Агафонкин и Время

Восторг!

Все персонажи – реальные люди и названы настоящими именами, кроме двух – Владимира Владимировича Путина и Владислава Юрьевича Суркова. Эти двое – вымышленные характеры, и любое совпадение с настоящими людьми, носящими те же имена, – случайно и непреднамеренно.

В этой книге идеально все! Грамотно построенный сюжет, развитие событий, шикарный объяснения, кто, что, куда и зачем. Взаимосвязь между событий настолько великолепная, что я не могу просто нарадоваться этой книге. На этом моменте я хочу внести небольшую поправку - книга о пространственно-временных перемещениях и люди, который живут в одной Линии Событий и не могут перевернуть своей сознание на момент чтения книги, к моему глубочайшему сожалению, ничего не поймут.

Пространство Минковского
Я, как большой поклонник теории пространства Минковского (неожиданно), которая является интерпретацией пространства-времени теории относительности, безусловно влюбился в эту книгу! Шикарно переданная теория "на практике", но для кого-то, как я уже оговаривал, это будет безумно сложно.
Вселенная Агафонкина проработана до мелочей. Здесь перемещения во времени объясняются немного иначе. Время, как таковое отсутствует, точно так же как и смерти здесь нет. Время, для обычного человека, течет, оно движется, равно, как и для нас, мы не можем вернуться в какое-то событие по щучьему велению, тогда как неинерциальный наблюдатель, который свою массу может сделать отрицательной, может вернуться куда угодно, куда ему захочется. Смерти также тут нет, ведь и времени, как таковой нет. Все находится в одной точке, и один человек проживает жизнь в разных плоскостях иначе. Захотелось быть президентом? Иди по одной Линии Событий. Хочется другой жизни? Иди по другой линии, и тогда будешь владельцем поместья Удольного.
Тут же можно оговорить, что по всей книге четко прослеживается человек с шрамом на левой щеке, который присутствует практически во всех событиях времени-пространства, что еще сильнее подтверждает теорию "одного человека".

Что было в начале? Курица или яйцо?
В связи с тематикой книги о перемещении во времени, логично было бы поднять такой вопрос, учитывая, что даже Агафонкин им задается. Например, тот же самый рассказ Платону об отрицательной массе в ресторане "Якорь" (Агафонкину было 30 лет), и последующий рассказ уже Платона маленькому Алёше в детстве.

Где курица, где яйцо?

Остро встает этот вопрос, когда начинаешь прослеживать путь юлы, к кому и от кого она попала... И когда ты уже понимаешь, от кого и куда, начинаешь опять задаваться вопросом Что было в начале?

Поиск любви
Одна из тем, которая поднимается в этой книге - высмеивание поиска любимого человека. Лично я, в детстве, слишком часто задавал вопрос "А как вы влюбились?", "А как вы встретились?" и каждый раз слышал от разных людей один и тот же ответ - Искал я себе жену, из деревни даже уезжал, по другим городам ездил, в других деревнях искал, полмира объездил, а когда домой, расстроенный вернулся, без жены, тогда и нашел ее - в соседнем доме жила.
И тут тоже самое и произошло. Алина Горелова, к которой также замысловато попадает в руки юла, которая так сильно любит кудрявых пеликанов, что было необоснованным,

Ну как, скажите, не полюбить малую белую цаплю?

начинает путешествовать по своим другим жизням и вдруг понимает, что ей не хватает! Любви, она захотела того самого воина в шлеме, что скакал на большом черном коне с азиатскими глазами. И желание ее сбывается. Еще одна тема - то, как ты думаешь, то и получается, думаешь о себе в негативном ключе, всю жизнь будешь несчастным. Думай, что у тебя все получится, и все будет великолепно в жизни. Итак, она встретила своего любимого, когда отправилась на 800 лет назад, который тоже туда попал из ее же мира и жил, практически, в соседнем доме.

Власть коррумпирует

Власть коррумпирует. Абсолютная власть коррумпирует абсолютно.

Тут проблема власти поднимается сразу с нескольких персонажей - Гог и Магог, Путин и Сурков. Первые, знамения Судного дня, при полной своей власти ближе к концу книги начинают творить полное безобразие на улицах Москвы, сидя в пластиковом кране, те даже не скрывают, что жаждут грабить и убивать.

При словах “грабить и опустошать” Серый-Магог оторвался от вязания и осмотрелся вокруг – не пора ли. Поняв, что это не команда, Магог вздохнул и принялся считать петли

Вторые же, Путин и Сурков, как бы другая сторона одной медали, они, при полной и безграничной власти, сделать-то ничего не могут. Им нужна полная власть, безграничная, и тогда они изменят свою судьбу, да и судьбу России. Мне, как и Агафонкину, страшно стало, при этой мысли.

Вы - немец?

– Время обаятельной нечистой силы, “что вечно хочет зла и вечно совершает благо”, прошло, милейший; безвозвратно прошло. Нынче другие времена: хотим зла и совершаем зло. Что, согласитесь, по крайней мере последовательно.

Линия Гога и Магога полностью противопоставлена линии Воланда и свиты в книге Мастер и Маргарита , если там Воланд пытался помочь людям спорить об этом можно бесконечно, то здесь Гог говорит - ХВАТИТ, нынче времена другие, злые мы, значит будем зло творить, зачем нам нечистая сила, которая свету служит? А на деле то что оказалось? Узнаете в книге.
Так же, прямая отсылка на книгу Альтист Данилов

– А мы что, демоны?
– Что ты, Алеша, – расстроился Митек. – Демоны-то, поди, с рогами. А ни у тебя, ни у Матвея рог нет.

В заключении хотелось бы задать вопрос, как остаться самим собой при разнообразии жизни?

Агафонкин и женщины

Когда Олег Эвдардович Раздзинский был маленьким, он больше всего любил две вещи: читать и перечитывать роман Булгакова "Мастер и Маргарита" и смотреть и пересматривать фильм Гайдая "Иван Васильевич меняет профессию" (снятый тоже, кстати, по Булгакову). Когда О.Э. вырос, он решил пойти по стопам отца. Любовь к истории, которую привил ему родитель, смешалась со страстью к фантастике, эзотерике, путешествиям во времени и двум упомянутым выше детским занятиям. В итоге получился микс, отзыв на который я пишу в данный момент.

Вот уж чего мне совсем не хочется, так это пересказывать сюжет, в котором сам Мессир ногу сломит. Тем более что за всей мешаниной событий я толком не поняла, кто, куда и зачем. А вот о чем хочу сказать, как о курьезной странной особенности этого произведения и, по-видимому, мировоззрения самого автора, так это о его отношении к женским персонажам. Затронем, в общем, модную нынче проблему гендера.

Вообще-то основные персонажи романа - мужчины (что тоже о многом говорит). Женщинам отведены второстепенные (Катя, Алина) или совсем уже эпизодические роли. И есть у этих женщин общие черты, которые мне, как читателю, просто-таки бросились в глаза.

Женщины, а скорее самки - у Олега Эдвардовича все как одна являются похотливыми, помешанными на сексе. Большинству из них непременно нужна регулярная смена половых партнеров, даже если на супружеском ложе имеется муж, удовлетворяющий их потребности. Либидо, в общем, у среднестатистической женщины Радзинского - ого-го! Ей нужно совокупляться регулярно, иначе ее станет одолевать чувство беспокойства, что нечто в ее жизни пошло не так... Нет партнера или выдохся - тоже не беда! Наши руки не для скуки. Она будет ласкать себя на диване в кабинете мужа с мыслью совершить "святотатство" или же под одеялом из шкур в далекой Монголии, пока не доведет себя до шумного оргазма. Вообще тема секса Олегу Эдвардовичу явно не чужда, он даже забабахал в текст несколько причудливых постельных сцен. Почему причудливых? Да потому что сравнивать женское тело с колесом мельницы, насаженным на желоб... это как-то не очевидно и требует, конечно, недюжинного фантастического воображения. Потому что в реальной жизни... пардон, но как-то мало все-таки напоминает женское тело скрипучее мельничье колесо. Впрочем, если женщина скрипит, то из нее, возможно, скоро посыпется песок? Да и герой роман работает не где-нибудь, а в Доме престарелых. Хм, фантазия далеко может завести, но не до такой же степени.

В остальном, автор демонстрирует явное незнание и непонимание женской психологии. Ярче всего это видно на примере Кати - возлюбленной главного героя и по совместительству путешественника во времени Агафонкина из 1956-го года. Нам описывают Катю как капризную, избалованную домашним комфортом и любовью поклонников певицу из Московской оперетты. Как хорошо нам известен (и не только по литературе) характер и психологический облик таких женщин, их уверенность в себе, их жестокость с многочисленными мужчинами, осаждающими эту привлекательную крепость. Первая фраза насчет Кати, вводящая в ступор, звучала примерно как то, что Катя любила чувствовать себя с мужчинами виноватой. Да помилуйте, с чего бы? На ум приходит разве что сексуальный мазохизм, но автор явно имел в виду не это. Дальше - больше. Нам описывается первая встреча Кати с Агафонкиным на Пушкинской площади. Он присаживается на скамейку, дает Кате прикурить, а затем говорит пару фраз типа: "Ты мне нужна, Катя", смотрит проникновенно и долго в глаза и Катя уже готова на все с этим мужчиной, чего даже не находит нужным скрывать! И когда он назначает ей свидание в тот же вечер, она отвечает ему, что, конечно, прилетит на крыльях любви, а когда он заявляет, что в девять ему поздно, торжественно клянется придти пораньше.

Ну и где вы видели таких женщин, которые не просто актрисы, но и хороши собой, занимают привилегированное положение в обществе и при этом лишены всякого кокетства, всякой женской хитрости? Даже если Катя сразу влюбилась в Агафонкина, разве дала бы она ему понять это в ту же секунду, разве не посчитала бы нужным его хоть немного, но помучить? Разве Катя не из тех женщин, которые назначают свидания, на которые не приходят, даже если речь идет о нравящихся им мужчинах? Разве опоздание - не еще одно изощренное психологическое оружие в борьбе полов, которое кто-кто, а Катя очевидно использовала бы по назначению?

Но автор явно стремился сделать сцену короче, так что пожертвовал и правдой характера, и диалогов. Про любовь ему, видите ли, неинтересно. Про женщин тоже. То ли дело путешествия во времени или конец света. Вот это материал, можно и матерку подпустить. А женщины... Что женщины? Это явно не целевая аудитория Радзинского-младшего как писателя. Поэтому можно себе позволить все, вплоть до женоненавистничества.

Грустно, Олег Эдвардович, очень грустно. А вы ведь владеете пером, пишете гладко и читать вас легко и порою занятно. Но я не увидела в этом гигантском тексте никакой идеи, ничего кроме внутренней пустоты. А уж ее какими финтифлюшками ни украшай, лучше не (в)станет.

Как-то все в этой книге серединка на половинку. Вроде интересно, а вроде скучно; немного противно, но в целом сносно. Вообще мне нравятся книги про путешествия во времени. Когда создается эффект временной петли из которой можно не выбраться, у меня просто мозг начинает кипеть. И вот перечитываешь, перечитываешь, пока полностью не разберешься почему так вышло. И в этой книге временная петля была, причем очень даже конкретная, и мы видим как герои раз за разом идут по этой петле не в силах выбраться, пока единственный, кто может видеть это со стороны - Леша Агафонкин - не меняет одно из событий, чтобы все смогли покинуть это беличье колесо.

В книге описано очень много персонажей, очень много времен. И не сразу разберешься кто важен для повествования, а кто являлся лишь вспомогательным персонажем. Конечно, в итоге все становится на свои места, и мы видим, что каждый сыграл свою роль. Но на протяжении всего повествования меня часто терзал один вопрос: зачем. Зачем нужен Олоницын и Чингисхан, зачем мы читаем про Канина. Кто такая Алина, и почему она тут. Причем тут ВВП и за что его так, вернее туда. Что это за восстание мигрантов и чего смеяться, зачем оно? Один ответ нам дает автор: с Россией по другому нельзя. Только так. Жестко и с планами на будущее. Хоть и возникает ощущение, что вся наша страна застряла во временной петле.

Агафонкин потерял в безвременье юлу. ну смешно же. Юла. Что это? Нельзя было найти предмет поприличнее? Оказалось, объяснение очень простое и, к тому же, логичное. И шанс поменять свою судьбу есть у каждого. У всех же была юла в детстве. Кто-то смог, а у кого-то не получилось, тогда у них юлу забирают, все очень просто.

Отдельно хочу вспомнить Гога и Магога. Безнаказанное зло во плоти. Творю, что хочу, и плевать на последствия. Конец света же! Это были самые веселые главы. Я на них просыпалась, но не от смеха, а от противности происходящего. То, что они сделали со Старописемским еще долго не выветрится из моей памяти. Как это вообще в голову автору пришло? После каждого предложения приходилось откладывать книгу и приходить в себя. Фантасмагория зла.
И тут мы плавно переходим к Булгакову. Ощущения те же, только у Булгакова это было более изящно что ли. Такое ощущение, что Радзинский просто пытался переплюнуть Михаила Афанасьевича, и поэтому накалял ситуацию как мог. Зачем отправлять кого-то в Ялту, когда можно сделать из него люстру? Грубо в общем как-то. Не мистификации, а мокруха получается.

Ну, допустим, автор неплохо справился с частью вселенского зла. Но остальное получилось плоским (по моему мнению). Нагромождение времен-людей-деталей кое-как складывается в общую картину к финалу романа, но не успев этим насладиться, мы попадаем в эпилог, где провинившийся герой получает свое наказание. Пожалуй, это первая книга, в которой меня бы гораздо больше порадовал открытый финал, нежели тот, который я прочла. Жаль парнишку.

нелюбимые с нелюбимыми

Когда-то одна из сотен бучей, которые я устраивала на форуме Кинопоиска, вылилась в новый конкурс. Предложенное мной название ("Не вякай"), впрочем, отвергли, но концепт "рецензии от первого лица, рассказывающие об авторе, а не о фильме" сохранили. Можете попытаться угадать, кто в конкурсе победил. Так и тянет написать: для этого всё и затевалось. Хотя на самом деле нет. Наверное, если бы мне удавалось вспыхивать в выгодно-правильные моменты, сейчас бы я жила в дворце. На самом деле пригорание легковоспламеняемого филея вызвала фраза "Рецензии, в которых слишком много самого автора, не интересны". Ненавижу аксиомы. Тем более те, которые выводят из неверных посылок. "Якающие рецензии - это не просто "я не ожидал, что фильм мне понравится, а он понравился", - орала я (по крайней мере буквочки на экране подобрались, стали острее и выглядели очень орательными), - "якающая рецензия ведёт тебя в мир автора. Это окно, через которое ты видишь его мир и то, как произведение оказало влияние на него самого".

Мы живём в мире, где прилагаем массу усилий, чтобы не замечать. Наш мир ограничен страной, составляющую одну шестую часть суши, но при этом вроде бы не весь мир. Но это наш мир, уже забитый, слепленный внутри. Мы идём по городу, не по какому-то заштатному, пусть это будет Москва. Пусть идём по Тверской. От метро до Кремля, по левой стороне, где книжный магазин "Москва". И кое-что надо не замечать. Ларьки и пьянчуг, обдолбанных бомжей, которые под веществами забрели на центральную улицу, где их повяжут, чтобы убрать с глаз долой. А ещё здания. Эти здания-коробки. Некоторые перестроили, некоторые завесили рекламами, одно реконструируют, сколько себя помню, столько его и реконструируют и ты идёшь по тёмной галерейке внутри здания, стараясь не обращать внимания на неизвестно откуда взявшиеся лужи. Это всё нельзя видеть. На том же Кинопоиске сотни рецензентов, у которых своё полыхание: "Как смел режиссёр это показать!" Риторика в интернете по поводу вполне определённой категории граждан: "Пусть существуют, только бы мы их не видели. И на улице, на улице пусть не целуются!".

Мы живём в виртуальном мире. Радзинский нет. И это страшно. Потому что свою Россию он повезёт с собой заграницу. Он не научился закрывать глаза на некрасоту. Не видеть чёрных луж, оставлять в себе только свет праздничных фонариков на выходе из метро, вместо боли в мышцах, когда ты перепрыгиваешь через раскопанные газоны у дома. Только мы из разных времён. Он из 80-х, я из 90х. В 90-х было разрешено "увидеть". Увидеть дома-коробки, завешенные рекламными биллбордами. Тогда вся некрасота стала недолго реальной, но она была не здесь. Она оставалась в прошлом, мы, всё общество, как стрела, были устремлены в будущее.

А Радзинский из 80-х. Тогда все тоже увидели. Увидели краем глаза. И попытались полюбить, потому что альтернативы не было. Дома-коробки, воздух из гранённого стакана, которым он отвечает на твоё дыхание прежде, чем ты согреешься сладким портвейном, раздирающий горло запах дешёвых сигарет, перерытый тротуар, когда никто и не подумал оставить обходную дорожку для пешеходов. Альтернативы нет и не предвидится. Надо любить и видеть это, либо не видеть, жить в мире, показанном телевизором (концерты Пугачёвой и "Голубые Огоньки"). Именно потому книга и напоминает пелевинские романы, и при этом разительно отличается. Пелевин видит Бога во всём. Бог - это и идущий навстречу паренёк в наушниках, бомж, золотая рыбка, Будда, ктулху. Нет части мира, где не было бы Бога и которая не была бы Богом. Потому, раз Бог может быть любым, Он может позволить щедрость и ты сам себе выбираешь своего Бога (любой выбранный, хоть колосок, хоть Мамона - реален и истинен). Как это сказано в "Чапаеве", большинство выбрало себе Бога-вертухая, которому наушничают ангелы. И сам Радзинский будет вторичен по отношению к Пелевину, потому что он не придумал систему, он всего лишь вывел своего Бога. Вывел из грязи под ногами, из брошенных открытых канализационных люков и свисающих необесточенных проводов, из хамоватых уборщиков, старающихся задеть тебя метлой по ногам, из тугих кнопок советских фотоаппаратов, из тканей, от которых чесалось всё тело, из всего советского, когда ни одна вещь не выпускалась, рассчитанной на потребителя, и тебе постоянно приходилось сталкиваться с трудностями, когда при употреблении выражения "сделано для людей", ты вспоминаешь анекдот про ушки на пластиковой пробке от водки. Радзинский вывел равнодушного Бога. Бога, которому плевать на людей и который давно забыл, почему их создал.

*я тут решила, что моя рецензия для тех, кто книгу уже прочитал. Потому что мне не охота дёргаться и следить за тем, чтобы не проскочили спойлеры. Сюжет - это не вся книга и я пишу не о сюжете*

Потому троица с магическими силами живёт в заставленной вещами, которыми никогда не пользуются (невозможно представить, чтобы кто-нибудь из них катался на велосипеде, который висит на стене напротив комнаты Мансура), грязной квартире. Раз-два-три. Троица. Я сосчитала их сразу и потому "такой неожиданный" поворот был для меня очевиден. Грязные дворы и переходы, украденные у гастарбайтеров триста рублей, дешёвая водка в ларьке. Это не просто эстетизация ради определённого шока (за этим скорее к Сорокину). Скорее, это эстетизация как категория реальности, превращения в реальность. Если бы не было эстетизации в таких произведениях, как у Ильфа и Петрова, у Булгакова, кто бы поверил, что вся страна жила в коммуналках? В советской литературе это упоминалось вскользь, что-то вроде "встретил дядю Колю у телефона в прихожей". Но сам быт, по сути ужасный быт, вошёл в категорию реальности, когда появились Воронья слободка или сатана в одной из комнат. Потому потом в "Не может быть" или "Покровских воротах" появились целые стилистизмы по изображению коммуналок А всего нашего современного быта как бы нет. Вместо концертов Пугачёвой концерты Баскова, вместо "Голубого огонька" российские сериалы. Ковры на стенах - интернет-мем. Но никто не говорит про старые серванты, продавленные диваны, подъезды, исписанные чёрным маркером, подростковый секс на родительских простынях в розовый ситцевый цветочек. Их нет. Заткнись, сука. Не смей замечать. Существуют только нежилые квартиры с евро-ремонтом из российских сериалов, где нет даже мелочей на шкафах и на полу. Они - реальность, всё остальное - единичные случаи. Сколько бы их ни было, хоть вся страна, но единичные. Весь "Агофонкин" - это такая попытка Радзинского сказать: я вижу. Но он не видит другого, он зациклен только на одном. А потому без романтизации не возникнет эстетизация, не превратится она в ту реальность, которую мы заметим (без паблисити нет просперити). Весь этот видеоряд, всё то, что мы не можем оставить за спиной, пока не признаем его существование, эстетизировал разве что Кормильцев: "Податливый гипс простыни сохранил твою форму тепла", "твои мокрые джинсы комком лежат на полу", "новые пластинки, семьдесят седьмой AKAI". Наверное, потому выразителем реальности до сих пор считают ужасно чернушную дилогию Балабанова "Брат", где разрешили без осуждения взглянуть на окружающий мир. Посмотрели? Теперь закройте глаза, отведите взгляд. Басков через полчаса начинается. Откуда-то издалека, из 90-х или из соседнего окна двора-колодца доносится музыка. "И я вижу свежие шрамы на гладкой как бархат спине"...

Бог - это отец. Не с большой буквы Отец, а с маленькой. Папа. Он берёт тебя на руки, когда мама устала и не может тебя укачивать. Сажает впервые на тот самый велосипед. Поддержка и постоянный приятель, который разрешает в грязь, в подвал, мороженное в минус сорок, более благоразумная мама поседеет, как узнает. Весь фанатизм всегда посеян в детстве. Ужас перед Богом, перед всемогущим Отцом, безумный каратель с развевающейся бородой. "Делайте, делайте, как Он сказал! Он может прибить. Он бьёт ремнём с железной пряжкой, даже когда вы ничего не сделали". И столь же безумный обратный фанатизм. "Нет! Как вы смеете Его любить? Его нет, нет! Его не может быть! Не должно быть. Он убил мою собаку. Убил. Ударом сапога". Какой отец у Олега Радзинского? Забавно, потому что его отца мы знаем лучше, чем его самого. Развод, сказала я. Я не ошиблась. Митёк в женском фартуке готовит на кухне блюдо из 80-х "прощай желудок": макароны, масло и тёртый сыр. Митёк назван не отцом, а заботливой матерью. Он заботится, он проверяет уроки, кормит и подтыкает одеяло. И ему наплевать. Ему наплевать на того, кого он вырастил. В последнем непослушании горечь мальчика, стоящего на коленях на подоконнике, опёршись лбом о стекло, глядя в спину пришедшего только на воскресенье такого замечательного, доброго и всегда уходящего вечером отца.

Путин - тоже отец. Так не должно быть, я знаю. Нельзя в правителе видеть отца. Смешивать в уме эти три образа - Бог, отец и правитель. Нельзя. Но если все так делают, то, наверное, всем немного можно. Наверное, "Агафонкина" надо назвать романом-критикой. Закрыть глаза на выражения "человек с длинной волей". Сжиматься от виртуального ремня с железной пряжкой и затыкать, затыкать любого, кто просто упомянет всуе. Перепрыгивать через траншеи, которые вырыли без обходного пути для пешехода, тереть пятки, на которых российская обувь оставила мозоли. Если Богу нет дела до людей, кому тогда до них будет дело?

Роман глубоко и зрело бессмысленнен. В квартире Агафонкина уже живёт Мансур, чью жизнь определит та временная линия, за которую Агафонкина очень накажут, когда он создаст её в будущем. Сам концепт с "поменять жизнь" чуть более, чем безумен. Если твой двойник живёт в другой версии событии, в параллельной вселенной, то куда денется он, когда ты займёшь его место? Если ты живёшь одновременно в разных мирах (та самая красивая теория с бессмертием), то ты вообще не можешь что-то поменять. Каждый ты в разных вселенных - это твоя часть, а ты сам - совокупность этих частей. Поменять между собой сознание (душу) двух частей, это не "изменить жизнь". Это всё равно, как ты бы считал собой свою голову, а потом стал бы считать собой свою руку.

Потому так чужеродно в романе смотрятся Гог и Магог. Они из "Задверья". А это другое произведение. Дурное, составленное из штампов, тоже отчётливо отдающее 80-ми, потому что насобирало штампов из-под стола, на котором играли в D&D. Настолько прозападное, насколько это возможно. А "Агафонкин"... Его бессмысленность глубже. Думаю, Радзинский хотел придать логики этим временным петлям, но все эти попытки такие же жалкие, как и концовка в стиле "Эффекта бабочки", где любовью жертвуют ради любимой (а брата героини отдают отцу-педофилу). Логика тут не нужна. И "Агофонкин" - это то исключение, когда отсутствие логики делает роман лучше, а не хуже. Потому что в монгольской степи смысла нет, есть каждый следующий прожитый день. Нет смысла жить в крохотной комнатушке и служить санитаром в доме престарелых. И преступления бессмысленны. Уплывающий в бесконечность партизан Коля, Макарий, казнённый за бессмысленный отказ отдать бинты. Радзинский закладывает в Л. имя Лилит, а в смерти Коли видит будущее самоубийство Чингисхана. Но это зря. Лучше бы, вместо того, чтобы бросать линию неоконченной, вырвавшись из полицейской машины, Чингисхан повстречал бы партизана Колю, продолжающего лететь в небесах в своей лодке, в чьи бока он так вцепился, продолжая всё так же незряче смотреть вперёд, не замечая пролетающих мимо звёзд. Потому что мне при прочтении пришло в голову, что, быть может, все проблемы от того, что нас всех забрали из наших степей, заставили жить в узких домах-коробках и пачкать улицы выброшенными цветными фантиками, впополам с нашими грязными следами, оставленными китайскими сапогами. "Стаpые цеpкви, непpолазная гpязь, кpасный колпак и афpиканский джаз".

s_pumpkin написала про иммигрантофобию Радзинского. Наверное, с моей стороны вести полемику прилюдно не слишком честно, учитывая, что в личке я с ней соглашалась. Иммигранты описаны любовно, тщательно, выпукло. От загнутых носов, до жажды оказаться своими в мире. Чужие в чужой стране. "Три царя боятся шагов за углом - они проникли нелегально в эту страну". Другой тип не описан. Есть пьяницы, но нет Тех Самых пьяниц. Те Самые, которые прикасаются к тебе своими кривоватыми пальцами и, понизив голос, почти шепчут: "Ну, ты же понимаешь, мы же русские люди". Те Самые, что ненавидят американскую толерантность, утверждающую "ни один человек не может быть лучше другого". Этот холод логики, гласящий "ты хорош только пока мне полезен", пробирает их до кишок "бездуховным" холодом, потому что главным мотивом стремления к иерархии является бесполезность иерархопоклонников. Всего один выигрыш за всю жизнь, выигрыш в генетическую лотерею, позволяющую стать лучше нацменов. "У них темная кожа и крючками носы, они прячут смирну с ладаном, подальше в трусы". Да, для Радзинского иммигранты - это тоже племя с загнутыми носами, больше желающее превратить весь мир в место для себя, чем себя в годных для мира. Но кто такой он сам? Этого нигде нет, но, мне кажется, что он осознаёт, что там, за таможенными пунктами, он тоже иммигрант. Чужой в чужой стране. Дующий в гранённый стакан, в который сейчас польётся слишком сладкий, пусть и заграничный портвейн. Быть может, желающий превратить весь мир в место для себя. Быть может, ненавидящий и ностальгирующий одновременно по миру, из которого его насильно вышвырнули за то, что он хотел его изменить. Быть может, мы все, вышвырнутые из своих свободных степей, прибитые бедностью к своим домам-коробкам, продавленным диванам и желтеющим от старости обоям, даже у себя дома будем ощущать себя чужими в чужой стране. "Чёрный князь проходит с охраной в кабак. И пока вы не откажетесь лизать ему зад, всё на свете будет, ребята, не так".

Для меня Бог в зданиях. Я мистик. Я вижу Бога в вознёсшихся сводчатых потолках готических соборов, парящих в бесконечно высокой пустоте. Который месяц для меня заклинанием звучит слово "Флоренция". Не знаю, почему Флоренция. Я не была ещё там. Была в Милане, Генуе. Но именно Флоренция для меня сейчас символ Града Божьего. Узкие улочки, средневековые здания. Надеюсь, они остались такие. Там солнце сжигает тебя дотла. Эти здания строили отцы. Они представляли себе свою семью и как они веками будут жить в этих зданиях. Когда меня спрашивают, что я думаю о сегодняшнем положении страны, я говорю о всего одном здании, о перестроенном "Детском мире". Там повсюду мрамор. Красивый, дорогой, скользкий мрамор. По которому нельзя бегать детям. Потому что это здание не для детей, не для людей, оно... богатое. Как тугие кнопки на советских фотоаппаратах, как неудобные сандалии, которые выпускает завод-миллионник, весь заставленный красными лозунгами, как мороженное в покорёженных стаканчиках, тихонько тающее на иллюстрации с красивым десертом из журнала "Огонёк". Если о тебе не думали, тебя не любили, как же ты будешь любить самого себя? Потому что в каждом городе должны быть не захламлённые волшебные квартиры, а здания, которые отцы строили для своих детей. Чтобы каждый знал, что любовь безусловна, что каждого любят потому, что он заслуживает любви.

Моё сердце где-то там. Где солнце ещё более жаркое, где оно жестоко. Где сыновья Сары и Агари которое тысячелетие спорят, чью мать сильнее любил их отец. Где Бог черноглаз и танцует на незасфальтированных улочках тот танец, который исполнял Давид перед ковчегом, выбивая пятками из дороги облачка сухой пустынной пыли. "Посмотри как блестят бриллиантовые дороги". Это и мой Бог. Бог любящий всех. Бог-папа. Улыбчивый. В чью спину ты не будешь смотреть, прислонившись лбом к стеклу. "Посмотри как узки бриллиантовые дороги". Когда-нибудь мы не будем прикованы к домам-коробкам. Мы будем передвигаться по собственной стране на автомашинах, видя её, влюбляясь в то, что мы видим, а не по необходимости. Свобода начинается со свободы передвижения. Быть может, Агафонкин на обложке упал с высоты и лежит распластанный. Быть может, он бежит. А я буду верить, что и то, и то второе одновременно. Если ты упал, это ещё не значит, что ты не можешь одновременно и бежать. Любовь начинается с того, что у неё не бывает условий. "Мы устроим на улице танцы у всех на виду. Ты надела вечернее платье и солнце переоделось в луну. Будет жаркое лето в этом году". Когда-нибудь отца не придётся искать на небесах или в здании правительства. Он будет держать велосипед, пока ты не научишься, с ним, а не с неясным парнем из будущего, ты спустишься изучать сеть подвалов, он приготовит тебе ужин на кухне и никогда не будет сожалеть, что ты посмел расти, не оставшись навсегда в вечной зависимости Матвея Никаноровича. Тогда не потребуются эти приспособления для побега - юла и Карета. Потому что ты и так будешь стрелой, устремлённой в будущее. Бежать. Лучше всех бежать.

Герой нашего (вашего, но не их) времени

И скучно
Автор щедрою рукою намешал в романе всего: от биографии Путина до «Феноменологии духа» Гегеля. Казалось бы – замечательно, можно много узнать, насладиться, приготовить параллельно чтению винегрет и метать его свиньям вместо бисера. Но общая унылость романа не дает. Внутренний ученый требует от меня классификации.

Классификация унылости в текстах:
А) Неинтересные события подаются неинтересно.
Б) Интересные события подаются неинтересно.
В) Читателя пытаются уверить, что все интересно, но он не верит.

Как не сложно догадаться, «Агафонкин» – последний вариант. В первую очередь потому, что Радзинский не говорит ничего нового, за большим количеством информации я не обнаружил ни одной оригинальной идеи, где-то автор просто использует чужое, где-то подпускает побольше тумана, особенно в самых важных местах. А как же постмодернизм – бесконечные отсылки, игра с читателем? Есть такое, но неинтересно. Да, прочитал Радзинский Булгакова, долго вдохновлялся Пелевиным, даже Библию, возможно, читал, но все это по-своему связать и повернуть ему не удалось.

И грустно
Видеть описываемую автором Россию грустно. Роман черней, чем ночь, чем черный хлеб, черней, чем грязь на льду (Может не черный, а серый? Может). Все герои – прогнившие изнутри эгоисты, живущие по странным правилам в тягость себе и окружающим. Из них всех только Путин более-менее представляет, что делать (но и он, конечно, далеко не положительный персонаж и делает все для себя). Еще грустнее видеть альтернативу, предлагаемую автором. Радзинский начитался сторонников евразийства, из которых Лев Гумилев самый известный псевдоисторик, и пытается продвигать парочку идей в романе. Получилось плохо, читая аляпистое описание «монгольской» Москвы, хочется подарить автору учебник по применению логического мышления в исторической ретроспективе (не знаю, есть ли такой, должен быть).

И некому руку подать
Рука нужна, чтобы коснуться человека, а затем путешествовать вдоль его линии жизни (не той, что на ладони видит заплесневелый хиромант). Такой вот способ путешествия во времени. Радзинский сделал вид, что написал фантастический роман. Вот только забыл важную для фантастики вещь – объяснение механизма. Вначале все кажется более-менее понятным, время это линия, вдоль которой можно путешествовать, используя память носителей (это те, кого путешественник хватает за рукав). Но дальше начинается путаница, оказывается этих число этих линий – бесконечность плюс один. Как же во всем этом разобраться? Правильно, сначала сказать много наукоподобных слов, а потом добавить мистики. Фантастика зашла в тупик, а мистика – такая полезная штука, благодаря которой ничего толком объяснять не требуется. Вообще весь смысл путешествий, бога в московской квартире, юлы и кареты, посылок и выемок остается неясным, но автора это волнует: «Гог-Магог» – готов пирог. В результате путешественник хватается за пустоту (не Петра, это вам не Пелевин), а читатель, прочитавший все знаковые фантастические романы 20 века, стучит кулаком и скандирует «Смысла! Больше! Смысла!».

В минуту душевной невзгоды
Невзгоды есть только у одного персонажа романа – Кати Никольской. Все остальные действуют как заведенные куклы, даже Агафонкин потерю юлы переживает как-то механически. Вот только и Катиным чувствам как-то не очень веришь. Предположим, так бывает: влюбилась с первого взгляда, отдалась с первого слова, до конца жизни память пронесла о нескольких днях счастья. И что из этого? Читатель не успевает ни посочувствовать героине, ни понять, зачем она вообще появилась на сцене жизни, как все, ее роль закончилась, актриса удалилась в дом престарелых доживать. Спасибо Путину автору за это.

Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?
Когда рецензент был моложе и наивнее, он вдохновленный легендой о могиле Чингисхана написал строчки вопреки легенде:

Где же был Чингисхан, когда суслики пели в степи?
Где была его сталь, когда ветер сбивал тени с ног?
Клялся он, что его никогда не найдут.
Лжесвидетельства звезд, разве их оправдали века?

Если бы он тогда прочитал роман Радзинского, он такой бы ерунды не написал. Не потому что легенда утратила бы свое очарование. Просто понял бы, что нет ничего хуже домыслов в виде глупости. Попытка вникнуть в мировоззрение полководца, жившего столетия назад, и подменить его современным героем (или просто придать ему современные черты) не просто нелепа, от нее веет безнадежным дилетантизмом и желанием выставить читателя дураком. Я быть таким не хочу, не желаю! Может быть, Чингисхан желал бессмертия и получил, точно писатель желал признания – его читают, читатель желал хорошего романа, хоть бы и о монголах, но понял, что желал слишком многого.

А годы проходят — все лучшие годы
Этот роман не о времени. Там нет его течения, нет перемен. Хотя Агафонкин вроде бы путешествует, это иллюзия. На самом деле все застыло, как муха в янтаре, в начале 21 века. Пройдут годы, лучшие и худшие, роман не останется во времени, он привязан к точке, и эта точка не самая интересная. У Радзинского бесспорно есть талант, но его недостаточно, чтобы метафорическая юла начала свое вращение, а читатель через десять лет нашел в романе себя. Если же он и прочитает книгу, он не пойдет в восхищении обдумывать книгу под звездным небом степи, а призовет «Карету, мне карету!» (метафорическую, конечно), чтобы сбежать от посредственной литературы. Я не пророк, и не путешественник во времени (а как бы хотелось), это даже не мое желание. Просто, если мои лучшие годы пройдут, а роман станет спустя время только лучше, я опечалюсь, что был таким недальновидным и невнимательным читателем в 2018 году.

P.S. Спасибо Михаилу Юрьевичу за материалы для оформления данного отзыва. Если среди читателей рецензии есть путешественники во времени, буду очень обязан, если это спасибо передадите.