В местной маленькой больнице было лишь три врача, причем один из них стоматолог, другой терапевт, а третий акушер. Кто смотрел у побитого парня глаз, для меня осталось загадкой. Зато Анатолий, кажется, принял меня в свой «прайд», и восхищенно цокал языком. Надо же, такая мелкая, а такого мужика уделала.
- Ох, девки, и охота вам работать? Мужей бы лучше нашли. - Покачала она головой.
- Да ну. Какой это мужик в наше время будет чужие финансовые трудности решать? Одной легче. - Я выразительно взглянула на часы на запястье.
- Так, а детей кто делать будет? Мне уже внуков страсть как хочется. - Всплеснула руками женщина.
- Детей и в пробирке можно сделать. Сейчас для этого мужик не нужен. Все побежала я, теть Кать.
- А ты, небось, меня уже охмурить решила?
Определенно снабженцем здесь работает хам редкой породы самовлюбленных приматов.
- Ну, уж нет. Зачем мне парень, которому я до подмышки допрыгнуть не могу? - Я сморщила нос.
Мужик на тебя сам должен идти, а не то беда будет. Вон, я деда твоего сама на себе женила, и ему и себе жизнь испортила. Лидка тоже сама на свадьбе настояла, и чего хорошего? Ничего. Только сейчас и узнала, как оно за хорошим мужиком бывает. Мужик должен сам охотничать, вот потом и счастье будет, А ты не торопись, все будет еще.
Никогда не бойся, что сказочное счастье закончится, и потом будет что-то другое. Иначе так и случится.
Опекать слабого - единственное право сильного
А делать что-то назло человеку имеет смысл только в присутствии оного.
Все когда-либо разочаровывались в людях, переживали тяжелые расставания, хоронили любовь и давали себе зарок не доверять больше никому! Жизнь всегда продолжается, несмотря ни на что!
Обе были опасны. Обе были сосредоточены только на себе, на своем "я", на своих желаниях, обе были эгоистичны, хотя и по-разному, обе не посчитались бы с чужой жизнью, добиваясь своего. В обеих было что-то от зверя-хищника и не хватало человеческого.
Иногда в жизни Писателя появлялась какая-нибудь женщина, которая казалась ему менее неприемлемой, чем остальные, она объявляла войну уродливой и неудобной старой мебели, загромождавшей дом, ругала стулья с высокими жесткими резными спинками и протертой, раздерганной на нитки парчой сидений, книжные шкафы из черного дерева, источенного извилистыми ходами червей, узкий гроб стоячих часов в коридоре с давно уже неподвижным медным диском маятника. Но женщины приходили и уходили, а мебель оставалась.