Мать, этакая тихая, забитая миссионерка среди бунтовщиков, против воли дотащилась на поводке у буйного Роджера до ближайшего фонарного столба, где и стояла в прострации, пока он освобождался от избытка чувств, накопившихся за время пребывания в собачьей конуре.
От этого пса всю дорогу одни хлопоты, – сказал Ларри.
— Не будь таким нетерпеливым, – возмутилась Марго. – Это его природа… К тому же в Неаполе мы прождали тебя целый час.
— У меня было расстройство желудка, – холодно заметил ей Ларри.
— У него тоже может быть расстройство желудка, – торжествующе объявила Марго. – Все одним миром мазаны.
— Ты хочешь сказать, что мы одного поля ягоды.
— Не важно, что я хотела сказать. Вы друг друга стоите.
— Сороки тоже, – подтвердил Лесли. – Жуткие воровки.
Ларри достал из кармана сотенную и помахал ею над головами птенцов, которые тут же вытянули шеи, разинули рты и жадно зашипели. Ларри поспешно отскочил.
— Господи, ты прав! – воскликнул он. – Вы видели? Они пытались выхватить у меня купюру!
— Дорогой, не говори глупости. Они просто голодные, – урезонила его мать.
— Чушь… ты разве не видела, как они прыгнули? Это реакция на деньги. Криминальный инстинкт… в таком возрасте! Их нельзя держать в доме. Это все равно что жить вместе с Арсеном Люпеном. Джерри, отнеси их обратно!
— Какой приятный молодой человек, – сказала мать после его ухода. – Совсем не похож на убийцу.
— А каким ты себе представляла убийцу? – поинтересовался Ларри. – С заячьей губой, косолапого, с бутылочкой в руке, на которой написано «Яд»?
— Дорогой, не говори глупости. Просто я ожидала, что он будет выглядеть более… убийственным.
— Человека нельзя судить по его внешности, – заметил Ларри. – Только по делам. Я бы тебе сразу сказал, что это убийца.
— Как ты мог знать, дорогой? – спросила мать, заинтригованная.
—Элементарно. – Ларри сопроводил это презрительной гримасой. – Только убийца мог подарить Джерри этого альбатроса.
– Дорогой, ты не должен такое показывать Спиро, – упрекнула меня мать. – Ты ведь знаешь, у него слабый желудок.
На это я возразил: да, знаю, но никак не думал, что подобная реакция случится на таких прелестных существ, как жабы.
– Что с ними не так? – озадаченно спросил я.
– С ними все в порядке, дорогой. Да, прелестные, – сказала она, с подозрением поглядывая на жаб. – Просто больше никому они не нравятся.
Перемена — хорошо, а две лучше.
— Он должен был поступить иначе, – с серьезным видом заговорил Теодор. – Наставить на нее зонтик и закричать: «Назад – или я стреляю!»
— Зачем? – удивился Кралефский.
— Она бы поверила и в панике улетела.
— Чего-то я не понимаю… – Лицо у моего репетитора сделалось озабоченным.
— Видите ли, чайки все немного много чайкнутые. – Теодор торжествовал победу.
— Тебя слушать – все равно что перечитывать старый номер «Панча», – простонал Ларри.
У тебя всегда наготове подходящая банальность, чтобы подвести итог катастрофе. Завидую твоей способности неметь пред ликом Судьбы.
И вот почти в полном молчании мы ходили по городу. Прелесть этих прогулок заключалась в том, что, куда бы мы сначала ни пошли, мы неизменно, так или иначе, оказывались на птичьем рынке. С нами происходило почти то же самое, что с Алисой в саду Зазеркалья: как бы решительно мы ни шагали в противоположном направлении, все равно в два счета попадали на маленькую площадь, где на прилавках громоздились клетки из ивовых прутьев и воздух звенел от пения птиц.
— Она пишет, что врачи не оставляют ей много надежд, — сообщила мама.
— Они не оставляют ей никаких надежд вот уже сорок лет, а она до сих пор здорова как бык, — заметил Ларри.