Only connect! That was the whole of her sermon. Only connect the prose and the passion, and both will be exalted, and human love will be seen at its height.
Обсуждение поддерживает жизнь в доме. Дом не может стоять только благодаря кирпичной кладке.
Люди утратили человечность и стали выбирать нравственные ценности так же произвольно, как игральные карты из колоды.
Death destroys a man: the idea of Death saves him.
Это новое чувство. Оно сопровождается многими дурными вещами, но само по себе оно хорошо, и надеюсь, что и для женщин в скором времени не работать будет так же постыдно, как в прошлом веке не выйти замуж.
Самоотречение хорошо как средство укрепления характера.
— Я верю в личную ответственность. А вы? И вообще во все личное. Ненавижу… Наверное, мне не следует этого говорить, но Уилкоксы определенно идут по неверному пути. Хотя, возможно, в этом не их вина. Возможно, маленький кусочек сознания, который говорит «я», вообще выскочил у них из головы, и тогда обвинять их — пустая трата времени. Есть одна кошмарная теория, согласно которой сейчас рождается особая порода людей, предназначенных в будущем управлять всеми нами только потому, что у них в головах нет этого маленького кусочка, говорящего «я». Слышали о такой?
— А какой смысл в мелких подачках? Хочется совершить в жизни хоть один поступок — вытащить человека из пропасти, а не совать ему эти ничтожные шиллинги и одеяла, от которых серость становится еще более серой.
Раскаяние не входит в число вечных истин. Греки были правы, развенчав его. Раскаяние действует слишком своенравно, словно эринии выбирают для наказания лишь каких-то определенных людей и определенные проступки. Из всех средств, способствующих человеческому возрождению, Раскаяние, несомненно, самое опустошительное. Вместе с отравленными оно отсекает и здоровые ткани. Это нож, который врезается гораздо глубже, чем зло.
Жизнь иногда бывает жизнью, а иногда всего лишь драмой, и нужно научиться отличать одно от другого.
...злоупотребление доверием — дело рук человека, а недостаток доверия — дело рук дьявола.
Если о каких-то преступлениях мы даже и не подозреваем, то это не значит, что они не были совершены.
They stood together in the gloom of the spruces, an empty world glimmering about them wide and gray under the stars.
He seemed a part of the mute melancholy landscape, an incarnation of its frozen woe, with all that was warm and sentient in him fast bound below the surface; but there was nothing unfriendly in his silence. I simply felt that he lived in a depth of moral isolation too remote for casual access, and I had the sense that his loneliness was not merely the result of his personal plight, tragic as I guessed that to be, but had in it, as Harmon Gow had hinted, the profound accumulated cold of many Starkfield winters.
But at sunset the clouds gathered again, bringing an earlier night, and the snow began to fall straight and steadily from a sky without wind, in a soft universal diffusion more confusing than the gusts and eddies of the morning. It seemed to be a part of the thickening darkness, to be the winter night itself descending on us layer by layer.
The early mist had vanished and the fields lay like a silver shield under the sun. It was one of the days when the glitter of winter shines through a pale haze of spring. Every yard of the road was alive with Mattie's presence, and there was hardly a branch against the sky or a tangle of brambles on the bank in which some bright shred of memory was not caught. Once, in the stillness, the call of a bird in a mountain ash was so like her laughter that his heart tightened and then grew large; and all these things made him see that something must be done at once.
And I say, if she'd ha' died, Ethan might ha' lived; and the way they are now, I don't see's there's much difference between the Fromes up at the farm and the Fromes down in the graveyard; 'cept that down there they're all quiet, and the women have got to hold their tongues.
He kept his eyes fixed on her, marvelling at the way her face changed with each turn of their talk, like a wheat-field under a summer breeze. It was intoxicating to find such magic in his clumsy words, and he longed to try new ways of using it.
Beyond the orchard lay a field or two, their boundaries lost under drifts; and above the fields, huddled against the white immensities of land and sky, one of those lonely New England farm-houses that make the landscape lonelier.
I HAD the story, bit by bit, from various people and, as generally happens in such cases, each time it was a different story.
It was in the early morning stillness, when his muscles were swinging to their familiar task and his lungs expanding with long draughts of mountain air, that Ethan did his clearest thinking.
That was all; but all their intercourse had been made up of just such inarticulate flashes, when they seemed to come suddenly upon happiness as if they had surprised a butterfly in the winter woods . . .
Леонард и Дик сразу принялись вырезать на старом песчанике свои инициалы "Л.У." и "Р.П.", но Пол удержался, он читал в газете язвительные замечания о любителях вырезать свои имена, не умеющих найти иной путь в бессмертие.
И нет ему места во всей этой шири. Где ни окажись, всюду он один. У его груди, у самых губ начинается пустыня без конца и края, она позади него, повсюду. По улицам спешат люди, но он все равно останется в пустоте. То лишь малые призраки, можно услышать их шаги, их голоса, но в каждом все та же ночь, все то же молчание.
Нет, собственная жизнь для нее ничто, а раз ничто - грош цена такой жизни. Теперь она со мной... и жизнь обрела цену. Значит, она должна платить... нам обоим придется платить! Люди слишком боятся платить, они предпочитают умереть с голоду.