— У нас два варианта, — Роман смотрит на меня прямо и мрачно. Скулы заострились. — Лер, давай все обсудим, как взрослые люди. Без истерик. Я крепко сжимаю в руках вазу с ромашками и молчу. Одно лишнее движение, и я упаду в обморок. Тошнит. У моего мужа есть любовница. И она залетела. — Я облажался. Да, — по его лицу пробегает тень ярости. — Я не спорю, Лер, но аборт уже делать поздно. И ты ведь знаешь, что я считаю, что у ребенка должен быть отец. Поэтому… — Заткнись, — выдыхаю я...
— Нам нужна секретарша, — Тимур лениво покачивается в кресле и обнажает ровные белые зубы в недоброй улыбке, — исполнительная, старательная и стрессоустойчивая. Слышу в его голосе липкую двусмысленность. Рома, присев на край стола, согласно кивает словам друга: — Нас же двое, Анюта. Справишься? — Будто у нее есть выбор, — смеется Тимур, и у меня от его смеха спирает грудь страхом. — Ну, Одинцова, юбочку повыше… ХЭ
— Господи, Лера, да сопли ты уже свои подбери! — раздраженно гаркает на меня Ярослав. Даже пол вибрирует от его приказа. Сердце сжимается. — У тебя другая женщина… — сипло отзываюсь я и закрываю лицо руками, забиваясь в бессилии в угол дивана. — Да, любимая женщина, — четко проговаривает. — А я? — мои ладони соскальзывают с мокрого от слез лица. — А ты, — презрительно отрезает, — привычка, от которой пора отказаться. Я ищу загнанным взглядом поддержку у дочери, которая в ответ лишь...
— Не трогай меня, — толкаю его в грудь, но он не выпускает меня из стальной хватки.
— Я тебе сказал, — шипит в лицо, — не дури. Успокойся и поговорим. Как взрослые и адекватные люди.
— Адекватные? — шепчу я и повышаю голос. — Ты с моей сестрой спишь! С родной сестрой! — опять толкаю его в грудь, захлебываясь в ужасе и отвращении к Макару. — Как долго?!
— Две недели, — раздается надменный голос Жанны.
— Сгинь, дрянь такая! — в ярости гаркает Макар. — Или я тебе шею, мразь, сверну!
— Иди к папе, зайка! Мой бывший муж подхватывает на руки румяную малышку. Она обнимает его за шею и что-то шепчет на ухо, а затем звонко смеется, запрокинув голову. Не верю, что это Константин. Он все же вернулся в Россию? — Папа, я люблю тебя, — малышка прижимает ладошки к лицу Константина. — Люблю как до луны и обратно, папа. — Я все равно тебя люблю больше, — ласково шепчет в ответ. Улыбается нежно. С любовью. В груди что-то трескается. Больно. Я непроизвольно пячусь. Костя...
— Закрой свой рот! — от баса мужа вздрагивает хрустальная люстра над моей головой. — Как же ты меня… Он хочет выругаться матом, но медленно выдыхает и сжимает кулаки, глядя на меня исподлобья. На его виске вздулась вена. — Как же ты меня утомила, дорогая, — Демьян понижает голос до разъяренной хрипотцы. — Ты бы знала… — Ты ответишь на мой вопрос?! — срываюсь в судорожный шепот. — Говори! У тебя кто-то есть?! — Да, — он не отводит взгляда. Глаза как льдинки. — Теперь ты успокоишься? *** ...
— Мы с вашей мамой разводимся, — строго и безапелляционно заявляет Захар нашим детям. Я сжимаю в пальцах мятую салфетку и не мигая смотрю в сторону окна. Нет, я не разрыдаюсь, ведь моего мужа раздражают женские истерики. — Что? — спрашивает наша старшая дочь Снежка. — Что это еще за бред? Сын Матвей поднимает недоуменный взгляд от планшета, приподнимает бровь и молча ждет разъяснений. — У меня другая женщина, — мрачно отвечает Захар, постукивая пальцами по столешнице. — И я вас планирую...
— Твой отец мне изменяет, — признаюсь молчаливой дочери, нервно подергивая кулончик на шее. — У него другая женщина. Такое терпеть я не буду. — А ты и не будешь терпеть, — устало вздыхает мой муж Владимир, развалившись в кресле. Закидывает ногу на ногу, — сегодня же соберут твои вещи и отвезут в наш летний дом. Я оборачиваюсь. Слезы ручьями текут по моему лицу, и Володя поднимает на меня насмешливый взгляд: — А ты чего ждала? — Пап, ты не можешь оставить маму, — возмущенно шепчет наша дочь...
— Ты, как умная женщина, — сдавливает мою шею в горячих стальных пальцах сильнее, — ведешь себя тихо. Не дергайся, дорогая. Это всего лишь развод. — Не надо… — хрипло и сдавленно прошу я. — Отпусти... — Терпеть твои истерики никто не будет, — щурится, и в зрачках моего мужа Марка вспыхивает недобрый огонь, — они меня утомили за эти тридцать лет. Теперь будет все иначе. В глазах темнеет. Руки слабеют, а ноги подкашиваются. — Папа ведь прав, — тихо говорит в стороне наша старшая дочь Яна, —...