Серия «Лана Барсукова. Рассказы»
По улице брели две подруги. Хотя «брели» — это усреднение картинки. Их походки были не просто разными, но контрастными. Одна мерила путь волевым шагом, каким в советском кино ходили чекисты, а в постсоветском — бандиты. Другая поспевала, чуть прихрамывая, отставая на полкорпуса. И, пользуясь дистанцией, распределяла внимание между подругой и картинкой вокруг. Подруге, кажется, доставалось меньше…
Козлов Петя был каким-то невезучим.
Это он заметил ещё в детстве. Точнее, это открытие сделали его родители. И тут же по простоте душевной объяснили сыну, что с ним вечно что-то не так…
Когда-то Лена была молодой. В общем-то, в этом нет ничего необычного, все, как говорится, там были. И никто не задержался. Всех утянул эскалатор жизни на вершину зрелости, а потом этот же эскалатор, словно надломившись, перегнется и потянет вниз, в преклонные годы, чтобы в конце пути сказать: «Сходи. Приехали». Лена еще находилась на пике этой жизненной горки, можно даже сказать, занимала самое удачное место – с высоты зрелости можно спокойно обозревать свою молодость и не особенно думать о...
Людмила Ивановна не могла прожить на пенсию. Это то, что роднило её со страной и делало типичным представителем своего поколения. Её ровесники могли любить или не любить Кобзона, поддерживать или ругать Зюганова и даже выражать симпатию к Навальному, но что у них было действительно общее, что роднило и сближало всех — от продавщиц до актрис — это катастрофическое неумение удовлетворять свои потребности за счёт пенсии. Пенсии не хватало…
Лиза считала себя прогрессивной женщиной. Не в том смысле, что красила волосы в зелёный цвет или носила булавку вместо серёжки. Нет, этих вольностей она себе не позволяла, всё-таки работа в школе обязывала. Учительница должна быть образцом вкуса для детей, об этом Лиза помнила денно и нощно. Особенно учительница русского языка и литературы. В одежде и причёске Лиза придерживалась варианта молодёжного консерватизма, предпочитая традиционные платья и юбки, но с элементами кокетливого декора…
Уборки бывают разные. На разную глубину. Когда через час могут нагрянуть гости, уборка сводится к косметическим мерам. Всё, что выдаёт бардак, распихивают по укромным местам. Туда, куда неприлично заглядывать чужим людям, — в шкафы, под кровати, кто как привык. Людка, продавщица овощного отдела, в случае экстренной уборки прятала хаос в стиральную машинку или выкидывала на лоджию. Но бывает уборка по вдохновению, когда руки чешутся навести порядок, при котором жизнь вещей станет такой же...
Лиде хорошо, спокойно. Она думает о будущем. О том, как поведёт детей в Эрмитаж, как сфотографируется на фоне Медного всадника и разместит эту фотку в Одноклассниках. Но это как-то уж очень далеко. Лида приземлённая женщина, поэтому её натура просит приблизить горизонт будущего. И она начинает думать о завтрашнем дне. С утра надо встать пораньше, пока очередь в туалет поменьше. А потом она попьёт чаю из дребезжащих подстаканников, как в детстве — в состоянии полного кайфа. Только бы к ней в купе...
По мере взросления у Павла менялась мечта. И каждый раз она становилась всё проще, мельче и реальнее. Наверное, упрощение мечты — это и есть взросление. Процесс закономерный, хотя и печальный…
В шкафу нашлась тетрадка. Женщина 40+ узнала свой почерк. Она не особо любила компьютер, писала по старинке — от руки. Хотела выбросить, но по дороге к ведру открыла наугад. Нырнула в старую историю. Так и просидела около мусорного ведра, пока не прочитала все до конца. А дочитав, передумала выбрасывать. Отдала мне, зная мое любительское писательство: «Может, сгодится? История-то банальная, командировочная». Мне текст понравился своей наивностью. Я вообще считаю наивность проявлением ума, не...
Кто-то ради любви колесит по земному шару, а кто-то готов променять большие города на маленький остров. Где бы ни происходило действие, читатель неожиданно узнает себя, своих соседей, знакомых, родных.
Обаяние текста, острая наблюдательность, ирония и неповторимый юмор остаются с вами надолго после того, как перевернута последняя страница. Современные, умные, ироничные женщины, а возможно, и их мужья, друзья и любовники с удовольствием будут читать и перечитывать эти истории.
Кто-то ищет любовь во Всемирной паутине, а кто-то в заброшенной деревне. Где бы ни происходило действие, читатель неожиданно узнает себя, своих соседей, знакомых, родных.
Обаяние текста, острая наблюдательность, ирония и неповторимый юмор остаются с вами надолго после того, как перевернута последняя страница. Современные, умные, ироничные женщины, а возможно, и их мужья, друзья и любовники с удовольствием будут читать и перечитывать эти истории.
Дуньку звали не Дунькой, а совсем наоборот — Элеонорой. Точнее, у нее было два имени. Одним — праздничным и заграничным — ее одарили родители в тайной надежде, что на дочке закончится серость, безденежье и какая-то тупая закольцованность их жизни, когда сегодня похоже на вчера так же, как на завтра. Ну сами посудите. «Элеонора отбросила вуаль и смело взглянула в глаза князя». Звучит? А вот «Элеонора сунула ноги в разношенные боты и погнала скотину со двора» — вроде как железом по стеклу. Так...
«Вот ведь как бывает», — думала Юля, разглядывая в Фейсбуке фотографии своей подруги Катьки. Из социальной сети на неё бил фонтан чужого счастья. Она задыхалась в его брызгах и чувствовала, как её знобит от зависти и несправедливости этой жизни…
Иван Петрович в свои шестьдесят лет был хоть куда. Как говорится, хоть в пир, хоть в мир. Хотя так про людей не говорят, только про одежду. Но ведь, по сути, правильно. А вот жена подкачала.
Они были ровесниками. Но Иван Петрович старел постепенно, по плавной, даже, можно сказать, по пологой кривой. Жена же, Вера Семеновна, наоборот, долго хранила молодость, вызывая удивление и зависть окружающих, а потом просто рухнула в старость…