—Опасные речи. — Мелиса улыбнулась. — Не боитесь обвинений в государственной измене?
— Моя казнь уже запланирована. — Князь не поддержал шутливый тон. — Отныне я свободен в высказываниях.
— И в действиях.
— Намекаете на что-то конкретное? — Он прищурился, будто надеясь прочесть мысли собеседницы.
— Я в курсе, что в Холмах обосновался мозговой центр заговора против Фабиана.
— А я, представьте себе, в это не верю.
Мимо проковылял Старый Сэм, неся моток толстой проволоки и впечатляющего размера кусачки.
— Будет вам телеграф, будет, — пробормотал, не обращаясь ни к кому конкретно. — А лифт с утра работает, и не надо монстра из меня делать, я людей уже сто лет не резал…
Да и разве будет его величество лгать? Он ведь известен своей прямотой и резкостью!
«Неприятный не значит честный», — подумала Мелиса, выглядывая в окошко.
О шестом [женихе] и говорить нечего… Господин Берет подтвердил, что верить нельзя никому, в особенности тому, кто дорожит репутацией и рассуждает о чести.
Мелиса понимала, что с ней происходит. Она тоже пережила период, когда казалось, что вокруг одни враги, и чем сильнее человек старается произвести хорошее впечатление, тем больше мерзостей у него за душой. Но однажды Лиса Стау разорвала порочный круг и начала радоваться каждому не-злодею, которых, как ни странно, в мире было предостаточно.
Если б А Ли хоть немного представлял, каковы скорость и влияние сарафанного радио, он бы мысленно попрощался с разносолами и поскорее сделал ноги. Но у женщин были такие добрые глаза… И запеканка словно умоляла откусить кусочек!
А Ли выложил все, что успел услышать.
— сборщик налогов? Дядя, чьи успехи на «теневой» стезе бабка восхваляет больше, чем подвиги Великого, работает на государство?! Да не просто работает в скучной конторе, а занимается тем, за что не так давно честной народ мог и в болоте утопить? Какой позор…
«Не хуже, чем разбой, и гораздо прибыльнее», — заметил здравый смысл...
Мужчинам из рода Шин по плечу любая задача, а уж обобрать роскошную одинокую карету на безлюдном тракте проще простого! В кинематографе, что достиг Холмов этой весной и уже не воспринимался как волшебство, такое проворачивали регулярно. Главное — напор, уверенность и наглая ухмылка. Толстосумы дрожат за свою жизнь и готовы отдать все: деньги, драгоценности, жен… Поправка: о женах лучше не заикаться. Вдруг какой идиот воспримет это всерьез и избавится от благоверной? Что тогда? Богатые работать не умеют, за лишний рот в семье бабка шкуру спустит.
Помнится, в прошлом году Семка-кузнец надрался и у старой ведьмы Шессы подсолнухи перепортил — решил, народ линг поднялся, чтобы людей изжить. На границе свои легенды, эх… Утром сообразил, что натворил, и каждый подсолнух к колку подвязал. Старуха через неделю всполошилась, мол, порчу нелюди навели, урожай изничтожили. Стебли высохли, а не падают, держатся колдовской силой! Ведьма, называется. Даже служителя храма водила в поле.
Народ посмеялся, кузнец повинился, а Шесса как продавала доверчивым барышням приворотные-отворотные зелья, так и продает.
Подумаешь, у кого-то нет либо совести, либо собственной личной жизни, либо и того, и другого одновременно, и он развлекается перемыванием чужих костей. Может, у человека это единственная отдушина, что удерживает от депрессии?
люди слишком быстро привыкают получать, ничего не давая взамен.