Бабий яр

Это важно. Настолько, что Вы дочитаете это до конца. Это настолько важно, что я нахально попрошу Вас дочитать это до конца.

«Все в этой книге – правда».

Я завладел этой книгой на шестьдесят пятую годовщину расстрелов. Тогда я еще не знал о годовщине, никогда не был в Бабьем Яру, и даже не знал, где он находится. Понятное дело, деталей трагедии я тоже не знал. Я просто купил книгу, как покупал любую другую, всего лишь подсознательно понимая, что ее прочитать важнее, чем, скажем, Джона Гришема.

Но читал я почему-то именно Джона Гришема. За пять лет, которые «Бабий Яр» как бедный родственник простоял у меня на полке, я прочел десятки иногда полезных и важных, иногда – не очень, но всегда других книг: боролся с Маркесом, упивался Достоевским, увлекся ранним и разочаровался в позднем Ремарке. Я даже два месяца терпеливо разбирался в «Майн Кампфе» Гитлера. Может быть, так было нужно, и в обратной последовательности я бы не стал читать вторую книгу («Кампф»). Неизвестно, факты говорят только о том, что я пять лет не подступался к «Бабьему Яру».

А потом я вдруг в него переехал. В самом прямом смысле – я снял квартиру в ста метрах от памятника жертвам куреневской трагедии, прямо через дорогу от него. Каждый день я минимум два раза прохожу через этот парк до и от метро, мимо бестолковых любителей и профессионалов пива на лавочках, сквозь ворохи листьев, живых счастливых детей и детей мертвых, запечатленных в монументе.

По совпадению я как раз читал другую книгу, накопившую в моей библиотеке солидную шестилетнюю выдержку, и захотел, решил даже, продолжить цикл и узнать наконец все, что могу, о месте, о котором слышали все, но мало кто осведомлен, месте, в котором я живу.

По еще одной, даже двум, случайностям я открыл «Бабий Яр» точно в день семидесятой годовщины взятия Киева фашистами, а дочитал спустя десять дней, то есть аккурат через семьдесят лет со дня первого расстрела в Бабьем Яре. Так получилось неумышленно, но такие накладки в купе с прошедшими пятью годами оставляют обычно больше впечатления от прочитанного, услышанного, прочувствованного. А такие книги должны впечатлять каждого, кто способен мыслить и чувствовать.

Нет смысла в том, чтобы пересказывать события, стоит только показать вспышки, которые остаются в сознании – о том, что мы видим фашизм глазами ребенка, который только много лет спустя вырастет и напишет эту книгу, с боем пытаясь донести ее до меня. Как ни странно, советская цензура искромсала рукопись о фашистских зверствах не меньше, чем сами фашисты - три с половиной года из жизни Киева.

Зачем скрывать, что киевляне поначалу радовались немцам? Зачем заставлять людей забывать их же ошибки? Зачем нам думать, будто киевляне, зная, что уже никто не заступится за еврейских старух, по дороге на сборы не отбирали ценные вещи у тех, что послабее? Чтобы варварство повторялось? И оно повторяется с ошеломительным успехом: прямо на месте концлагеря возводят улицу Щусева с жилыми кварталами; на месте расстрела роют метро «Дорогожичи»; само место расстрела тщательно засыпается отходами, а в протянутые пальчики девочки-памятника чья-то неблагодарно живая рука вкладывает неостроумный слюнявый окурок.

Мы не чувствуем, какая опасность беззащитности угрожает нам, как только мы забываем, каким был Бабий Яр. Немцы делили киевские трамваи на две половины, и из-за одного арийца все «грязнокровки» послушно пасли задних. Сейчас тоже все делят на две подозрительно неравные половины, и народ снова не против. И мне этого не понять, то есть не смириться.

Я не верю, что можно полагаться на то, что в мире достаточно разумных людей и людей искусства, которые не допустят появления очередной черной дыры, аналогичной Бабьему Яру. Это неправда. На празднике садизма одинаково хорошее применение находили себе как прагматики, которые высчитывали, сколько денег можно заработать на заключенном и на его трупе, так и художники, находящие невообразимо сложные и разнообразные способы того, что и так невероятно сложно сделать нормальному человеку – убить.

Поэтому я призываю не забывать, не засыпать трагедии мусором, не закрывать книгу, хотя закрыть ее невозможно, не отворачиваться, а внимать, поглощать, приезжать в Бабий Яр, съеживаться, но смотреть на скукоженные перчатки, сделанные из кожи наших дедов. И это нам поможет.

Может, совсем не цветы и парады сделают жизнь лучше. Не мудрые книги, не красота, а уродство спасет этот мир. Смерть – не самое ужасное в войне. Выжившие - вот, что самое страшное. Нам жизненно важно видеть исковерканные лица, уродливо расплавленную некогда волосатую грудь симпатичного парня. А еще неприжившихся героев войн, самоубившихся или ставших маньяками. Красивых женщин без ног и даже иногда себя в инвалидном кресле. Чаще видеть, как красота становится чем-то жалким и отвратительным.

И, может, тогда мы запомним, что воевать нельзя. Может, мы не забудем, что мы уже пробовали воевать, и что это не помогло.

...Над Бабьим Яром шелест диких трав.
Деревья смотрят грозно, по-судейски.
Все молча здесь кричит, и, шапку сняв,
я чувствую, как медленно седею.
И сам я, как сплошной беззвучный крик,
над тысячами тысяч погребенных.
Я — каждый здесь расстрелянный старик.
Я — каждый здесь расстрелянный ребенок...
(с) Евгений Евтушенко

Сколько их еще, ужасов войны, которые много лет были скрыты, похоронены молчанием? Сколько еще десятков, сотен тысяч людей, покоящихся в безымянных могилах, числятся в списках пропавших без вести? Сколько еще нужно человечеству предупреждений? Сколько напоминаний?

Эта книга о войне не такая, как многие другие. В ней мало красивого художественно вымысла, мало наступлений и контратак, почти нет партизан, героических медсестричек и прочих неотъемлемых атрибутов военного романа. Она написана местами корявым языком мальчишки-подростка, своими глазами видевшего ужасы Бабьего Яра и своими ушами слышавшего рассказы всеми правдами и неправдами вырвавшихся оттуда людей.

Сам автор говорит: "Все в этой книге - правда". Более того, правда неудобная. Недаром советская цензура перед первой публикацией оставила от романа рожки да ножки (автор подробно описывает попытки опубликовать книгу в предисловии). Но тем не менее этот роман-документ заставляет тебя своими глазами увидеть Киев 1941-1943 годов: дымящиеся развалины Хрещатика, здание гестапо на Владимирской, концентрационный лагерь в Дарнице, толпу людей, идущую навстречу своей смерти в Бабий Яр.

Можно говорить об этой книге много и долго. О мерзких людишках, которые выдавали немцам еврейских детей и раненых большевиков. О немцах, которые не получали удовольствия от войны. О шевелящейся человеческой массе на дне Яра, стонущей и плачущей. О людях, которые ели каштаны и грызли собственную кожаную обувь. О "Динамо", доблестно сыгравшем "Матч смерти". О простых киевлянах, прошедших, просуществовавших те несколько лет оккупации. И о тех, кто погиб, не дожив до Победы.

Но в голове постоянно пульсирует только одна мысль:

И неужели единственное, что люди в совершенстве освоили за всю историю, – это убивать?

И нестерпимо хочется подходить к людям на улице, встряхивать, смотреть им в глаза и спрашивать: "А ты помнишь? Помнишь? Помнишь?"

И хочется, чтобы никогда больше.

092/300

Долго остывала после прочтения, эмоции улеглись и ощущения остались весьма сумбурные. Анатолий Кузнецов — интересный писатель. Мне абсолютно не нравится, как он пишет. Повествование то бежит стремительно, то провисает, то недосказанность, то растекание мыслью по древу, то подвисает сюжет, то какой-то кусок вырван... Язык немного неуклюжий, манера иногда не по-хорошему дневниковая лытдыбровская, когда не понимаешь, зачем в хорошем тексте вдруг возникает отрывок ни о чём. Иной раз кажется, что он и вовсе не умеет строить повествование и получается "пишу, как пишется".

Но зато о чём он пишет! Это бомба. Даже через немного неуклюжие конструкции ощутимо тянет холодком от словно проклятого Бабьего Яра. Особенно ужасно было даже не описание зверств, не расстрелы, голод или мародёрство (даже не катание на заледенелых трупах с горки, как на санках) — а история о том, как Бабий Яр с прилежащим куском города смыло и... Смыло информацию об этой трагедии. Реальность творят победители информационной войны, где с одной стороны окопов — простые граждане, с другой — государство и историки на его службе. Весь роман, весь "Бабий Яр" вовсе не про ужасы войны фактической, а про ужасы войны фактологической. Анатолий был там, видел всё, и это всё оказалось совсем не тем, что до сих пор учат на уроках истории, не говоря уже про времена СССР. Из романа мы узнаём, как же много лжи и недомолвок сконцентрировалась вокруг одного крошечного пятачка земли в Киеве. Не о дезинформации общей, не о цензуре советской, как таковой — нет, с нами говорит один-единственный человек только о том, что он видел сам. И это оказываются две абсолютно разных вселенные.

Узнать сейчас правду, пусть и правду глазами одного человека, можно только через скудные воспоминания очевидцев. Что интересно, мне совсем не показалось, что в книге были антисоветские мотивы. Они были антисоветскими ровно настолько, насколько вообще были направлены против жестокости и несправедливости, как таковой, неважно происходила ли она от немцев, советских служб или собственных собратьев-украинцев, продававших соседей на убой за подачки. Злоба по отношению к СССР появилась уже позднее, когда цензурный режим нехило потрепал рукопись романа.

Зато пресловутая "потрепанность" рукописи создала удивительный эффект. Текст мы читаем сразу на трёх слоях. Первый слой — обычный шрифт, то, что было напечатано после цензуры. Курсив — то, что цензурой было вычеркнуто. А в квадратных скобках добавлены поздние мысли автора. Получается едва ли не самый настоящий метатекст, части которого скрепляются через года. Пожалуй, именно это (плюс красочность эпизодов) и позволяет сказать, что, несмотря на свои недостатки, книга блестящая. Может она и должна быть такой, немножко корявой, с сучками и задоринками. Потому что жизнь наша тоже отнюдь не гладкое литературное произведение.

Почитать книгу, мне кажется, стоит всем. Только особенно впечатлительным личностям — с запасом корвалола и валерьянки.

Чем ближе к смерти - тем чище люди.

Это из творчества Юрия Шевчука, если что.

Не удивительно, что "Бабий Яр" в полноценном варианте запрещался советской цензурой.
Во-первых, книга заставляет думать. А зачем режиму книги о «думать»? Нужны книги попроще, где есть "мы" и есть "они", и "они" - всегда нелюди, а «мы» - всегда на белом коне и в доблестной атаке. Где не пишут о довоенной дружбе с «душителями всех пламенных идей, насильниками, грабителями, мучителями людей». А в этой книге, как в жизни, и немцы бывают - и люди, и нелюди, и «свои» не всегда на белом коне. «Книга-документ». Верю автору.

Удивляюсь, право, как это Анатолий Васильевич за свою первоначальную рукопись не загремел в «места отдаленные»? Прости Господи… Оттепель, что ли.

Во-вторых, книга и вправду, как заметил один из предыдущих рецензентов, вовсе не антисоветская. Она очень даже просоветская. Только вот понимание "советскости" у автора, по видимому, резко конфликтовало с советскостью реальной, которая, в некоторых своих проявлениях мало чем отличалась от побежденного нацистского режима Гитлера. И об этом тоже в Книге.

Знаете, я хочу, чтобы эту книгу прочли мои дети. А может быть, все дети. Нет, конечно, не в семь лет и даже не в двенадцать – все-таки роман Кузнецова преисполнен сценами, которые даже взрослого человека способны шокировать, но - прочли. Ведь

Эта книга учит ценить жизнь.

Эта книга учит думать.

Эта книга учит задавать вопросы, в том числе самому себе. (Эта книга сама ставит перед читателем вопросов больше, чем дает ответов.)

Эта книга учит смотреть на мир своими глазами и видеть его таким, каков он есть.

Немного есть книг, которые способны научить этому на столь простом и действенном примере, как трагедия сотен тысяч людей, людей, которые жили теми же радостями, заботами и переживаниями что и каждый из нас. Убежден, что прочтение этой книги в период формирования личности может бросить в почву души человеческой несколько крайне нужных и правильных зерен.

В конце концов, ведь кто не знает своей истории, обречен на ее повторение в будущем. Уж не помню, чья цитата, но уж очень она, к сожалению или к счастью, верна.
Книга эта не о войне. Как не о войне книги Ремарка, Васильева. Книга о нас с вами. О людях – разных людях. Да и что такое война? Катализатор проявления истинных качеств человека? Лакмусовая бумажка, на которой неоспоримо проявляется добро и зло? Вспомним цитату в самом начале.

Читая "Бабий Яр" думаешь: как могла случиться столь всепоглощающая, безумная трагедия? Как могли люди настолько обыденно, безразлично, беспричинно уничтожать других людей? Как мог простой парень из Дюссельдорфа или Мюнхена стрелять в таких же, как и он, таких же, как и его мать, отец, жена и дочь людей? Мог. Пил водку и стрелял. Пил водку, и сжигал. А другой не пил – и стрелял. С удовольствием. И не в немцах тут дело. Французы, англичане, японцы, мексиканцы вели бы себя так же. И вели. В другом месте и в другое время.

Мысли эти выбивают почву из-под ног. А затем осознаешь – сколько их было, этих яров? Больших, меньших… Сотни? Тысячи? А сколько есть? А сколько будет? Перефразирую мысль автора – похоже, человечество из поколения в поколение совершенствует только умение убивать себе подобных. И страшно становиться жить. И противно становится быть человеком…

Не меньше поражает, шокирует судьба места трагедии.

Я киевлянин, более или менее коренной. По достижении определенного возраста меня начал интересовать город, в котором родился и живу, я много по нему ходил, ездил, просто гулял. И всегда, еще задолго до прочтения этой книги, задолго до того как я узнал что Бабий Яр вовсе не ограничивается символической впуклостью рельефа с соответствующим мемориальным знаком, я чувствовал тяжелую, угнетающую атмосферу прилегающих районов. Районов, как я узнал со временем, густо пропитанных пеплом, костьми, кровью и слезами сотен тысяч людей. И пусть я не любитель эзотерики и мистики, но все же сложно не согласиться со своими же собственными ощущениями.

На днях, как раз заканчивая книгу, несколько раз проезжал по улице Телиги, над местами, где вероятно, несмотря на титанические усилия герра Инженера-по-расстрелам все еще покоятся останки многих людей. Книжку я слушал (аудиокнига). Трудно передать ощущения, которые я испытывал в эти минуты. Когда сойдет снег, обязательно наведаюсь в эти места более основательно.

Немного поработал с картами из разных источников. Часть Яра засыпана, по ней проложена крупная магистраль – улица Олени Телиги. Над основной частью разбит парк. Практически в том месте, где в дни первых казней евреев раздевали перед расстрелами, расположена станция метро. Ларьки, мусор и прочее стандартное быдлло-жлобство. Сами понимаете. Место первых сентябрьских казней расположено на противоположной стороне улицы Телиги, участок этот пока не застроен, но судя по всему это всего лишь вопрос времени.

Далек от точки зрения, что нужно превращать планету в сплошное кладбище-мемориал, но ведь всему должны быть пределы. И уж точно нельзя забывать, засыпав мусором и землей места, где встретили ужасную смерть те, кто мог бы еще сегодня ходить рядом с нами по улицам этого города. Это кощунство. Это недопустимо. Но, к сожалению, это именно так.

Желаю вам мира. И свободы.

Эта книга не о Великой Отечественной войне... Нет, не так. Эта книга не о Великой Отечественной войне в привычном нам понимании. Здесь нет великого подвига красной армии, нет подвига народа за Сталина, за Партию, за Родину, за мир во всем Мире. И Сталин, и Партия, и государство предстают здесь такими же душегубами, убийцами и преступниками, как и Гитлер. Между ними А. Кузнецов ставит знак "=".
Эта книга о Войне. Жестокой, беспощадной, не щадящей никого и ничего вокруг. Неважно где, когда и между какими государствами она идет. Главное, что она имеет разрушительную силу для всего живого, что попадает в зону ее действия.
Эта книга о том, что значит быть в оккупации и каждый день стараться выжить, как найти кусок хлеба, как не попасть под расстрел в Бабий Яр, как спастись от угона в Германию.
Эта книга о том, как сложно сохранить в себе человека, когда вокруг тебя действуют животные законы, и люди перестают быть людьми. Они готовы предать, продать, убить ради того чтобы выжить самим.
Эта книга о том, как калечит война не только тело человека, но и его душу, как война проникает и отравляет весь организм, и излечиться от нее невозможно, она живет в человеке всю жизнь.
Эта книга - предупреждение человечеству.