Цитаты из книг

Мужчины — эгоисты, а сыновья еще хуже.
Матери, по их мнению, должны любить только одного единственного: их отца, а иначе они будут жутко разочарованы.
И неважно, умер ли отец или второй раз женился.
Любовь женщины к мужу должна быть вечной и непоколебимой. Красивая сказка и для старых мужиков, и для молодых.
— Господи, Лера, да сопли ты уже свои подбери! — раздраженно гаркает на меня Ярослав. Даже пол вибрирует от его приказа. Сердце сжимается. — У тебя другая женщина… — сипло отзываюсь я и закрываю лицо руками, забиваясь в бессилии в угол дивана. — Да, любимая женщина, — четко проговаривает. — А я? — мои ладони соскальзывают с мокрого от слез лица. — А ты, — презрительно отрезает, — привычка, от которой пора отказаться. Я ищу загнанным взглядом поддержку у дочери, которая в ответ лишь...
Нет ничего отвратительнее брошенной слабой женщины, которая при рыданиях выпускает из себя не только реки слез, но и ручьи соплей.
— Господи, Лера, да сопли ты уже свои подбери! — раздраженно гаркает на меня Ярослав. Даже пол вибрирует от его приказа. Сердце сжимается. — У тебя другая женщина… — сипло отзываюсь я и закрываю лицо руками, забиваясь в бессилии в угол дивана. — Да, любимая женщина, — четко проговаривает. — А я? — мои ладони соскальзывают с мокрого от слез лица. — А ты, — презрительно отрезает, — привычка, от которой пора отказаться. Я ищу загнанным взглядом поддержку у дочери, которая в ответ лишь...
Мужики — бессердечные чудовища, и с теми, кого они разлюбили, они поступают безжалостно. Убивают. Не физически, но морально.
— Господи, Лера, да сопли ты уже свои подбери! — раздраженно гаркает на меня Ярослав. Даже пол вибрирует от его приказа. Сердце сжимается. — У тебя другая женщина… — сипло отзываюсь я и закрываю лицо руками, забиваясь в бессилии в угол дивана. — Да, любимая женщина, — четко проговаривает. — А я? — мои ладони соскальзывают с мокрого от слез лица. — А ты, — презрительно отрезает, — привычка, от которой пора отказаться. Я ищу загнанным взглядом поддержку у дочери, которая в ответ лишь...
Вот она разница между мужчиной и женщиной.
Тетки витают в облаках, страдают о сладком прошлом, тоскуют по первым поцелуям и теплой слабости в теле, а мужики… мужики делают так больно, что хочется исчезнуть и больше ничего не чувствовать.
— Господи, Лера, да сопли ты уже свои подбери! — раздраженно гаркает на меня Ярослав. Даже пол вибрирует от его приказа. Сердце сжимается. — У тебя другая женщина… — сипло отзываюсь я и закрываю лицо руками, забиваясь в бессилии в угол дивана. — Да, любимая женщина, — четко проговаривает. — А я? — мои ладони соскальзывают с мокрого от слез лица. — А ты, — презрительно отрезает, — привычка, от которой пора отказаться. Я ищу загнанным взглядом поддержку у дочери, которая в ответ лишь...
выть о том, что любовницы мрази и шлюхи, бессмысленно и непродуктивно. Мир такой. Он не прощает слабых людей,а любовницы лишь хотят счастья и борются за него. Кто запрещает женам бороться за мужей, м?
— Господи, Лера, да сопли ты уже свои подбери! — раздраженно гаркает на меня Ярослав. Даже пол вибрирует от его приказа. Сердце сжимается. — У тебя другая женщина… — сипло отзываюсь я и закрываю лицо руками, забиваясь в бессилии в угол дивана. — Да, любимая женщина, — четко проговаривает. — А я? — мои ладони соскальзывают с мокрого от слез лица. — А ты, — презрительно отрезает, — привычка, от которой пора отказаться. Я ищу загнанным взглядом поддержку у дочери, которая в ответ лишь...
Мужика, который любит, ничем не завлечь
— Господи, Лера, да сопли ты уже свои подбери! — раздраженно гаркает на меня Ярослав. Даже пол вибрирует от его приказа. Сердце сжимается. — У тебя другая женщина… — сипло отзываюсь я и закрываю лицо руками, забиваясь в бессилии в угол дивана. — Да, любимая женщина, — четко проговаривает. — А я? — мои ладони соскальзывают с мокрого от слез лица. — А ты, — презрительно отрезает, — привычка, от которой пора отказаться. Я ищу загнанным взглядом поддержку у дочери, которая в ответ лишь...
Мы все умные, когда больно кому-то другому
— Господи, Лера, да сопли ты уже свои подбери! — раздраженно гаркает на меня Ярослав. Даже пол вибрирует от его приказа. Сердце сжимается. — У тебя другая женщина… — сипло отзываюсь я и закрываю лицо руками, забиваясь в бессилии в угол дивана. — Да, любимая женщина, — четко проговаривает. — А я? — мои ладони соскальзывают с мокрого от слез лица. — А ты, — презрительно отрезает, — привычка, от которой пора отказаться. Я ищу загнанным взглядом поддержку у дочери, которая в ответ лишь...
— Самое главное в жизни каждого мужчины… это его женщина. Она должна быть твоей целью. Детей надо любить, баловать, воспитывать, но они уйдут, а жена останется. Это надо понять, как можно раньше, и тогда жить эту жизнь ты будешь иначе. Иначе любить жену. Иначе быть с ней. Иначе смотреть на нее. Чувствовать ее.
— Господи, Лера, да сопли ты уже свои подбери! — раздраженно гаркает на меня Ярослав. Даже пол вибрирует от его приказа. Сердце сжимается. — У тебя другая женщина… — сипло отзываюсь я и закрываю лицо руками, забиваясь в бессилии в угол дивана. — Да, любимая женщина, — четко проговаривает. — А я? — мои ладони соскальзывают с мокрого от слез лица. — А ты, — презрительно отрезает, — привычка, от которой пора отказаться. Я ищу загнанным взглядом поддержку у дочери, которая в ответ лишь...
Сильные мужчины мыслят и живут иначе.
Они могут быть бесстрашными перед врагами, они с легкостью зарабатывают деньги, завоевывают мир, но перед моментами, когда они ничего не могут сделать, они пасуют.
Они пугаются.
— Господи, Лера, да сопли ты уже свои подбери! — раздраженно гаркает на меня Ярослав. Даже пол вибрирует от его приказа. Сердце сжимается. — У тебя другая женщина… — сипло отзываюсь я и закрываю лицо руками, забиваясь в бессилии в угол дивана. — Да, любимая женщина, — четко проговаривает. — А я? — мои ладони соскальзывают с мокрого от слез лица. — А ты, — презрительно отрезает, — привычка, от которой пора отказаться. Я ищу загнанным взглядом поддержку у дочери, которая в ответ лишь...
Стыд - очень сложная эмоция, и у тех мужчин, которые пугают других силой и властью, он атрофирован.
Стыд не помогает вести дела.
Стыд не помогает ворочать деньгами и заключать серьезные контракты с хищниками.
Стыд не помогает давить конкурентов и добиваться выгоды от партнеров.
Стыд чаще всего мешает мужчинам подниматься на вершину.
И чем меньше в мужчине сложных чувств, тем он успешнее и богаче. Это закон нашего мира.
— Господи, Лера, да сопли ты уже свои подбери! — раздраженно гаркает на меня Ярослав. Даже пол вибрирует от его приказа. Сердце сжимается. — У тебя другая женщина… — сипло отзываюсь я и закрываю лицо руками, забиваясь в бессилии в угол дивана. — Да, любимая женщина, — четко проговаривает. — А я? — мои ладони соскальзывают с мокрого от слез лица. — А ты, — презрительно отрезает, — привычка, от которой пора отказаться. Я ищу загнанным взглядом поддержку у дочери, которая в ответ лишь...
— Женщины многое не понимают, — Толя качает головой, — а мы… не можем ничего объяснить, ведь мы сами можем не понимать...
— Господи, Лера, да сопли ты уже свои подбери! — раздраженно гаркает на меня Ярослав. Даже пол вибрирует от его приказа. Сердце сжимается. — У тебя другая женщина… — сипло отзываюсь я и закрываю лицо руками, забиваясь в бессилии в угол дивана. — Да, любимая женщина, — четко проговаривает. — А я? — мои ладони соскальзывают с мокрого от слез лица. — А ты, — презрительно отрезает, — привычка, от которой пора отказаться. Я ищу загнанным взглядом поддержку у дочери, которая в ответ лишь...
— Любовь не про логику, дамочка.
— Господи, Лера, да сопли ты уже свои подбери! — раздраженно гаркает на меня Ярослав. Даже пол вибрирует от его приказа. Сердце сжимается. — У тебя другая женщина… — сипло отзываюсь я и закрываю лицо руками, забиваясь в бессилии в угол дивана. — Да, любимая женщина, — четко проговаривает. — А я? — мои ладони соскальзывают с мокрого от слез лица. — А ты, — презрительно отрезает, — привычка, от которой пора отказаться. Я ищу загнанным взглядом поддержку у дочери, которая в ответ лишь...
Мы стоим на краю пропасти, заглянули в нее и увидели дно. Увидели то, что могло быть с нами, если бы поленилась поднимать скандал из-за его измен.
— Мне давно неприятно прикасаться к тебе, — презрительно говорит. Нет, цедит сквозь зубы. — У тебя не кожа, а сухой пергамент… Я будто с мумией ложусь в кровать. Прикрываю дрожащими пальцами рот, чтобы не закричать, не завыть. — Ты же знаешь… У меня гормональный сбой… Я же лечусь, Паша…Доктор сказал... — Ты сама просила поговорить, — взрывается его высокомерный смешок. — Сама спросила, что не так. Я тебе ответил честно и без лжи. Ты постарела. Закрываю глаза. Кутаюсь в шаль и отворачиваюсь от...
Возраст не просто отнял силы. Он содрал с них всю шелуху иллюзий, всю показную браваду, оставив голую, неприглядную суть: два старых, несчастных человека, связанных когда-то грязным поступком, который теперь, в старости, не приносит ничего, кроме стыда или равнодушия.
— Мне давно неприятно прикасаться к тебе, — презрительно говорит. Нет, цедит сквозь зубы. — У тебя не кожа, а сухой пергамент… Я будто с мумией ложусь в кровать. Прикрываю дрожащими пальцами рот, чтобы не закричать, не завыть. — Ты же знаешь… У меня гормональный сбой… Я же лечусь, Паша…Доктор сказал... — Ты сама просила поговорить, — взрывается его высокомерный смешок. — Сама спросила, что не так. Я тебе ответил честно и без лжи. Ты постарела. Закрываю глаза. Кутаюсь в шаль и отворачиваюсь от...
Он стоит передо мной, этот некогда грозный хищник, теперь – старый, разъяренный и абсолютно бессильный зверь в клетке собственного тела и возраста.
Он больше не имеет надо мной власти. Никакой. Ни денежной, ни физической, ни эмоциональной. Он – пленник времени, а я – его смотрительница. И это… восхитительно.
— Мне давно неприятно прикасаться к тебе, — презрительно говорит. Нет, цедит сквозь зубы. — У тебя не кожа, а сухой пергамент… Я будто с мумией ложусь в кровать. Прикрываю дрожащими пальцами рот, чтобы не закричать, не завыть. — Ты же знаешь… У меня гормональный сбой… Я же лечусь, Паша…Доктор сказал... — Ты сама просила поговорить, — взрывается его высокомерный смешок. — Сама спросила, что не так. Я тебе ответил честно и без лжи. Ты постарела. Закрываю глаза. Кутаюсь в шаль и отворачиваюсь от...
Лучше быть агрессивным, самодовольным уродом, чем честным слизняком для сына. Пусть лучше ненавидит меня, злится, обвиняет, но не жалеет.
— Мне давно неприятно прикасаться к тебе, — презрительно говорит. Нет, цедит сквозь зубы. — У тебя не кожа, а сухой пергамент… Я будто с мумией ложусь в кровать. Прикрываю дрожащими пальцами рот, чтобы не закричать, не завыть. — Ты же знаешь… У меня гормональный сбой… Я же лечусь, Паша…Доктор сказал... — Ты сама просила поговорить, — взрывается его высокомерный смешок. — Сама спросила, что не так. Я тебе ответил честно и без лжи. Ты постарела. Закрываю глаза. Кутаюсь в шаль и отворачиваюсь от...
Зачем влюбляться, тратить силы, время, идти на компромиссы, если в итоге ждет развод?
— Мне давно неприятно прикасаться к тебе, — презрительно говорит. Нет, цедит сквозь зубы. — У тебя не кожа, а сухой пергамент… Я будто с мумией ложусь в кровать. Прикрываю дрожащими пальцами рот, чтобы не закричать, не завыть. — Ты же знаешь… У меня гормональный сбой… Я же лечусь, Паша…Доктор сказал... — Ты сама просила поговорить, — взрывается его высокомерный смешок. — Сама спросила, что не так. Я тебе ответил честно и без лжи. Ты постарела. Закрываю глаза. Кутаюсь в шаль и отворачиваюсь от...
Мы просто... перестали друг друга видеть. Слышать. Перестали замечать, что «всё хорошо» — это не про тишину за ужином и спину в постели.
Это про... про желание что-то сказать. Про желание коснуться просто так. А у нас это желание усохло. По чуть-чуть. Каждый день по чуть-чуть.
Наш брак как дерево, ствол которого изнутри жрали черви. Стояло годами зеленое, а потом рухнуло.
— Мне давно неприятно прикасаться к тебе, — презрительно говорит. Нет, цедит сквозь зубы. — У тебя не кожа, а сухой пергамент… Я будто с мумией ложусь в кровать. Прикрываю дрожащими пальцами рот, чтобы не закричать, не завыть. — Ты же знаешь… У меня гормональный сбой… Я же лечусь, Паша…Доктор сказал... — Ты сама просила поговорить, — взрывается его высокомерный смешок. — Сама спросила, что не так. Я тебе ответил честно и без лжи. Ты постарела. Закрываю глаза. Кутаюсь в шаль и отворачиваюсь от...
Пить надо только в хорошем настроении и по хорошему поводу. ... Под закусочку, душевные разговоры, песни, а не тогда, когда ты хочешь трусливо залить свои зенки и уйти в бессознанку.
— Машке муж изменяет, — погружаю нож в пышный пирог с говядиной и карамелизированным луком, пристально глядя на супруга. — Какой Машке? — едва заметно напрягается. — А у них ребенок, — вытягиваю нож и делаю новый надрез в тесте с ароматной начинкой. — Милый… — Да, Евушка? — Нас же это не коснется? — ласково улыбаюсь. — Это ведь, наверное, так больно, когда близкий человек тебя предает. — Нет, не коснется, — слабо улыбается. — У нас все иначе.
...только воздержание даёт сто процентов защиты.
— Машке муж изменяет, — погружаю нож в пышный пирог с говядиной и карамелизированным луком, пристально глядя на супруга. — Какой Машке? — едва заметно напрягается. — А у них ребенок, — вытягиваю нож и делаю новый надрез в тесте с ароматной начинкой. — Милый… — Да, Евушка? — Нас же это не коснется? — ласково улыбаюсь. — Это ведь, наверное, так больно, когда близкий человек тебя предает. — Нет, не коснется, — слабо улыбается. — У нас все иначе.
Золушки лезут к принцам, думая только о карете да туфельках. А что за принцем стоит целое королевство, да ещё и с драконами - об этом не задумываются.
— Мне давно неприятно прикасаться к тебе, — презрительно говорит. Нет, цедит сквозь зубы. — У тебя не кожа, а сухой пергамент… Я будто с мумией ложусь в кровать. Прикрываю дрожащими пальцами рот, чтобы не закричать, не завыть. — Ты же знаешь… У меня гормональный сбой… Я же лечусь, Паша…Доктор сказал... — Ты сама просила поговорить, — взрывается его высокомерный смешок. — Сама спросила, что не так. Я тебе ответил честно и без лжи. Ты постарела. Закрываю глаза. Кутаюсь в шаль и отворачиваюсь от...
— Самый злейший враг, па… — говорю я тихо, глядя на трещину в асфальте у своих ног. — Даже для самого отвратительного подлеца… Это время.
— Мне давно неприятно прикасаться к тебе, — презрительно говорит. Нет, цедит сквозь зубы. — У тебя не кожа, а сухой пергамент… Я будто с мумией ложусь в кровать. Прикрываю дрожащими пальцами рот, чтобы не закричать, не завыть. — Ты же знаешь… У меня гормональный сбой… Я же лечусь, Паша…Доктор сказал... — Ты сама просила поговорить, — взрывается его высокомерный смешок. — Сама спросила, что не так. Я тебе ответил честно и без лжи. Ты постарела. Закрываю глаза. Кутаюсь в шаль и отворачиваюсь от...
После сорока можно задуматься уже о раздельных спальнях, — говорю я Паше. — А то… сон становится чутким, а храп и пердёж уже не радуют, а не дают спать.
— Мне давно неприятно прикасаться к тебе, — презрительно говорит. Нет, цедит сквозь зубы. — У тебя не кожа, а сухой пергамент… Я будто с мумией ложусь в кровать. Прикрываю дрожащими пальцами рот, чтобы не закричать, не завыть. — Ты же знаешь… У меня гормональный сбой… Я же лечусь, Паша…Доктор сказал... — Ты сама просила поговорить, — взрывается его высокомерный смешок. — Сама спросила, что не так. Я тебе ответил честно и без лжи. Ты постарела. Закрываю глаза. Кутаюсь в шаль и отворачиваюсь от...
Да, назло бывшему мы можем надеть под платье стринги, а вот “нарадость” мы почему-то не ничего не можем.
— Мне давно неприятно прикасаться к тебе, — презрительно говорит. Нет, цедит сквозь зубы. — У тебя не кожа, а сухой пергамент… Я будто с мумией ложусь в кровать. Прикрываю дрожащими пальцами рот, чтобы не закричать, не завыть. — Ты же знаешь… У меня гормональный сбой… Я же лечусь, Паша…Доктор сказал... — Ты сама просила поговорить, — взрывается его высокомерный смешок. — Сама спросила, что не так. Я тебе ответил честно и без лжи. Ты постарела. Закрываю глаза. Кутаюсь в шаль и отворачиваюсь от...
...истинная любовь не кричит.
— Иди к папе, зайка! Мой бывший муж подхватывает на руки румяную малышку. Она обнимает его за шею и что-то шепчет на ухо, а затем звонко смеется, запрокинув голову. Не верю, что это Константин. Он все же вернулся в Россию? — Папа, я люблю тебя, — малышка прижимает ладошки к лицу Константина. — Люблю как до луны и обратно, папа. — Я все равно тебя люблю больше, — ласково шепчет в ответ. Улыбается нежно. С любовью. В груди что-то трескается. Больно. Я непроизвольно пячусь. Костя...