперь ваша очередь. Вставайте!»
«Каждое утро я вскакиваю с постели и наступаю на мину. Эта мина — я сам», — пишет Рэй Брэдбери, и это, пожалуй, и есть квинтэссенция книги. Великий Брэдбери, чьи книги стали классикой при жизни автора, пытается разобраться в себе, в природе писательского творчества. Как рождается сюжет? Как появляется замысел? И вообще — в какой момент человек понимает, что писать книги — и есть его предназначение? Но это отнюдь не скучные и пафосные заметки мэтра. У Брэдбери замечательное чувство юмора, он...