Надеюсь, я достаточно сильно люблю свое несчастье, чтобы попытаться освоиться на его родине… Если нет, то на будущей семейной жизни можно смело ставить жирнейший крест и готовиться к скорому возвращению домой. Где меня насмерть заест мама. А заодно и бабушка.
В нашей семье все было строго: вышла замуж — назад уже не зайдешь. Просто не пустят.
Родственники единодушно взирали на Такео, словно пчелы на того, кто осмелился снять крышку с улья, — задумчиво и многозначительно.
Когда я после долгого и мучительного рабочего дня вернулась в собственную квартиру в надежде на покой и отдых, выяснилось, что там меня ждало самое жуткое испытание, с каким я могла сейчас только столкнуться… Страшнее всех диет и косметологов, вместе взятых.
Родители.
Иногда хочется понять, чем я заслужила такую беззаветную любовь, что я такого сделала в своей жизни хорошего… Такео, когда я озвучила эту мысль, ответил мне просто и искренне: «Я люблю тебя за то, что ты есть». И крыть мне было нечем.
На подругу я смотрела с тоской дрессированной собаки, понимающей абсолютно все, но только все равно не умеющей говорить.
Над моим рационом поработали специалисты. Теперь я не ела практически ничего, по крайней мере, пока меня видели.
Думаю, ко дню свадьбы я начну биться в истерике от вида белой одежды… И истошно кричать при одном слове «фата».
Знаете, после нескольких дней безделья являться на работу — мучительное испытание.
По телефону с ним Саммерс говорил никак не меньше получаса и большую часть времени изрыгал в трубку такие ругательства, что не будь фейри сам полицейским, Генри тут же потащил бы его в участок за нарушение общественного порядка.
Сказки должны заканчивать фразой, что они жили долго и счастливо, а не просто умерли в один день.
— Ты и святого способна вывести из себя, если ты еще не в курсе. Я могу позволить тебе тянуть время, мучить меня неопределенностью, врать, что ты меня не любишь… Но умереть не позволю, ясно тебе?
Могущество — это еще не гарантия непобедимости.
— Фейри же… сходят с ума в человеческих городах…
— Не всегда. И не все, — развел руками Билл с беззаботным и оттого еще более подозрительным видом. — Кто-то вполне неплохо акклиматизируется, дружище, просто мы перестали об этом ставить в известность смертных. Не трясись ты. Ничего я тебе не сделаю… Мне это неинтересно.
После этих слов нечисти стало еще страшней. Нельзя не бояться того, кто не убивает тебя только потому, что твоя смерть ему неинтересна.
О да, разумеется, совет директоров не волнует текучка кадров в редакции. («Какое интересное нововведение — называть умышленные убийства текучкой кадров».)
Какое нелепое окончание жизни — умереть вместе с человеком, которого терпеть не можешь.
Инспектор и раньше оскорблял чувство прекрасного главного редактора крупнейшего модного журнала в стране, вечно плохо выбритый, в помятой одежде и пахнущий каким-то дешевым парфюмом, основной нотой которого был спирт… Сегодня ко всему этому прибавился запах пота и темные круги вокруг глаз. Можно сказать, мужчина мечты…
Чем хуже идут дела, тем лучше следует выглядеть.
Вообще, Лил была на редкость здравомыслящей и уравновешенной особой… и ее истерики всегда являлись скорее осмысленным способом привлечь внимание или добиться помощи, чем проявлением слабости. На самом деле чего-чего, а слабости в Лил было меньше всего. Она знала, как манипулировать людьми, не скрывала этого и с удовольствием использовала при случае свои навыки.
Смелости у Лил всегда было больше, чем здравого смысла. Только уже вылетев в коридор, Адамс вспомнила, что всего пару дней назад в офисе произошло жестокое убийство… Секретарша вздрогнула, но двинулась дальше на звук, мрачно готовясь дать отпор кому угодно.
И тут из коридора раздался истошный вопль, в котором звучало столько ужаса, сколько было в голосе модели Ирэн Беглер, когда у нее на съемках сломался ноготь.
— Вот умру — и будете плакать! — буркнула под нос секретарша, испытывая некие сомнения по поводу того, что очередь плакальщиков окажется длинной. Слишком уж у нее был скверный характер, она сама прекрасно об этом знала. Но должен же иметься у красивой обворожительной девушки хоть какой-то недостаток?
Захотелось с размаху дать влюбленному остолопу по лбу, чтобы вышибить разом всю романтическую дурь. Или дать по лбу себе, чтобы избавиться от всего накопившегося за жизнь цинизма, который твердил, что не бывает такой любви в реальной жизни.
Когда они уселись на диван и рыжему вручили его кружку с чаем (зеленым! Разве нормальный человек может пить этот отвар веника?!)
Выражение лица кумира миллионов заставляло думать как минимум о слабоумии, потому что у нормального человека не может на физиономии отражаться такое незамутненное счастье.
Можно быть счастливой, и не встретив свою великую любовь. В конце концов, если бы ее получали все, то не появилось бы столько сказок.