Бабушка не разрешала Кате смотреть в телевизор, чтобы не портить глаза. Невыросшая любила телевизор, он помогал забыть всё вокруг. Но после школы его запрещала бабушка, а по вечерам и по выходным его занимал папа – ложился на диван, обнимал пульт ладонью и переключал каналы так, словно гонялся за кем-то.
— Не придумывай! — так мама всегда отвечала, когда Катя ей на что-то жаловалась.
Расчёсывание — это как убивание. Каждый раз, когда гребень тащился по Катиным волосам, ей казалось, что кожа на голове сейчас повыдернется пучками. От расчёсывания и тугой косы болела башка. Катя иногда думала рассказать об этом, но мама повторяла, что длинные волосы — очень женственное украшение.
Кате стало вдруг совсем смешно, она прикусила губу и решила смеяться одними глазами.
Катя давно замечала, что взрослые обожают фиготятину.
— Это не я, — сразу и честно ответила Катя.
— А кто, Пушкин? — спросила мама с такой интонацией, которая означала, что у неё не осталось сил на то, чтобы ругаться.
Пушкина Катя ненавидела сегодня почти так же, как Сомова.
На переменах невыросшие разбирали родные гаджеты обратно. Фотографировать, переписываться, звонить во время занятий никто не мог. Но перемен хватало, и всё происходящее в школе проваливалось в соцсети и перемалывалось там.
Катя давно удивлялась, как другие невыросшие могли хотеть разговаривать с классной сверх того, что требовалось на уроках.
Кате очень сильно захотелось обниматься, чтобы набраться сил.
Монстром стать легко, если тебя никто не любит.