Запах конюшни нравится тем, кому нравятся лошади. Запах грязной конюшни не нравится никому, включая самих лошадей.
— И зачем это? Все-таки надеетесь сбежать? Или с сообщником встретиться? — явно накручивая себя, вскричал инспектор — ему сейчас было просто необходимо, чтоб я оказалась хоть в чем-нибудь виновата. Чтобы не чувствовать себя виноватым самому: то ли передо мной, то ли перед моей погибшей соседкой и ее детьми, то ли… непонятно, в общем, но неприятно, и очень хочется избавиться от странного мерзкого чувства.
— А ежели не называть, так они протекторатом быть перестанут, что ли?
— Не перестанут. — согласилась старуха и тоном ласковой гадюки добавила. — Вот как вы, сударь, к примеру, толстый, и останетесь таковым, хоть называй, хоть нет.
— И нисколько не стыжусь, сударыня! Люблю вкусно покушать — а это всего лишь свидетельство, что любовь взаимна!
- От каких только разнообразных опасностей меня пытались спасти самые разные мужчины! – томно мурлыкнула Кошка. – Верите, дорогая, один раз – даже от мышей!
- Это потому, что вы им позволяете, дорогая! – с чопорным неодобрением откликнулась Сова. – А их воспитывать надо, воспитывать…
- Мышей?
- Мужчин, дорогая, мужчин… Мышей-то зачем, с мышами разговор короткий… Хотя и с некоторыми мужчинами…
Из кабинета послышались звуки. Негромко, как напевают утром в ванной, гостья мурлыкала: «Я тихо шла-шла-шла...» - и уже обычным голосом добавила: - Денежку еще не нашла, но сейчас найду...
«А где в вашей базе данных информация про LAN-party?» - нахально поинтересовался Вадька. Некоторое время в чате царило глубокое, просто потрясенное молчание. «Анекдот знаешь? Что такое сверхнаглость: сбросить старушку с четвертого этажа, а потом сбежать вниз и спросить - бабушка, вы не ушиблись? Так ты еще наглее -…
На физиономии девчонки застыло выражение блаженства. – Ты чего такая довольная? – поинтересовался Вадька, глядя на сияющую Мурку. – Вы знаете, оказывается, лейтенант Пилипенко иногда тренируется у нас в Боевой Школе! – не отвечая на вопрос, возбужденно заявила девчонка. – Он пять лет назад получил белый пояс и каждый год…
- Сева, наверное, не захочет ехать. Он и так злится, что никто из нас за все время экзаменов в офис и носа не показывал. Неделю агентство без нас продержалось и еще неделю продержится, - деловито объявила Мурка. - Хотя если Севка так боится упустить клиента, то и фиг с ним, пусть остается! За ним Соболев Матвей с песнями…
- Я тебя узнал! - И тут же объявил Вадьку великим сэнсэем Такэда Сокаку, после чего немедленно потребовал выслушать только что сочиненное им хокку: Училка по физике со злорадной ухмылкой Малюет мне в дневнике иероглиф «2». Убил бы, да выживет. - Сюда надо бы еще ветку сакуры воткнуть - в каждом японском стихотворении…
степень глупости головы обратно пропорциональны важности мыслей, которые из нее вылетают.
— Я готов принести все возможные извинения вам… и вашему брату…
— За то, что пытались спасти мне жизнь? Думаете, Тристан вас не простит? — поинтересовалась я.
У меня ни сменного платья, ни ночной рубашки, ни свежего белья. Панталоны выехали на мне из столицы, почти побывали со мной в Междумирье, переночевали на полу багажного отделения Приморского вокзала и пережили визит в полицию. Если бы Баррака все-таки залез ко мне под юбку, они бы там встретились — инспектор и панталоны. Буду считать, что у Барраки передо мной долг жизни. За то, что я сбежала и спасла его от этой встречи.
Не знаю, как манеры и достоинство, а вот коронный бабушкин взгляд «Сударь, вы идиот?» у меня всегда выходил идеально — господин Торвальдсон подавился смешком.
— Ну, леди так леди. —
пробормотал коммивояжер, а я сделала вид, что не услышала. Благожелательность, спокойствие, отстраненность… Не могу же я его побить шваброй за то, что он не видит во мне леди? Швабра в саквояж не влезла, такое горе…
Презрения в его глазах было столько, что еще чуть-чуть, и я сама начну задумываться: секретарша, это немного хуже, чем воровка или проститутка? Или намного хуже?
Страх — самый шустрый любовник, его пальцы — везде. Ледяной лаской касаются груди, липким холодом скользят по позвоночнику, и до боли стискивают низ живота.
Их и впрямь было жаль — как было бы жаль любого, пережившего настоящую трагедию: на мгновение болезненно сжимается под грудью и тут же мелькает эгоистичное «Только бы не со мной!»
Так вот: грудь, на которой рыдают, это главная грудь! Можно сказать, альфа-грудь, как альфа у оборотней.
Да-да, я знала своего жениха лучше, чем он меня, я за ним подглядывала, когда он мылся!
Исцеление — странная штука. Сперва ты становишься легким-легким — сила целителя наполняет тебя как будто ты воздушный шар и вот-вот взлетишь. И становится так хорошо-хорошо… потом еще лучше… а потом чужая сила начинает давить, как… застарелый запор, причем везде, включая лоб и затылок! Ну, а потом будто прорывает — эта самая чужая сила хлещет из тебя во все стороны, унося болячку, но оставляя слабость и тошноту. И чем тяжелее болезнь, тем внушительнее тошнит!
А у него всегда были такие синие глаза, даже в нашем детстве, когда я подглядывала как он моется? Или я тогда на другое смотрела?
Для магов-водников весь мир — вода. Для воздушников — дыхание. Для иллюзоров мир — это иллюзия.
Да, я злая, циничная и как почувствовала слабое место — так сразу и ударила, и пусть лежачих не бьют, зато их… добивают. А то ведь встанут потом, пожалеешь.
Магия, она ведь энергию тянет, заставляя есть… простите мой франконский, жрать все, что не успело сбежать от наколдовавшегося до спазмов в желудке мага. Регулярно колдующие маги толстыми не бывают!
Только как же вы одна-то путешествовать будете? — господин Торвальдсон от озабоченности моей судьбой даже усами зашевелил. — Одинокую даму ведь и обидеть могут. Ежели желаете, так я с вами поеду! — он приосанился и выпятил грудь. Дальше пузика она все равно не пошла, но господин Торвальдсон старался.