маленький возраст – не помеха большой дури.
«Прими себя, Дон. Все, что есть в тебе, – это ты, и никуда от себя не деться. Пока убегаешь и сопротивляешься, ты слаб. Примешь – станешь сильным».
посередине – демаркационная линия. И юно-прекрасная училка, которая холодной войны не видит из принципа. Вроде как: разбирайтесь самостоятельно, дети, а меня позовете, когда трупы закопаете. Все сами, не зря же я вас учила?
друг – это тот, кто принимает тебя целиком, вместе с дурью и заморочками.
Карапузы остановились ровно посреди коридора и уставились на гостей с выражением «ага, подопытные!».
Даже велосипед бросили.
– Зю, тараканы! – скомандовал им Ариец.
Тараканы тяжко вздохнули, развернулись и потащили свой велосипед обратно в комнату. Прямо такие послушные паиньки, что спиной не поворачивайся.
Киллер фыркнул в ладонь.
– Почему тараканы-то?
– Везде лезут и не выводятся, – вздохнул Ариец.
Дон поморщился: от рассказа Арийца несло такой безнадегой, что к ней даже подходить близко не хотелось. И Поца становилось жаль. Немножко. У него была тяжелая жизнь, но если бы все, у кого тяжелая жизнь, становились свиньями – человечество бы поголовно хрюкало.
по-настоящему великие никогда не задирают носы, им не нужно ничего себе доказывать за чужой счет.
Это всяким Поцам, Котам и прочей мелочи, чтобы почувствовать себя персоной, надо хоть на кого-то посмотреть свысока.
Несчастные люди.
– То есть ты считаешь, что как у нас с Маринкой – неправильно?
Нет, зря он. У них с Маринкой все отлично.
А любовь – чушь собачья. Есть потребности: в сексе, понимании, дружбе. Есть эстетическое удовольствие от общения с красивой девушкой. Но травиться, как Ромео, из-за девчонки? Ладно, не травиться, просто сходить с ума – глупо. И ни к чему.
– Ничего я насчет вас с Маринкой не считаю, – буркнул Киллер. – Просто я так не хочу.
– А как ты хочешь?
Целых полминуты Киллер молчал, буравя взглядом стену позади Дона. А потом…
– Я хочу настоящее чувство, чтобы небо качалось, понимаешь? – у него даже голос зазвенел и глаза разгорелись. – Чтобы страсть, сумасшествие, и весь прочий мир – к чертям. Хотеть до сноса крыши, чтобы все равно, где и когда… хоть в мороз и на еже, лишь бы с ней… понимаешь?
Дон хмыкнул и пожал плечами.
– Понимаю. Такое чувство… э… настоящее чувство ежа. В мороз. Очень понятно, да.
Он, конечно, смеялся. Но где-то внутри было обидно, словно Киллер мог испытывать вот это бешеное чувство ежа, а он – не мог. Трус, слабак и маменькин сынок.
– Ты зря смеешься, – Киллер покачал головой вроде как даже с сочувствием и отошел к окну, словно в проезжающих мимо машинах было что-то безумно интересное. – Только так и можно. А без этого не имеет смысла. Все равно что фальшивые новогодние игрушки.