Пауза затягивалась, словно по Гоголю, когда в пьесе после фразы «К нам едет ревизор» все актеры замирали. Мы не знали, как реагировать, а жильцы усадьбы все не могли оправиться от шока.
И тут Меган осторожно отодвинула меня в сторону и со словами прямо как из анекдота: «Чего стоим?! Кого ждем?!» – начала выбираться из саней.
Это и разрушило хрупкий лед молчания.
– Я не собираюсь с вами об этом разговаривать!
– Сядь и слушай! Иначе…
– Иначе что?!
– Не заставляй меня подключать все рычаги давления! – неожиданно холодно и спокойно пригрозил герцог.
– У вас их нет, – огрызнулся Кларенс, однако все же уселся в кресло, стоявшее в стороне от стола. – Теперь, когда я владею всеми капиталами рода Мейнмор…
– Ты хотел сказать – всеми долгами, – сухо напомнил герцог.
– Маркиз Мейнмор требует, чтобы вы после завтрака прошли в его комнату. Он желает поговорить…
– После завтрака я буду очень занята, – отрезала я. Говорить с этим подобием супруга мне совершенно не хотелось, как и с самим супругом.
– Маркиз Мейнмор сказал, что не потерпит возражений. И если вы не явитесь к нему добровольно, то я должен буду привести вас силой.
Я аж задохнулась от возмущения.
– Маркиз Мейнмор перетопчется! – выдала я, когда обрела способность говорить.
— Как дела, Василий?
— Маша не беременна.
— Если бы я хотел об этом спросить, я бы Маше позвонил!
— О, извините, не понял, — Василий демонстративно хрустит морковкой прямо в телефонную трубку. — Я тоже.
— Что — тоже?
— Не беременный.
— В кого ж ты вредный-то такой? — вздыхает Тихомиров.
— В отца, — Бас, прикончив морковку, устраивается за ноутбуком.
— Отец у тебя приличный человек.
— Тогда — в маму? — предполагает Вася.
— Мать не тронь! Она у тебя святая женщина!
— Ну, тогда остается один вариант, — весело хмыкает Бас. — Это ваша дочь меня испортила.
— Ну, и кто мне рискнет рассказать, что здесь произошло? — он стоит, сложив руки на груди, и с высоты своего роста смотрит на стоящих перед ним пятерых демонов, имеющих вид человеческих мальчишек и старательно притворяющихся невинными агнцами.
Наконец, синеглазая красавица выносит вердикт:
— Рыжее, тощее и конопатое чучело. Что она в тебе нашла?
Похоже, он не нравится никому из Машиного окружения. И это уже начинает всерьез раздражать.
— Тонкую душевную организацию, — сердито буркнул Бас.
— А так и не скажешь, — малышка привалилась к косяку, сложив руки на груди. — С виду — бревно бревном.
— Машенька, как ты?
— Я в порядке, па, — Маша действительно невозмутима. — А ты мне опять сэнсея спаиваешь? Я Стаса Александровича по делу пригласила, а вы опять… сразу за коньяк!
— Машуль, — из-за спины Тихомирова в прихожую протискивается Соловьев. — Нам с твоим отцом это как слону дробина. Ну, что ты там показать хотела?
— Мама… — тихо и как-то совсем безнадежно, — но я же не смогу быть здесь… когда он там… и неизвестно, что будет… и вдруг я больше его не увижу… — глухое рыдание, — живогооооооо…
— Нет, — надо резать быстро и четко. — Маша, в этом вопросе я буду совершенно солидарна с отцом. Нечего тебе там делать. От этого плохо будет всем. Нет. Не отпустим.
Машка рыдает, совсем нет сил у нее, даже спорить.
— И что мне делать, мама?..
— Плачь, Машенька, плачь. Полегчает.
— Значит, ты… в свободном поиске?
— Угу.
— Что ж… Думаю, я смогу тебе помочь.
— Да? — он улыбается, широко, обрадовано. Придвигается близко, очень близко. Чуть наклоняется к ее лицу. — Я очень рад. И как именно… ты собираешься мне помочь?
Впервые, глядя ему прямо в глаза, да еще и так близко, она испытывает не гипнотически-предобморочное чувство, а нормальную, здоровую злость. Желание уделать.
— Будешь проводить кастинг — позови меня. Сделаю тебе фото, как надо — фас, профиль, ню. Потом сядешь с фотографиями, спокойно рассмотришь, оценишь. И выберешь.
До нее непозволительно, постыдно долго доходит, что происходит. А когда все-таки доходит…
— Бааааас?…
— Да?..
— Ты что… Ты ко мне… клеишься?
— Нуууу… Да! — он по-прежнему смотрит ей прямо в глаза. Блядские, бедовые, гипнотические глаза у него! — И потом, почему сразу "клеишься"? Может, это я так… ухаживаю?