Видите ли, я тоже порой ловлю себя на желании быть слепым к фактам жизни и жить иллюзиями и вымыслами. Они лживы, насквозь лживы, они противоречат здравому смыслу. И, несмотря на это, мой разум подсказывает мне, что высшее наслаждение в том и состоит, чтобы мечтать и жить иллюзиями, хоть они и лживы. А ведь в конце-то концов наслаждение – единственная наша награда в жизни. Не будь наслаждения – не стоило бы и жить. Взять на себя труд жить и ничего от жизни не получать – да это же хуже, чем быть трупом. Кто больше наслаждается, тот и живет полнее, а вас все ваши вымыслы и фантазии огорчают меньше, а тешат больше, чем меня – мои факты.
— Я читаю бессмертие в ваших глазах, — отвечал я и для опыта
пропустил «сэр»; известная интимность нашего разговора, казалось мне,
допускала это. Ларсен действительно не придал этому значения.
— Вы, я полагаю, хотите сказать, что видите в них нечто живое. Но это живое не будет жить вечно.
— Я читаю в них значительно больше, — смело продолжал я.
— Ну да — сознание. Сознание, постижение жизни. Но не больше, не бесконечность жизни.
Он мыслил ясно и хорошо выражал свои мысли. Не без любопытства оглядев меня, он отвернулся и устремил взор на свинцовое море. Глаза его потемнели, и у рта обозначились резкие, суровые линии. Он явно был мрачно настроен.
— А какой в этом смысл? — отрывисто спросил он, снова повернувшись ко мне. — Если я наделен бессмертием, то зачем?
Я молчал. Как мог я объяснить этому человеку свой идеализм? Как передать словами что-то неопределенное, похожее на музыку, которую слышишь во сне? Нечто вполне убедительное для меня, но не поддающееся определению.
— Во что же вы тогда верите? — в свою очередь, спросил я.
— Я верю, что жизнь — нелепая суета, — быстро ответил он. — Она похожа на закваску, которая бродит минуты, часы, годы или столетия, но рано или поздно перестает бродить. Большие пожирают малых, чтобы поддержать свое брожение. Сильные пожирают слабых, чтобы сохранить свою силу. Кому везет,
тот ест больше и бродит дольше других, — вот и все!
Так ведь книги они книги и есть — красивые сказки о сказочном неправдоподобном мире.
Да к чертям всякую работу, если жить только ради этого! Я достаточно наработался в своей жизни и умею работать не хуже любого из них. С тех пор как мы с тобой странствуем, Саксон, я твёрдо понял одно: работа — далеко не всё в жизни! Чёрт! Да если бы вся жизнь состояла только в работе, так нужно бы поскорее перерезать себе глотку, и прощайте. Я не желаю так изматываться, чтобы не иметь сил любить свою жену. Мне нужна ты, и свободное время, и возможность вместе повеселиться. Зачем жизнь, если в ней нет радости?
Пошлость — отвратительный слизняк, который оскверняет и разрушает любовь.
Так ведь книги они книги и есть — красивые сказки о сказочном неправдоподобном мире.
— Разве сила закона не в том, что он служит справедливости? — спросила я. — Сила закона в том, что он служит силе, — улыбаясь, отпарировал полковник.
— Нынешней церкви нет дела до учения Христа, — вмешался Эрнест. — Потому-то она и растеряла своих приверженцев среди рабочих. В наши дни церковь поддерживает ту чудовищную, зверскую систему эксплуатации, которую установил класс капиталистов.
Так мы, люди, через кровь и разрушение идем к своей цели, стремясь навсегда установить мир и радость на земле.
Престарелый ректор университета Уилкокс считался у нас музейной древностью, так как сохранил в полной неприкосновенности идеи и взгляды семидесятых годов.
Повсюду, где налицо правящий класс, господствующая мораль в значительной мере определяется его классовыми интересами и чувством классового превосходства.
Вы ищете объяснения вселенной и самих себя в собственном сознании. Но скорее вы оторветесь от земля, ухватив себя за уши, чем объясните сознание сознанием.
Все мы склонны считать сумасшедшим того, кто не согласен с общепризнанными истинами.
Ум человеческий слаб и желание свое нередко принимает за объективную истину.
Тяжко взирать на гибель храбрецов, но нет ужасней зрелища, нежели трус, молящий о пощаде.
Сила закона в том, что он служит силе.
- Хорошо бы иметь хоть два патрона из тех, что лежат у нас в тайнике, - сказал один.Голос его звучал вяло, без всякого выражения. Он говорил равнодушно, и его спутник, только что ступивший в молочно-белую воду, пенившуюся по камням, ничего ему не ответил.
Женщина побеждает, неожиданно сдаваясь.
- Мы готовы умереть за нее, - подтвердил Лео, медленно склоняя голову.
- Нет, мальчик, мы готовы жить для нее и сражаться за нее. Умереть - дело несложное.
Любовь — конечная цель всех искусств, и она же их первооснова.
Женщина побеждает, неожиданно сдаваясь.
- Мы готовы умереть за нее, - подтвердил Лео, медленно склоняя голову.
- Нет, мальчик, мы готовы жить для нее и сражаться за нее. Умереть - дело несложное.
Он был побежден (он это понимал), но не покорен и не сломлен.
Он был побежден (он это понимал), но не покорен и не сломлен.
Как аргонавты в старину, Родной покинув дом, Плывём, тум-тум, тум-тум, тум-тум, За Золотым Руном.