...Против хандры нет средства лучше, чем часок-другой отчаянных усилий.
Отдавая сердце, становишься таким беззащитным!
Наш медовый месяц удался на славу- особенно учитывая, что мы провели его, занимаясь туберкулинизацией коров.
Пока есть жизнь, есть и надежда.
—…Это жуткое время пошло мне на пользу. Помните, вы сказали, что я сам себя терзаю? Потом я понял, что только этим всю жизнь и занимался. Принимал к сердцу любую пустячную неприятность и изводил себя.
— Можете не объяснять, Эндрю, — сказал я печально. — В этом я и сам мастак.
- Ну что же, - буркнул он. - И не такое случается.
Старинное йоркширское присловье. Сколько раз я слышал его в ситуациях, когда почти любой горожанин, включая и меня, начал бы биться головой об стенку. Маленькое хозяйство мистера Даглби должно было скоро окутаться кладбищенской тишиной, а он только зажал трубку в зубах и сказал: "Ну что же, и не такое случается".
"Не знаю, все ли ветеринары винят своих жен, когда им приходится ехать по неприятному вызову, но, каюсь, я всю жизнь только это и делал."
С кошками всякое бывает: ведь некоторые люди считают их законной добычей для любой жестокости.
Как и люди, животные нуждаются в друзьях.
Каждому мужчине нужно знать, за что он сражается.
Но скорбь - штука зыбкая, в том смысле, что, если люди не разделяют ее, она сама разделяет людей.
Он шел по жизни, сунув руки в карманы брюк. Она - танцуя.
Сам Уве состоял из двух цветов - черного и белого. Она раскрасила его мир. Дала ему все остальные цвета.
Есть люди, которым и так все понятно, а есть – которым все равно не понять.
Странная штука – смерть. Пускай многие всю жизнь проживают так, будто никакой смерти нет вовсе, добрую половину наших дней именно смерть служит одной из главных мотиваций нашего существования. Чем старше становимся мы, тем острее осязаем её и тем упорнее, тем настойчивей и яростней цепляемся за жизнь. Одни просто не могут без того, чтобы не чувствовать вседневного присутствия смерти, иначе не ценили бы её противоположность. Другие озабочены ею настолько, что спешат занять очередь под дверью кабинета задолго до того, как она возвестит о своём приходе. Мы страшимся её, конечно, однако ещё больше страшимся, что она заберёт не нас, а кого-то другого. Ведь самое жуткое – это когда смерть забывает про нас. Обрекая на одиночество.
А её смех - как забыть ощущение, будто кто-то босыми ножками пробегает по твоему сердцу.
Трудно признавать, что ты ошибался. Особенно если ошибался так долго.
В воскресенье ее похоронили. В понедельник Уве вышел на работу. Но спроси его кто угодно, Уве ответил бы как на духу: у него не было жизни до нее. И после нее - тоже нет.
скорбь – штука опасная, в том смысле, что, если люди не разделяют ее, она сама разделяет людей.
Нынче люди меняют старое на новое до того быстро, что умение делать что-то долговечное стало ненужным.
Странная штука – любовь. Она всегда застает тебя врасплох.
Потеряв близкого, мы вдруг принимаемся тосковать по каким-то вздорным пустякам. По ее улыбке. По тому, как она ворочалась во сне. По ее просьбам — перекрасить ради нее стены.
- Так день на дворе - у нас тут что, вообще никто не работает?
- Я на пенсии, - с виноватым видом отвечает Анита.
- А я в декрете, беспечно шлепает себя по пузу Парване.
- А я айтишник, - говорит Патрик.
В нынешнем мире человек устаревает, не успев состариться.
Кто сам не любит одиночества, того и чужое коробит.