когда коснулся материала, понял, что это – навсегда. Именно это чувство мертвой глины, оживающей под пальцами, послушной, принимающей любую форму, стоит только пожелать. Акт любви и творения сразу. Божественный экстаз, когда весь остальной мир перестает иметь значение…
Какая там любовь, какие ежи!..
– Поехали на Рождество вместе? Отец будет рад, он… – Тут Киллер немного замялся, и смущенно добавил: – Он всегда хотел, чтобы у меня был друг.
Захотелось съязвить: настоящий друг, чтобы все равно, где и когда. Захотелось – и тут же подумалось, что Киллеру удалось задеть его за живое. Заставить задуматься – о настоящем. О любви. О дружбе. Словно мальчишку.
Люди, как известно, куда более злопамятны, мстительны и изобретательны, чем любая нечисть.
у Дона почти получалось не думать о том, что чувство ежа – это вовсе не любовь.
Как там Морена говорила? Любить так, чтобы в мороз и на еже? Чушь. Мороз и ежи в тебе самом – когда обманывает лучший друг, учитель оказывается тысячелетней нежитью, Семья разваливается, и ты вдруг остаешься совсем один, даже когда в толпе.
он снова был молод, его конь несся вскачь по полям, его егеря трубили в рога, его борзые заливисто лаяли, загоняя оленя, а селянки на полях кланялись господину и призывно улыбались – вдруг господину захочется по дороге с охоты испить воды или улучшить крестьянскую породу?
В жизни каждой женщины наступает момент, когда уборка неизбежна.
– Ясно. Но вроде как ты приехала из Дублина. Мне казалось, что в столице очень сложно побыть одной.
– Одной сложно. А вот одинокой – никаких проблем.
– Я всегда знал, что принципиальные люди – товарищи крайне неудобные, но не думал, что настолько.
я встряхнула головой, стараясь избавиться от воспоминаний, что явились непрошеными гостями и планировали разместиться с комфортом и надолго. Нет, хватит, я такое уже проходила. Они приходят и остаются. Иссушают тебя, выпивают досуха.
– Беата, неужели не будет скандала? – поразились из зеркала.
– Скандаль, – щедро разрешила я. – Кто я такая, чтобы отказывать тебе в такой мелочи?