Лето Господне

Господи, прости меня! Но не могу я это читать.

Книга хорошая. Я это чувствую. У нее шикарнейший язык. Это очень образное и богатое повествование. Пусть утопическое. Пусть совершенно нереальное. Пусть насквозь пропитано несбыточной благостью. Но это из образцов художественной речи. В чем-то сродни Бунину, кстати.

Но эта книга просто не в моем вкусе.

Не могу. Ставлю пятерку и отказываюсь читать.

Свет и тепло детства

Лампомоб-2017
2/13
Удивительное впечатление произвела на меня книга Шмелева. Такое ощущение, что я читала о совсем другой стране. Не о той, которую вспоминали в эмиграции Бунин и Набоков, не о той, которую описывали Чехов и Куприн, и уж точно - не о той, которая встречается в романах Горького, Эртеля, Салтыкова-Щедрина или зарисовках Гиляровского. Такая яркая, праздничная, благостная, православная, невероятно вкусная!
И я не могу сказать, чего в моих первых впечатлениях оказалось больше - сомнения в правдивости автора, или изумления от совершенно иного взгляда на обыкновения московской жизни начала ХХ века.
Понятно, что этот роман, написанный Шмелевым в эмиграции, своей целью ставил зафиксировать воспоминания о детстве, о той светлой поре, когда мальчик Ваня еще был абсолютно счастлив. Не случайно история обрывается на событии, которое эту пору завершило, и дало начало следующему этапу в жизни героя. То, что последовавшие потом события не несли такого благостного оттенка, можно понять хотя бы уже потому, что писатель довольно долго не упоминает человека, который наверняка занимал в его жизни не последнее место - о матери. Возможно, я была недостаточно внимательна, но у меня сложилось впечатление, что первые упоминания о ней возникают только в "Радостях", то есть примерно к середине книги. Помню, что в какой-то момент я точно поймала себя на беспокойстве - не сирота ли главный герой, ведь все самые теплые его впечатления были связаны только с отцом и Горкиным. Но нет, мать появилась, причем где-то на краю жизни сына, и по контрасту с отцом - описанная без малейшего доброго слова, нежности и тепла. Возникли и сестры, и тоже не в праздничном контексте, а затем и братья, но вовсе уж невнятно. И тогда стало ясно, что действительно счастливым автор себя ощущал только в те самые годы, в возрасте 6-7 лет, когда его отец был деятелен и здоров. И именно поэтому он в своих воспоминаниях так сосредоточился на праздниках, вкусном угощении, интересных делах, ярких событиях и добрых людях. Все прочее, что не вписывалось в прекрасную картину безоблачного детского счастья, заботливая память позволила ему забыть, или просто посчитать не самым важным для этой книги.
Мне кажется, особенно должен нравиться роман глубоко религиозным людям. Описание православных традиций, постов и праздников дается скурпулезно и подробно, так что весьма пригодится тем, кто воспитывает своих детей в духе патриархальной русской культуры. Впрочем, небесполезна будет эта информация и тем, кто к вере равнодушен, но культуру собственной страны хотел бы понимать глубже.
Очень образный и яркий у Шмелева язык. Симпатичные слова, сейчас уже практические вышедшие из оборота, интересные выражения, необычные обороты... Единственное, что меня коробило во время чтения, это невероятное количество просторечных и искаженных выражений, которое автор употребляет в тексте. Наверное, всякие там "крылосы" и "питимьи" - должны вызывать умиление, но я искренне огорчалась, всякий раз встречая эти словечки в речи героев. Все-таки в нашей семье одним из самых важных достоинств считался хороший и правильный русский язык. Еще мне показалось, что автор злоупотреблял уменьшительно-ласкательными суффиксами. После Михаила Евграфовича с его Иудушкой меня по-настоящему пугали такие фразы, как "Смотрю на картинку у его постели, как отходит старый человек, а его душенька, в голубом халатике, трепещет, сложив крестиком ручки на груди" или "Умолк органчик. А соловушка пел и пел, будто льется водицей звонкой в горлышке у него". Так и ждала подвоха. Понимаю всё про стилистику и достоверность, но все равно я вздрагивала всякий раз, натыкаясь на такие речевые капканы.
Не правы, на мой взгляд, те, кто говорит о том, что Шмелев писал только о светлых сторонах своих воспоминаний - так, в рассказе о крестном явно видно как раз то купечество, о котором нам с блеском рассказывал Островский, да и внешне благостные истории о раздаче милостыни - заставляют задуматься. Люди приходят зимой, на Рождество, плохо одетые, замерзшие, с детьми, чтобы получить немного еды в богатом купеческом доме, чего стоит хотя бы ожидающий подачки барин в прюнелевых ботинках, пришедший с мороза? Да и грустные истории пьяниц, обездоленных вдов, калек и бесприютных скитальцев встречаем мы на страницах этого романа... Но Ивану Сергеевичу важнее другое - ему нужно было сохранить этот свет и тепло детства, свою веру и культуру, всё то, что давало ему опору в эмиграции, в грустные годы оторванности от Родины. Пожалуй, это ему удалось.

Книга прочитала в рамках Лампомоба-2017 по совету kseniyki .
Птичка, спасибо тебе за совет. Я едва слюной не захлебнулась, читаючи. :))

Что любишь в детстве - с нежностью пронесешь через всю жизнь, ворох драгоценных воспоминаний, у каждого разный, но обычно светлый и незатейливый. Для меня это чаще летние воспоминания: время, проведённое у бабушки в маленьком городке, размеренная и неторопливая жизнь бок о бок с природой. Это и сдобренные маслом и сахаром, чуть отдающие луком - намасленной луковой головкой бабушка смазывала сковородку - пышные блинцы, и одуряюще пахнущие цветы шиповника и смоляные слезы абрикосовых деревьев, воскресные походы на базар с рядами банок густейшей кремовой сметаны, тревожным холодком мясных рядов и алыми сахарными треугольниками взрезанных арбузов, сладкие густо-фиолетовые ягодки тутовника, растущего на каждом шагу, золотистые и янтарные камушки, найденные в песке, жесточайшие грозы, после которых невообразимо пахло оборванными тополиными ветками, стрёкот кузнечиков, пахнущая тиной и лещиками речка, бабушки, дедушки, шумные двоюродные сёстры, да ещё и целый двор - четыре дома! - людей, которых стоило любить или опасаться. Только-только начинаю понимать, каким кладом обернулись для меня эти тёплые месяцы.
Автору "Лета Господня в этом плане особенно повезло, такое его детство было яркое, наполненное любящими и искренними людьми, самыми разными событиями и праздниками - чем, может, уже пресытился взрослый, в том возрасте кажется чудесным, и всему веришь до слёз. Раскрашенное красками всех времён года, одинаково любимых со всеми их особенными радостями, с нетерпением ожидаемых, с тысячей запахов, будь то церковный ладан, клейкие листочки по весне, талый лёд, флердоранж, конский пот, парная клубничка, можжевельник, наваристая лапша с гусиными потрохами или марципановые торты. Со вкусами старой кухни, с её размахом, душевностью, разнообразием и жизнелюбием. С примером отца - неутомимого, щедрого, доброго, любящего - перед глазами. С верой, пусть наивной, зато идущей от сердца и укрепляющей в добрых начинаниях.
Такие годы, мне кажется, - горючее, что будет двигать потом человека вперёд и освещать его путь, а жизнь автора была, как я узнала, очень непростой. И уже последние главы возвращают назад из этого беспечального времени: после такого горя детство уходит навсегда, и, читая, я не могла сдержать слёз.

Шмелев пишет просто чудесно. Вначале читалось чуть затянуто, но мало-помалу повествование развернулось и потекло широким привольным потоком - и захочешь вынырнуть, да не сможешь. Книга о детстве, но особенная. Мы не найдем в ней описания шалостей, приключений, веселых игр - зато как много о церковных праздниках, молитвах, постах, работе и досуге взрослых! Но роман писался в эмиграции. Поэтому из каждой строчки так и сочится тоска по милому Замоскворечью, мирному купеческому быту, где религия и православные обычаи - главное в жизни.

Здесь, конечно, многое идеализировано. Как эмигрант, Шмелев видел в дореволюционной России и патриархальном укладе только светлые стороны. Каких-либо трудностей он просто не замечает, либо не помнит. И люди, окружавшие его в детстве, как чудесно, по-доброму они выписаны! Горкин, Василь Василич, Аннушка, прочие работники - все они ласковы, великодушны, преданы своим хозяевам, живут вполне пристойно... А образ отца - прекраснейшего, святого человека! Так ли было на самом деле? Трудно сказать. Может быть, в семье Шмелевых и правда было все идеально - и дружно, и свято, и работники на них молятся, и все друг друга обожают. А возможно, мальчик, рано потерявший отца, в своем воображении наделил его этой идеальностью?

Но при всей этой чрезмерной благости, читается необыкновенно приятно и светло. Здесь столько воспоминаний-ощущений! Запахов, звуков, солнца, пения, молитв, ласковых слов... Столько патриархального, степенного замоскворецкого быта! Это в прямом смысле слова Счастливое Детство - по крайней мере, таким оно навсегда осталось в памяти автора.

Завтра сестрицы срежут все цветы в саду на наши казанские хоругви: георгины, астры, золотисто-малиновые бархатцы. Горкину хочется душу на святом деле положить, он все Спасы носил хоругви, кремлевские ходы ночные были... Отец шутит: "Как тебе в рай-то хочется... напором думаешь, из-под хоругви прямо..." А он отмахивается: "Куда мне, рабу ленивому... издаля бы дал Господь лицезреть".

Прочитано в рамках игры Дайте две!
Книга из моего виш-листа по выбору kseniyki .
Большое спасибо beauty69 , которая прислала мне эту прекрасную книгу.

Я очень давно хотела почитать Ивана Шмелева, причем конкретно этот роман, при этом не имея ни малейшего понятия, о чем он. Мне нравилось само название - Лето Господне... До чего ж красиво! Смутно я осознавала, что Шмелев был из писателей-эммигрантов и писал о дореволюционной России вообще и о дореволюционной Москве в частности. Я уважаю эмиграционную прозу, а почитать о родном и любимом городе всегда приятно. Поэтому я была заранее расположена к автору, настроена очень оптимистично, прямо вот чувствовала, что полюблю это произведение и его автора. Увы, не сложилось. Я сразу оговорюсь, что моя отрицательная оценка не означает, что книга плоха, она означает лишь то, что мы со Шмелевым на противоположных полюсах мировоззрения, что книга не могла мне понравиться ни своим языком, ни заложенным в ней смыслом. Я не являюсь приверженцем христианства, да и никакой другой религии тоже, что вовсе не означает, что я не верю в Бога. Шмелев же...

Моя первая и главная претензия к Шмелеву - это его бесконечное восхваление православия. Этимологически название "нашей" религии происходит от словосочетания "правильно славить", что подразумевает, что все остальные религии славят неправильно. В самом названии уже заложен дух непримиримой ксенофобии. Мне это претит. У Шмелева же православие - основа жизни. Даже не так, православие - основа мирового порядка. Все в этом мире происходит согласно святцам и никак иначе. Уверена, что именно поэтому "Лето Господне" понравиться многим верующим людям. Здесь все существование персонажей пронизано православными праздниками и постами, обрядами и символами. Но больше всего мне не понравилось то, что при обилии внешней атрибутики внутренний смысл религии сводится к покорности. Что бог не делает, все к лучшему. Все под богом ходим. Все мы рабы божьи. И вот это основная мысль романа. Что ж, апатия и бездействие - не мое. Смирение - не мое. Поэтому персонаж вечно проповедующего смирение старика Горкина мне сразу не понравился, а под конец стал откровенно неприятен.

Вторая претензия - это непосредственно происходящее в романе. Главный герой, он же рассказчик, мальчик по имени Ваня. Ваня - один из многочисленных детей в богатой купеческой семье. Его отца зовут Сергей. То есть за этим образом отчетливо угадывается сам Иван Сергеевич Шмелев. Но мы будем отталкиваться от того, что автор и герой-рассказчик никогда не бывают тождественны друг другу на сто процентов (ага, я только что начиталась Бахтина), поэтому мальчик Ваня - это просто мальчик Ваня. Ему лет шесть-семь, он живой и подвижный ребенок с отличной памятью и незаурядным умом. Чем обычно заняты умные и подвижные дети? Различными играми, проказами, шалостями. Каждый день - новое приключение, каждый шаг - открытие. Но мальчик Ваня проводит практически все свое время в молитвах, походах в церковь и душеспасительных беседах все с тем же стариком Горкиным. Его хлебом не корми, дай послушать поучительную историю из жития святых. Картинки он рассматривает исключительно благостные. И хочется спросить, какого хрена? (Если честно, хочется спросить и покрепче). Что не так с этим ребенком? Чем заняты его родители и старшие сестры и братья? Отец еще уделяет сыну внимание, то ущипнет за щечку, то сунет гривенник. Вот это сование гривенников детям по любому поводу меня тоже раздражало, выглядело, как будто любящие родители откупаются от любимого дитяти: "Вот тебе гривенник, только нам не мешай!" Но чем же была занята все это время мать? Почему она практически игнорировала сына, причем в том возрасте, когда мальчик еще тянется к материнской ласке и нуждается в ее чутком и мудром руководстве. Примерно половину романа я вообще думала, что мать давно умерла. Однако она появилась в паре эпизодов этой совсем не маленькой книги. Возможно, тайна материнского отсутствия (назовем это так) кроется в биографии самого Шмелева, но опять-таки автор не равен рассказчику, и хотелось бы каких-то пояснений в самом романе. А так совершенно непонятно, почему шестилетний ребенок проводит все свое время не с семьей и не со сверстниками, а с великовозрастными богомольцами, которые разрешают ему пить шампанское. Меня вообще вымораживает, когда в книгах детям дают алкоголь и считают, что так и надо. Сталкивалась с этим у грузинских авторов и каждый раз вздрагивала.

Третья претензия - это язык. Это какой-то лютый трэш, имхо. Многостраничное произведение почти полностью состоит из отрывков молитв и из народных поверий и прибауток. Ой ты гой еси пресвятая Русь и все в таком духе. Все-то у них радость и все-то им утешение. Елей и патока лились на меня таким обильным и нескончаемым потоком, что стало слегка подташнивать. Особенно продолжал бесить старик Горкин. Та чушь, которую он несет, заставит свернуться в трубочки любые уши. Все эти завывания о грехах, призывы к покаянию, фольклорные пересказы жития святых под конец изрядно утомляют. Да и сам мальчик Ваня свои образом мыслей похож на имбецильного старичка, а не на нормального ребенка. С другой стороны, вся книга преподнесена как воспоминание старого эмигранта о золотом детстве на родине, поэтому определенная степень умиления здесь вполне уместна. Но само детство вызывает очень много вопросов.

Понравилось ли мне хоть что-нибудь? Совершенно неожиданно меня очаровали описания приемов пищи и перечисления блюд. Все эти расстегаи с вязигой, эта стерляжья уха, эти молочные поросята, эти кулебяки, эта икра, это шампанское, эта холодная водочка с соленым огурчиком и квашеной капусткой, эти лукулловы пиры в господских залах и в комнатах дворни - вот это все очень доставило. Как все это можно было съесть, уму непостижимо, но ведь съедали и шли за добавкой! Но думается мне, это изобилие на столах и в желудках, особенно в желудках рабочего люда есть следствие искажения прошлого в призме воспоминания и тоски по родному дому. Уверена, что в реальной Москве того времени дела обстояли не столь радужно, не говоря уже о всей России.

Подводя итог, хочу сказать, что ставлю точку в своей истории со Шмелевым сразу же после первой встречи. Абсолютно не мой автор, что совершенно не означает, что не ваш. В любом случае, это определенное явление в нашей литературе, с которым стоит познакомиться.

В рамках Игры в классики