«Шкатулка - таинственный порог, отделяющий реальность от вымысла. Чья она? Райнхарта? Тислтона? А может, твоя? Все мы поголовно храним свои шкатулки – темные покои, где под замком прячется то, что копьем принизило нам сердце. Там скрывается ответ на вопрос «зачем?» - то, к чему стремишься, во имя чего ранишь все вокруг. И если её открыть, наступит ли свобода? Нет. Ибо неприступная тюрьма с неуязвимым замком – твоя собственная голова»
Если человек тебя понимает, надолго его не удержишь. А от тех, кто не понимает вообще, поди отделайся.
Вот вам женщины во всей красе – вечно трансформируются. Вроде беспомощные, бездомные, просят булочек, но оглянуться не успеешь – а они безжалостно гнут тебя как хотят, точно ты из жести.
Женщины Манхэттена, конечно, роскошны, но порой забывают, что не бессмертны. Развеселыми пятничными вечерами рассыпаются по городу, точно конфетти, думать не думают, в какую дыру провалятся к субботе.
- Я же говорю. Я люблю тебя. Не как друга, не как босса, а по правде люблю. Я уже целые сутки знаю.
- По-моему, это как желудочный грипп. Скоро пройдет.
Жизнь товарняком мчится к одной-единственной станции, и те, кого мы любим, пролетают мимо пятнами цвета и света. Ничего не удержишь, никак не замедлишься.
Все мы поголовно храним свои шкатулки – темные покои, где под замком прячется то, что копьем пронзило нам сердце. Там скрывается ответ на вопрос «зачем?» – то, к чему стремишься, во имя чего ранишь все вокруг. И если ее открыть, наступит ли свобода? Нет. Ибо неприступная тюрьма с неуязвимым замком – твоя собственная голова.
Товарищами в Екатеринбурге называются люди, которых не просто знаешь лично, не просто знаком с их женами и детьми, но еще и с родителями. Это много что меняет в отношениях. Потому что если, например, товарищ садится в тюрьму, ты не можешь просто отвернуться и забыть о нем. Ты каждый день встречаешься в булочной с его матерью и в спортивном зале с его отцом: «Здравствуйте, давайте я вам сумки поднесу. Ну, как там Дюша? Отпускают-то его когда?» Именно поэтому тюрьма на Урале куда менее пугает людей, чем в центральной России.
Турки не уничтожали курдов, и сила, господствующая над Курдистаном, это не турецкий народ, а турецкая буржуазия.
В этом заметна отличительная черта истории РПК — партия формировалась из лучших сынов не только курдского, но и турецкого народа.
По подсчётам исследователей, в период военной операции 1994 года турецкой армией было депортировано и сожжено 137 сёл, что составляло 34% от общего числа.
Вечером мы инсценировали столкновения с партизанами, стреляли по окнам, а также направляли тяжёлые орудия на деревню. Поскольку люди зависели от своего урожая и домашней скотины, мы опустошали их поля и убивали их скот. Если это не помогало, мы окружали деревню и посылали туда антипартизанские части. Они допрашивали людей и убивали некоторых из них. Иногда мы ради развлечения поджигали их дома.
11 февраля 1982 года были арестованы 43 140 человек. <...> Документально подтверждена смерть от пыток 171 человека. Была приостановлена деятельность 23 677 обществ, уволено 3 854 учителя, 120 преподавателей университетов, 47 судей; 400 журналистов осуждены в целом на 4 тыс. лет тюрьмы, 3 журналиста застрелены.
В промежутке от 1991 по 1999 гг. на юго-востоке Турции было сожжено и эвакуировано 4 536 курдских сёл.
В законе №1587 «О персональном статусе граждан» говорилось: «Давать имя новорождённому имеют право только его родители. Запрещается давать имена, которые запрещены законом или не являются отражением культурных традиций нации, моральных критериев и обычаев» (статья 16).
17 мая акты самосожжения совершили ещё четыре члена РПК. Ещё одна группа курдских политических заключенных объявила голодовку против пыток в тюрьме Диярбакыра. 14 июля 1982 года она завершилась гибелью четырех революционеров.
21 марта 1992 года турецкие войска открыли огонь против праздничных демонстраций [Нового Года] в городах Джизре и Ширнак (92 человека были убиты и 341 ранен).
Один из курдских повстанцев метко отметил, что после войны в Персидском заливе цена на оружие настолько упала, что стоимость автомата Калашникова сравнилась со стоимостью пачки «Мальборо».
Мы, женщины, как цветы. Одни – яркие, другие – нежные, и каждый мужчина выбирает свой цветок. И уж поверьте, дитя мое, вы ни за что не заставите того, кто предпочитает фиалки, взять розу, сколь бы та ни была прекрасна.
- Ангел мой, что-то у вас сегодня подозрительно хорошее настроение.
- Вы находите? — она продолжила буравить взглядом потолок, украшенный нарядными фресками с идиллическими сценками из жизни пастушков.
- Разумеется. Вы не зовёте меня чудовищем. Не закатываете сцен. Не грозитесь свести счёты с жизнью. Вот я и раздумываю, что же такое с вами произошло.
Запахло жареным - вали, просачивайся сквозь пальцы, пусть моргнут - а тебя уже след простыл.
Тайны есть у всех.
Сад напоминал ей сны: нереально яркие краски и дурманящие ароматы, убаюкивающие, как колыбельная.
«Тогда обещай мне, – чуть не сказал он, – обещай, что я никогда не проснусь!»
Но он знал, что Деа не даст такого обещания, – это не в ее силах. Может, она права и это действительно не важно. Здесь они вместе и всегда будут вместе.
В его объятиях она реальна. Ее волосы пахнут сиренью.
Потом Деа во всем винила Тоби. Конечно, сваливать вину на кота несправедливо и вообще инфантильно, но ведь жизнь - это цепная реакция: искра - и взрыв. Если бы Тоби не порвал когтями сетчатый экран, она не познакомилась бы с тем-то и тем-то, никогда не сказала бы то-то и то-то, не сделала бы того и этого, и так далее.