О любви легко говорить тому, к кому ничего не испытываешь. А если действительно дорожишь этим словом, то выдавить его из себя не можешь… Даже если оно все время крутится на языке…
«От страсти хорошо умирать, а жить нужно при более низких температурах», — в одном из интервью сказала Виктория Токарева. И это была та самая философия, которая всегда позволяла Горяновой выходить из любовных отношений с высоко поднятой головой.
Дни, проведенные с Егоровым, научили ее нехитрой житейской мудрости: если мужик так страшно сказал, не нужно лишний раз переспрашивать. Чревато.
Как Горянова все это выдерживала? Легко! Она научилась одному абсолютно женскому приему, тому, что спасает отношения по всей нашей многострадальной Родине: Даринка научилась мастерски врать, предусмотрительно молчать и очаровательно недоговаривать. Никогда девушка не делала этого в отношениях, а тут вдруг пришлось. Один только вопрос, на который Горянова так и не смогла для себя ответить, — зачем?
А Лилька плакала, уже не сдерживая больное «уканье»…Лилька плакала, а Горянова думала — зачем такие больные отношения? Зачем они, если в этих отношениях женщина несчастлива? Зачем? Кому они нужны? Что такого в них, что женщина, красивая, умная женщина цепляется за отголоски любви, старается изменить себя в угоду любимому, тому, кому нет до нее дела… Лилька плакала, а Даринка смотрела на нее и не понимала, ради чего все это? Горянова давно уже для себя решила, что отношения, в котором люди несчастны, нужно обрывать. Нещадно. Они не стоят того.
... напористость, сила, уверенность в себе всегда должны идти рука об руку с воспитанностью, ибо без нее все эти качества лишь показатель абсолютной распущенности и глупости.
... любишь кататься, люби и последствия.
Разум редко бывает прав, если сердце сопротивляется
— Роман, а вам нравятся голубоглазые тоненькие блондинки?
...— Нравятся…
Элька расплылась в довольной улыбке:
— Тогда почему женитесь на махровой брюнетке? — сказала ехиднее некуда.
Роман Владимирович был сама деликатность:
— Мне клоун в цирке тоже очень нравится, но, согласись, это не повод тащить его под венец…
— Олег, — канючила в трубку Горянова, — ну передай телефон Ольке! У меня срочное дело!
— У тебя, Дарин, всегда срочное дело, а у Олечки режим!
— Какой режим?! Она не больна, Олежечка, она просто бе-ре-ме-нна!
— Как просто?! — искренне негодовал завирковский супружник. — Она не просто беременна, она долгожданно беременна! Мы над этим десять лет неустанно трудились…
— Нашел чем хвастать, снайпер недоделанный, ты хоть презерватив пробовал с хера снимать? — не удержалась от злобной выходки Горянова.
— Я сейчас кому — то презерватив на рот натяну, чтобы словестная дрянь не размножалась!
— С ума сошли…
Егоров чуть улыбнулся и приблизился совсем, скользнув губами по уголкам горяновских губ:
— Сошел…
Горянова отказывалась воспринимать происходящее, но сердце билось, с невероятной скоростью отбивая ритм, и горячие губы туманили разум:
— А я очень резкая.
— Хорошо…
И снова горячее касание рта.
— Я…. я матом ругаюсь, как сапожник…
— У меня все кругом матом ругаются, судьба, видно, такая…
И горячие ладони обожгли холодную кожу спины под курткой, притягивая без остатка.
— Я командовать люблю…
— Я тоже…
Через секунду они целовались.
Когда женщина приказывает — она уже глупая. Такую замуж зачем брать? А вот когда женщина на мужчину только посмотрела, а тот уже бежит выполнять, вот это ум! У нас Марине утром не успеет стол накрыть, а Гогенчик уже все сделал.
— Это как? — хмыкнув, интересовалась Горянова.
— А это он ночью по ее храпу догадался, что ей надо!