Цитаты из книги «Однажды, в галактике Альдазар» Алиса Чернышова

44 Добавить
Как коротают досуг шпионы-модификанты, вышедшие на пенсию? Что бывает, когда в доме удовольствия кто-то случайно путает комнату? Как проходит обкатка и пристрелка, если речь идёт о живом оружии?.. Ответы на эти и некоторые другие вопросы вы найдёте здесь) Сборник рассказов, вбоквелов и зарисовок по миру "Галактики Альдазар". Рождественский подарок поклонникам цикла. Будет пополняться по настроению. Бесплатно в процессе написания НЕ ЭРОТИКА! Рейтинг 18+ обусловлен тем, что в некоторых...
Его Катерина была нежным, уязвимым и трогательным созданием.
Именно потому, собственно, она очень трогательно вскрыла электронный замок направленным мини-взрывом — по стандартам всех спецподразделений ЗС — вошла, встала над Родасом, скрестив руки на груди, и нежно поинтересовалась:
— Ну, и какого хрена?
Неэффективным как оружие… Тут, конечно, засада, да. Оружие оно такое, оно механически выполняет свою работу, а потом его прячут в шкаф. А с дефектом вечный гемор, ты прав: люди хотят спать, жрать, трахаться, у них бывают семейные проблемы, экзистенциальные кризисы и прочее дерьмо. Люди никогда не бывают полностью объективны, у них в мозгах всегда каша и вот это всё. Они иногда думают на работе о том, как кого-то трахнут, и принимают паршивые решения, потому что они, ну знаешь, люди. Оружие… с ним таких непоняток не бывает. Ему не надо ничего решать, ни о чём беспокоиться, ни на что отвлекаться. Оружие просто работает до какого-то предела, а потом ломается. Или морально устаревает и списывается в утиль. Поправь меня, но я могу придумать только два возможных итога.
— Слушай, ну ты же читаешь чужие мысли. Должен получше прочих знать, что в человеческих головах чего только не возникает в режиме 24/7. Это совершенно не значит, что ты действительно это имеешь в виду.
Необычная и почти абсолютная власть над другим существом. Ровно та же самая, которую испытываешь, когда одним движением ломаешь чью-то шею — и в то же время совершенно другая. Два полюса жизни и смерти; неудивительно, учитывая биологическое предназначение секса, в общем-то. В этом была какая-то логика, но Родас не был готов разбираться с этим прямо сейчас.
Удерживая Катерину на границе, изучая, как врага на поле, заставляя плавиться в своих руках, как раскалённый металл, Родас упивался этим ощущением. Он понимал в тот момент очень ясно, почему богам в конечном итоге решили оставить пол, почему в человеческой истории секс, власть и жестокость оказались настолько тесно переплетены: это крайности одной и той же сущности, грани одного ощущения, диаметрально разные — и неуловимо похожие одновременно.
— Всё в порядке?
— Звёзд почти не видно, — заметила она тихо.
— Это из-за искусственной атмосферы и освещения мегаполиса, — заметил Родас. — Они там, звёзды.
— Я знаю. Просто накрывает иногда, — она тихо вздохнула, и он с удивлением понял, что это был почти всхлип. — Эта жизнь похожа на сказку. Здесь, с тобой… Но звёзд не видно, и иногда приходят мысли.
— Мысли? — невозможность заглянуть в её голову — мучение.
— А вдруг я всё же умерла. Вдруг тот мудак из Гелиос-бета всё же достал меня напоследок? Вдруг мы с тобой убили друг друга там, у Лестницы в Небо? А теперь я вижу просто предсмертную галлюцинацию…
Идея же с наказанием тех, кто выполнял прямые приказы и не мог их ослушаться без серьёзного вреда для себя — ну, такая себе перспектива. Если все так будут делать, то войны на этом свете не будут заканчиваться вообще никогда.
Где-то надо уметь останавливаться.
— Да кто спорит, что основания есть у всего? Есть многое в природе, рядовой, что недоступно нашим командирам…
— Мне кажется, в оригинале звучит как-то иначе.
— Ничего не знаю, сэр, всё моё образование — стрелять отсюда и до упора.
Только вот не бывает никакого раздвоения личности, и это вы получше меня знаете. Нет никакого “настоящего и ненастоящего”, “дополнительного и основного”. Есть просто парень, который пытался справиться с грёбаным кошмаром, научиться выживать и не начинать каждое утро с желания пустить себе заряд в висок. И это бой, скажу я вам, посложнее всяких там сражений. Фигня эти ваши сражения! Выжил — хорошо, не выжил — всё кончилось, в плен попал — ничто уж от тебя и не зависит больше. А вот это дерьмо… Тут каждый дерётся с кошмарами, и воспоминаниями, и виной.
И вроде бы каждый человек имеет право страдать ерундой по-своему, но порой это оборачивалось самым настоящим противостоянием с медиками. Особенно в вопросах детей. Адепты “чистоты” скрывали беременность, выковыривали медицинские чипы, игнорировали вызовы в медцентры… Анжелике было не понять, в чём тут удовольствие — самостоятельно отнять у своего ребёнка шанс прожить подольше или обречь его всю жизнь страдать от генетического заболевания.
Но люди странные. Все, без исключения. И они имеют право выбирать, во что верить. Только вот где именно должна пролегать граница между вмешательством и невмешательством, верой и научным подходом, уважением к личным границам и обоснованным вмешательством… или вот травмирующей правдой и молчанием — это вечный гамлетовский вопрос в стиле модерн. Тот самый, на который учёным и медикам приходится отвечать постоянно.
— Есть на этом свете вещи, которые человек не может рассказать тому, кого любит, — сказала Анжелика. — Потому что просто не может причинить ему боль. Это тёмные секреты, цена которых очень высока. Они могут всплывать в будущем, если похоронены недостаточно глубоко. С ними тяжело жить. Но, если ты сможешь похоронить этот секрет достаточно глубоко, если сумеешь уничтожить все улики и оградить Нико от этого знания — тогда, возможно, эта ложь действительно обернётся на благо. И есть вероятность, что никто не отнимет у него любви матери, детства, веры. Но ты должна понимать две вещи: во-первых, тебе самой придётся с этим жить, что непросто; во-вторых… Он вполне может возненавидеть тебя, если всё же узнает.
Лёха Бобр был горд. И умилён. Она во всём пошла в маму. Даже хук справа оказался очень похож! В общем, чудесный ребёнок
"Мы не уроды, - сказал Двадцатый обиженно. - Мы просто симбиотический организм, колония. Почему он называет нас уродами? Мы красивы с точки зрения аэродинамики. И симметрии. Я могу принять форму шара, если надо."
"Люди не считают шар красивым."
"Люди странные?"
"Да."
- Ты мог бы сиять не так откровенно? - только и уточнил Малатеста. - У нас тут серьёзная операция, между прочим.
- Как я могу!? - проворковал Деймос, озаряя мир совершенно счастливой улыбкой.
Мир по этому поводу сильно очковал.
- И если я хочу посотрудничать с полицией Земного Союза, кто может мне это запретить?
Малатеста застонал.
- Здравый смысл?
- Не знаю никого с таким именем.
- С тобой я чувствую себя так, как будто у меня есть всё время мира, - вдруг сказала она, гладя его щёку. - Как будто я дома. Мне не хочется урывать секунды, брать всё нахрапом, ловить момент между парочкой смертей, хвататься за всё и побольше. Мне нравится, что с тобой мне... просто, как дышать.
Кто там сказал, что секс не решает психологические проблемы? Тот, кто это сказал, ни бельмеса не понимает ни в первом, ни во втором.
Любовь не превращает чудовищ в прекрасных принцев. Уж Кат, навидавшись на своём веку чудовищ, знала это получше прочих. Потому-то маленьким принцессам, выросшим на сказках, лучше сразу находить себе прекрасных принцев или миленьких пажей.
— Да, парень, — протянул Егор, — быть человеком — полный отстой. И ответственность за решения свалить не на кого, и правильных ответов по жизни не существует, как и алгоритмов — сам, всё сам. В том числе разгребать последствия собственных решений, эмоциональных загонов и неизбежных ошибок. А ещё постоянно смотреть, как картина мира рушится и собирается заново.
— А как сделать так, чтобы она не рушилась?
— А никак, — хохотнул Егор, — потому что она, наверное, должна рушиться. Даже если это пиздецки больно. Потому что разбиваться на ошмётки и косо-криво сшивать себя заново — это, знаешь ли, человеческая жизнь.
Родас никогда не был идиотом. Если даже со стороны умел казаться таковым. Это у них с Балбесом определённо было общее.