Цитаты из книг
Ни одно человеческое существо не может получить всё то, чего желает в единственной своей земной жизни, разве что во сне.
«Воспоминания о монастыре» принято сравнивать с выпущенным в то же время «Именем розы» Умберто Эко; роман Сарамаго также был переведен на десятки языков и стал международным бестселлером, более того — именно за него в 1998 году Сарамаго получил Нобелевскую премию. На фоне средневековой Португалии разворачивается эпическая история любви Бальтазара Семь Солнц и Блимунды Семь Лун, «ибо давно сказано: где есть солнце, должна быть луна, потому что только гармоничное сочетание того и другого,...
Наказывать надо чернокожих и простолюдинов, в назидание, дабы другим неповадно было, а людям добропорядочным, то есть тем, у коих добра порядочно, надо оказывать почтение
«Воспоминания о монастыре» принято сравнивать с выпущенным в то же время «Именем розы» Умберто Эко; роман Сарамаго также был переведен на десятки языков и стал международным бестселлером, более того — именно за него в 1998 году Сарамаго получил Нобелевскую премию. На фоне средневековой Португалии разворачивается эпическая история любви Бальтазара Семь Солнц и Блимунды Семь Лун, «ибо давно сказано: где есть солнце, должна быть луна, потому что только гармоничное сочетание того и другого,...
лунный свет обладает способностью являть взгляду невидимое
«Воспоминания о монастыре» принято сравнивать с выпущенным в то же время «Именем розы» Умберто Эко; роман Сарамаго также был переведен на десятки языков и стал международным бестселлером, более того — именно за него в 1998 году Сарамаго получил Нобелевскую премию. На фоне средневековой Португалии разворачивается эпическая история любви Бальтазара Семь Солнц и Блимунды Семь Лун, «ибо давно сказано: где есть солнце, должна быть луна, потому что только гармоничное сочетание того и другого,...
Человеку не дано свободы решить, что коснулся он истины, в то время как коснеет он в заблуждении, точно так же не дано ему свободы, когда он предполагает, что коснеет в заблуждении, а на самом деле коснулся истины.
«Воспоминания о монастыре» принято сравнивать с выпущенным в то же время «Именем розы» Умберто Эко; роман Сарамаго также был переведен на десятки языков и стал международным бестселлером, более того — именно за него в 1998 году Сарамаго получил Нобелевскую премию. На фоне средневековой Португалии разворачивается эпическая история любви Бальтазара Семь Солнц и Блимунды Семь Лун, «ибо давно сказано: где есть солнце, должна быть луна, потому что только гармоничное сочетание того и другого,...
Главным предметом забот наших должна быть душа, мы должны всеми средствами спасать ее, особливо когда могут быть предоставлены ей в утешение все земные и телесные услады.
«Воспоминания о монастыре» принято сравнивать с выпущенным в то же время «Именем розы» Умберто Эко; роман Сарамаго также был переведен на десятки языков и стал международным бестселлером, более того — именно за него в 1998 году Сарамаго получил Нобелевскую премию. На фоне средневековой Португалии разворачивается эпическая история любви Бальтазара Семь Солнц и Блимунды Семь Лун, «ибо давно сказано: где есть солнце, должна быть луна, потому что только гармоничное сочетание того и другого,...
...в любом ремесле есть свои тайны, ничуть не хуже, чем в остальных, и всяк думает, что тайны его ремесла превыше прочих.
«Воспоминания о монастыре» принято сравнивать с выпущенным в то же время «Именем розы» Умберто Эко; роман Сарамаго также был переведен на десятки языков и стал международным бестселлером, более того — именно за него в 1998 году Сарамаго получил Нобелевскую премию. На фоне средневековой Португалии разворачивается эпическая история любви Бальтазара Семь Солнц и Блимунды Семь Лун, «ибо давно сказано: где есть солнце, должна быть луна, потому что только гармоничное сочетание того и другого,...
Каждый включён в свой список, у каждого свой смысл существования, дни каждого заполнены на свой лад, мёртвые числятся на одной странице, на обороте её хлопочут живые, и разные есть способы взимать и платить налоги, есть деньги, добытые ценой крови, и есть кровь, пролитая ради денег.
«Воспоминания о монастыре» принято сравнивать с выпущенным в то же время «Именем розы» Умберто Эко; роман Сарамаго также был переведен на десятки языков и стал международным бестселлером, более того — именно за него в 1998 году Сарамаго получил Нобелевскую премию. На фоне средневековой Португалии разворачивается эпическая история любви Бальтазара Семь Солнц и Блимунды Семь Лун, «ибо давно сказано: где есть солнце, должна быть луна, потому что только гармоничное сочетание того и другого,...
Братство Богоматери, Вере Научающей, братство Иисуса и Марии, Святых Четок, вот братство, коему покровителем святой Бенедикт, толстенек, хоть за скудным столом сидит, братство Богоматери Всемилостивейшей, святого Криспина, Богоматери Покровительницы предместья Сан-Себастьян-да-Педрейра, где живут Балтазар с Блимундой, братство Крестного Пути святого Петра и святого Павла, еще одно братство Крестного Пути, но на сей раз Розмарина, братство Богоматери Подательницы Помощи, Богоматери Подательницы Памяти и Богоматери Подательницы Здравия, без нее чего бы стоила добродетель Розы, такой пригожей, да и добродетель доны Северы тоже, а затем появляется братство, состоящее при церкви Богоматери Оливейраской, где как-то раз ел похлебку Балтазар, братство, носящее имя святого Антония и состоящее при церкви женского францисканского монастыря Святой Марты, братство Богоматери Упокоения Фламандок из Алкантары, братство Богоматери Покровительницы Узников, братство Святой Марии Египетской, служи Балтазар в лейб-гвардии, состоял бы по праву в этом братстве, жалко, нет братства одноруких, а вон идет братство Милосердия, оно бы одноруким подошло, вон снова братство Богоматери Покровительницы Узников, но другое, то, которое при монастыре кармелиток, предыдущее-то принадлежало монастырю Радетельниц Святого Франциска, похоже, запас названий иссяк, пошли повторяться, вон опять Христово Братство, но это от храма Троицы, предыдущее же от храма Святого Павла, вот братство Доброго Приема, каковой не был оказан Балтазару, когда толкнулся он за пенсией к чиновникам его величества, братство святой Люции, братство Богоматери, Дарующей Благую Смерть, да существует ли таковая, братство Иисуса Покровителя Забытых, всего-навсего одно слово, но возвещает оно, сколь ущербна религия, смешивающая в кучу всех забытых и отдающая их под покровительство какого-то недостоверного Христа, был бы настоящий, никого бы не забыл, вот братство Душ при церкви Непорочного Зачатия, вёдру слава, ненастью проклятие, братство Богоматери Покровительницы Лиссабона, братство Душ Богоматери Заступницы, Богоматери Скорбящей, святого Иосифа, Покровителя Плотников, Святой Екатерины, братство Заблудшего Младенца, забытые, заблудшие, ни тебе обретенных, ни в памяти воскресших, да поможет ли им Подательница Памяти, братство Богоматери, Пути Озаряющей, снова братство Святой Екатерины, предыдущее объединяет книготорговцев, это чулочников, братство Святой Анны, братство Святого Элоя, богатый угодничек, покровительствует золотых дел мастерам, братство Святого Михаила, Святого Марсала и Богородицы с Четками, Святой Юсты, Святой Руфины, братство Душ Мучеников, братство Стигматов Христовых, братство Божьей Матери при церкви Святого Франциска, братство Богоматери Страждущей, а вот, наконец, и Братство Благих Мер, благие меры никогда не принимаются во благовременье, а бывает, принимаются слишком поздно, и в этом случае все упования, если еще остались таковые, обращаются ко Святой Евхаристии, вон она, представлена на штандарте, а впереди, поскольку он предтеча, святой Иоанн Креститель в обличье четырехлетнего мальчонки, нагота которого прикрыта овечьей шкурой, а при нем четыре ангела, они цветы рассыпают, поди сыщи другую страну, где столько ангелов разгуливает по самым обыкновенным улицам, стоит только потрогать их пальцем, и сразу убеждаешься, что они живые и настоящие, летать не летают, это правда, но способность летать еще не доказательство принадлежности к ангельскому чину, если отец Бартоломеу ди Гусман, или попросту Лоуренсо, полетит когда-нибудь, он не станет ангелом из-за такой малости, тут другие требуются качества, а впрочем, еще не время для таких рассуждений, еще не собраны воли людские в достаточном количестве, вот уже прошло полпроцессии, стало припекать, утро уже позднее, восьмое июня тысяча семьсот девятнадцатого года, теперь идут общины, но люди смотрят вполглаза, проходят монахи, на них и не глядят, да и братства не все были замечены, Блимунда глядела на небо, Балтазар глядел на Блимунду, она всматривалась, не народилась ли новая луна, не покажется ли над монастырем кармелиток первая узенькая долька, острый серп, кривая сабля, которая откроет глазам ее все тела людские, а тем временем прошествовала первая община, кто такие были, не видела я, я не заметил, это монахи были, францисканцы, капуцины, кармелиты, доминиканцы, цистерцианцы, иезуиты святого Роха и святого Антона, у всех свой цвет облачений, столько цветов, столько названий, голова идет кругом, поди запомни, пора закусить тем, что взяли с собой, либо тем, что купили, а за едой можно потолковать о том, что сейчас видели, у кого были кресты золоченые, у кого рукава буфами, у кого платки белые, у кого камзолы долгополые, чулки длиннющие, башмаки с пряжками, плюмажи, круглые шапочки, юбки на каркасе, плащи затейливые, воротнички кружевные, корсажики, одни только лилии полевые ни ткать, ни прясть не умеют, а потому наги, было бы угодно господу, чтобы мы ходили наги, сотворил бы он и мужчин подобными цветам, женщины-то, слава богу, им подобны, а одежды их, словно у лилий, а Блимунда, в одежде она или нет, что за мысли, Балтазар, что за греховные воспоминания, ведь как раз появился крест патриаршей церкви, а за ним монахи из конгрегации миссионеров и бесчисленное множество приходских клириков, ого, сеньоры, сколько народу печется о том, чтобы спасти наши души, но прежде их надобно найти, только не думай, Балтазар, что, раз ты солдат, хоть и увечный, значит, состоишь в братии, сейчас шествующей, сто восемьдесят четыре представителя воинского ордена Святого Иакова Меченосца, сто пятьдесят представителей Ависского ордена, да столько же от ордена Христова, собратьев себе избирают сами члены орденов, да и, кроме того, неугодно Господу видеть на алтарях своих тварей с изъянами, а потому пускай себе остается Балтазар там, где стоит, пускай глядит на процессию, пажи, певчие, камер-лакеи, два лейб-гвардии поручика, вон один, вон второй, в мундирах с иголочки, сегодня мы сказали бы, форма одежды парадная, а вот и патриарший крест, крестовина ярко-алая, по бокам идут капелланы, воздевая жезлы, на концах которых алеют гвоздики, какая участь порою уготована цветам, настанет день, когда сунут их в дула винтовок, мальчики из хора при базилике Санта-Мария-Майор, это базилика патриаршья, а еще базиликами зовутся зонтики, защищающие от солнца, облачение на певчих, да и зонтики эти двухцветные, белые с красным, а что, если через двести-триста лет и дождевые зонты начнут именовать словом «базилика», У моей базилики ручка сломалась, Забыл базилику в автомашине, Я отдала свою базилику в починку, Когда наконец будет построена моя базилика в Мафре, думает король, он шествует возле носилок с балдахином, на коих восседает патриарх, держит одну из четырех раззолоченных ручек, но перед ним еще должен проследовать весь капитул, сперва каноники в белых далматиках, затем священники в коротких ризах того же цвета, именуемых планетами, затем прелаты в омофорах и плювиалях, народ и слов-то этих не знает, вот слово «митра» ему знакомо и по смыслу, и по виду, митры и на головах у духовных особ красуются, и на петушьих головах, ибо в народе гребень петуший митрой зовут, а при каждом прелате по три челядинца, один факел несет горящий, другой головной убор, эти оба в придворных костюмах, а третий сзади идет, подол мантии несет, он в стихаре с узкими рукавами и в кольчуге, а вот теперь, да, теперь появляется свита самого патриарха, впереди шестеро дворян, его сородичей, с горящими факелами, затем причетник с посохом, за ним капеллан с большим кадилом, потом церковные служки, потряхивающие кадилами поменьше, из чеканного серебра, и два церемониймейстера, и двенадцать оруженосцев, тоже с факелами, Ах вы, люди грешные, мужчины и женщины, вы себе на погибель упорствуете в желании жить этой вашей преходящей жизнью, блудите, едите и пьете, не зная меры, десятины не платите, к причастию не являетесь, о преисподней смеете говорить нагло и без боязни, вы, мужчины, может статься, даже в церкви щупаете женские ягодицы, и вы, женщины, лишь из остатков стыда не валитесь им в объятия, глядите, кто появился, кто восседает под балдахином на носилках, несомых восьмерыми, под балдахином восседаю я, патриарх, и в руках у меня дарохранительница со святыми дарами, преклоняйте колена, грешники, вам тут же следовало бы оскопить себя, дабы не блудить более, вам тут же следовало бы стянуть себе челюсти повязкой, дабы не марать себе душу обжорством и пьянством, вам тут же следовало бы опрокинуть и опорожнить ваши кошельки, ибо в раю эскудо ни к чему, и в аду тоже, да и в чистилище долги выплачиваются молитвами, а в сей юдоли эскудо требуются, они пойдут на золото для новой дарохранительницы, на жалованье для всей этой челяди, для двух каноников, что несут с боков края моей мантии, для двух протодиаконов, придерживающих края стихаря, для тех, кто несет подол мантии позади, к примеру братец мой, граф, он поддерживает плювиаль сзади, для двух оруженосцев с серебряными жезлами, для первого протодиакона, несущего под покровом митру, отделанную золотом, к ней нельзя прикасаться руками, право, недомыслие со стороны Христа, что никогда не надевал митры, он, само собой, Сын Божий, не сомневаюсь, но все же простоват был, искони известно, что никакой вере ходу не будет без митры, тиары или остроконечного колпака, надел бы что-нибудь этакое, сразу вышел бы в верховные жрецы, а то бы и в наместники вместо Понтия Пилата, гляди-ка, куда меня занесло, мир хорош таков, каков есть, не будь он таким, каким создан, не быть бы мне патриархом, итак, платите долги ваши, отдайте кесарю Богово и Богу кесарево, потом сведем счеты, поделим деньги, тебе монетка, мне монетка, воистину говорю вам, А я, король ваш, властитель Португалии, Алгарве и всего прочего, из благочестия поддерживаю одну из этих раззолоченных ручек, глядите, сколько трудов прилагает монарх, дабы надзирать неусыпно за отечеством своим и народом и в сфере духовного, и в сфере преходящего, мне ничего не стоило бы послать вместо себя кого-то из челяди, герцога или маркиза, и тем не менее вот я, собственной персоной, и вот перед вами, тоже собственными персонами, инфанты, мои братцы и ваши властители, преклоняйте колена, преклоняйте колена, ибо вы видите дарохранительницу и вы видите меня, в дарохранительнице тело Христово, а во мне благодать, ибо я царствую на земле, кто из нас двоих в выигрыше, моя плоть ублажена, ибо я король и племенной хряк, вы же знаете, монахини суть супруги Господни, это святая правда, так вот, они принимают меня в своих постелях как господина, и поскольку я господин, они наслаждаются и вздыхают, не выпуская из рук четок, мистическое плотское слияние, а святые в молельне прислушиваются тем временем к жарким словам, доносящимся из-за полога, как из поднебесья, чем худо такое поднебесье, небесам не уступит, а Христос на распятии свесил голову набок, бедняга, то ли страждет от истязаний, то ли поглядывает на Паулу, как она раздевается, может, он ревнует, отняли у него такую супругу, украшение монастыря, благоухает ладаном, райская плоть, но, как бы то ни было, я ухожу, она остается, если понесла плод, то от меня, на этот раз обойдемся без огласки, не стоит труда, позади идут певчие, распевают мотеты и духовные гимны, это навело меня на одну мысль, кому приходят в голову удачные мысли, так это королям, а то как бы мы царствовали, мысль вот какая, когда ляжем мы с Паулой, пускай в келью к ней придут сестры ее по Одивеласу, и пусть поют они «благословен буди» до, во время и после, аминь.Примечание Хойти: и это всё одно предложение (12300 с пробелами)
«Воспоминания о монастыре» принято сравнивать с выпущенным в то же время «Именем розы» Умберто Эко; роман Сарамаго также был переведен на десятки языков и стал международным бестселлером, более того — именно за него в 1998 году Сарамаго получил Нобелевскую премию. На фоне средневековой Португалии разворачивается эпическая история любви Бальтазара Семь Солнц и Блимунды Семь Лун, «ибо давно сказано: где есть солнце, должна быть луна, потому что только гармоничное сочетание того и другого,...
Право это не абстракция, сухо ответил министр обороны, право надо заслужить, а они его не заслужили, а прочее пустые разговоры. Вы совершенно правы, сказал министр культуры, право не абстракция, оно существует, даже если не уважается.
![Сарамаго Жозе - [Про]зрение](https://topliba.com/covers/501677_100x150.jpg?t=1712474707 "Сарамаго Жозе - [Про]зрение")
В этом романе читатель встретится с прозревшими героями «Слепоты». В своей излюбленной притчевой манере Сарамаго выстраивает, по сути, модель мира. Он не оценивает, но подталкивает к размышлениям, не высмеивает, но и не скрывает сарказма. «С тех пор не произошло ни единого политического события, которое бы не было полностью или частично описано в [Про]зрении, – отмечает переводчик романа А.С. Богдановский. – И я говорю не о Португалии. Достаточно начать читать книгу, чтобы увидеть – она и про...
Понимаю, понимаю, господин комиссар, но если так, простите за откровенность, может, лучше было бы мне этого не говорить, сами знаете, меньше знаешь крепче спишь, а чего не знаешь того как бы и не видишь.
В этом романе читатель встретится с прозревшими героями «Слепоты». В своей излюбленной притчевой манере Сарамаго выстраивает, по сути, модель мира. Он не оценивает, но подталкивает к размышлениям, не высмеивает, но и не скрывает сарказма. «С тех пор не произошло ни единого политического события, которое бы не было полностью или частично описано в [Про]зрении, – отмечает переводчик романа А.С. Богдановский. – И я говорю не о Португалии. Достаточно начать читать книгу, чтобы увидеть – она и про...
"...власти не позволили нам делать один выпуск – для столицы – цензурованный, а другой – для провинции – свободный, и еще вчера немалый чин из министерства внутренних дел заявил нам, что, в сущности говоря, цензура – она как солнце, что восходит для всех, а для нас это совсем не новость, мы уж знали, что так оно и ведется в мире, что от века платить за грешников достается праведникам."
В этом романе читатель встретится с прозревшими героями «Слепоты». В своей излюбленной притчевой манере Сарамаго выстраивает, по сути, модель мира. Он не оценивает, но подталкивает к размышлениям, не высмеивает, но и не скрывает сарказма. «С тех пор не произошло ни единого политического события, которое бы не было полностью или частично описано в [Про]зрении, – отмечает переводчик романа А.С. Богдановский. – И я говорю не о Португалии. Достаточно начать читать книгу, чтобы увидеть – она и про...
С течением времени стало заметно, хоть и не сразу, что само слово «чистый», словно сделавшись непристойным или неблагозвучным, почти вышло из употребления и, чтобы заменить его, граждане отныне пускались на всяческие ухищрения и иносказания. Вместо листика чистой бумаги просили неисписанной, небо называли исключительно ясным, а помыслы – безгрешными, а невест – целомудренными, вслед за чистым убытком сгинул и чистый доход, но самым примечательным было, конечно, повсеместное исчезновение чистюль и чистоплюев, и замена чистогана наличностью.
В этом романе читатель встретится с прозревшими героями «Слепоты». В своей излюбленной притчевой манере Сарамаго выстраивает, по сути, модель мира. Он не оценивает, но подталкивает к размышлениям, не высмеивает, но и не скрывает сарказма. «С тех пор не произошло ни единого политического события, которое бы не было полностью или частично описано в [Про]зрении, – отмечает переводчик романа А.С. Богдановский. – И я говорю не о Португалии. Достаточно начать читать книгу, чтобы увидеть – она и про...
...полного успеха можно будет достичь лишь возведением вокруг столицы по всему ее периметру непреодолимой бетонной стены, я полагаю, метров восемь высотой, снабженной опять же сенсорными датчиками и колючей проволокой по верху, и лишь тогда можно будет с уверенностью считать, что граница на замке, и если я не говорю: Муха не пролетит, то потому лишь, что мухи, надеюсь, я сделал правильные выводы из наблюдений за ними, да, так вот, мухи летают на значительно меньшей высоте, ибо так высоко им решительно нечего делать.
***
Господин президент, я держу и буду держать язык за зубами. Я тоже, но иногда вдруг представляю, что будет с нашим миром, если все вдруг откроют рты и не закроют их, пока. Пока – что, господин президент. Нет, так, ничего, оставьте меня одного.
***
А невозможное одно не ходит.
***
будь так добр, смотри на дорогу, не дергайся, не задави эту старушку и не проскакивай на красный, нам только еще не хватало объясняться с полицией. В городе нет полиции, заметил инспектор, ее убрали, как только было введено осадное положение. А-а, то-то я удивляюсь, почему так спокойно на улицах.
***
от последствий страдать нам, сам ведь знаешь, как говорится, – когда волна бьет о скалу, крошатся ракушки. У меня большие сомнения насчет того, кому принадлежит эта фраза. Почему. Потому что раковины вроде бы в восторге, когда через них прокатывается волна. Не могу тебе сказать, никогда не видел смеющихся раковин. Да они не то что смеются – они просто-напросто хохочут-заливаются, просто мы не слышим этого из-за шума волн, пока не приложишь к уху.
***
В один миг стремительно понизился уровень песка в верхней части песочных часов, крошечные песчинки наперегонки, ибо каждая хотела быть первой, посыпались в отверстие, потому что время очень похоже на людей – иногда еле ноги волочишь, а иногда летишь, как олень, прыгаешь, как козлик, что, кстати, не такое уж чудо, потому что самое быстрое из млекопитающих – гепард, пятнистая пантера, а ведь никому еще не пришло в голову сказать: Бежишь, как гепард, и потому не пришло, что олень прибежал к нам из раннего средневековья, когда травили оленей, а о леопардах не было и слуха, не говоря уж о духе. Язык ведь – штука страшно косная, консервативная, и всякий всегда тащит за собой целый воз архивов, и терпеть не может новшеств купно с обновлениями.
В этом романе читатель встретится с прозревшими героями «Слепоты». В своей излюбленной притчевой манере Сарамаго выстраивает, по сути, модель мира. Он не оценивает, но подталкивает к размышлениям, не высмеивает, но и не скрывает сарказма. «С тех пор не произошло ни единого политического события, которое бы не было полностью или частично описано в [Про]зрении, – отмечает переводчик романа А.С. Богдановский. – И я говорю не о Португалии. Достаточно начать читать книгу, чтобы увидеть – она и про...
День, когда получаешь хотя бы добрый совет, уже не может считаться потерянным.
В этом романе читатель встретится с прозревшими героями «Слепоты». В своей излюбленной притчевой манере Сарамаго выстраивает, по сути, модель мира. Он не оценивает, но подталкивает к размышлениям, не высмеивает, но и не скрывает сарказма. «С тех пор не произошло ни единого политического события, которое бы не было полностью или частично описано в [Про]зрении, – отмечает переводчик романа А.С. Богдановский. – И я говорю не о Португалии. Достаточно начать читать книгу, чтобы увидеть – она и про...
Кто бы как бы не старался прежде и старается теперь, никому не удастся сделать так, чтобы все люди думали одинаково.
В этом романе читатель встретится с прозревшими героями «Слепоты». В своей излюбленной притчевой манере Сарамаго выстраивает, по сути, модель мира. Он не оценивает, но подталкивает к размышлениям, не высмеивает, но и не скрывает сарказма. «С тех пор не произошло ни единого политического события, которое бы не было полностью или частично описано в [Про]зрении, – отмечает переводчик романа А.С. Богдановский. – И я говорю не о Португалии. Достаточно начать читать книгу, чтобы увидеть – она и про...
Когда мы рождаемся, когда входим в этот мир, то словно бы подписываем пожизненный контракт, но случается порой так, что однажды должны вдруг спросить себя: А кто это подписался за меня?
В этом романе читатель встретится с прозревшими героями «Слепоты». В своей излюбленной притчевой манере Сарамаго выстраивает, по сути, модель мира. Он не оценивает, но подталкивает к размышлениям, не высмеивает, но и не скрывает сарказма. «С тех пор не произошло ни единого политического события, которое бы не было полностью или частично описано в [Про]зрении, – отмечает переводчик романа А.С. Богдановский. – И я говорю не о Португалии. Достаточно начать читать книгу, чтобы увидеть – она и про...
Тише, господин министр, дьявол услышит. У дьявола слух так тонок, что услышит даже и не высказанное вслух. Боже упаси. Ну, а этот и вовсе глух от рождения.
В этом романе читатель встретится с прозревшими героями «Слепоты». В своей излюбленной притчевой манере Сарамаго выстраивает, по сути, модель мира. Он не оценивает, но подталкивает к размышлениям, не высмеивает, но и не скрывает сарказма. «С тех пор не произошло ни единого политического события, которое бы не было полностью или частично описано в [Про]зрении, – отмечает переводчик романа А.С. Богдановский. – И я говорю не о Португалии. Достаточно начать читать книгу, чтобы увидеть – она и про...
Хоть один избиратель пришел. Ни намека на. Председатель поднялся и пригласил членов комиссии вкупе с наблюдателями обследовать помещение для голосования на предмет присутствия каких-либо элементов, могущих запятнать чистоту политического выбора, который будет свершаться там в течение сего и всего дня. Исполнив эту формальность, члены комиссии вернулись на свои места и изучили списки избирателей, также оказавшиеся свободны от неправильностей, упущений, пробелов и подозрительных подчисток. Затем наступил торжественный момент, когда председатель вскрыл и перевернул урну, чтобы все могли видеть, что она пуста, и в случае необходимости — завтра непреложно засвидетельствовать перед всеми, что в нее под покровом ночи не было преступным образом подброшено сколько-то фальшивых бюллетеней, призванных опорочить свободное и независимое волеизлияние граждан, и что не повторится здесь больше то деяние, которое вошло в историю под звучным наименованием мухлеж и — нельзя, никак нельзя забывать об этом — может быть произведено в зависимости от обстоятельств и ловкости исполнителей как до процедуры, так во время и после нее. Урна была пуста, урна была чиста — незапятнанно — да вот беда, в комнате не было ни одного, ни единого — ну, хоть бы для смеха, хоть бы на развод — избирателя, которому можно было бы предъявить эти самые чистоту и пустоту.Опытным путём доказано неопровержимо, что жить без еды и пищи нельзя.
В этом романе читатель встретится с прозревшими героями «Слепоты». В своей излюбленной притчевой манере Сарамаго выстраивает, по сути, модель мира. Он не оценивает, но подталкивает к размышлениям, не высмеивает, но и не скрывает сарказма. «С тех пор не произошло ни единого политического события, которое бы не было полностью или частично описано в [Про]зрении, – отмечает переводчик романа А.С. Богдановский. – И я говорю не о Португалии. Достаточно начать читать книгу, чтобы увидеть – она и про...
Зальют силикону в замочные скважины, гнул своё первый. Разобьют стёкла, поддавал жару второй. Нападут на нас, чуть только выйдем на улицу, пророчествовал следующий. Тёщу в заложники возьмут, вздыхал ещё один, причём с таким видом, что казалось, будто подсознательно от только о том и мечтает.Голова у человека не всегда в ладу с окружающим миром, есть люди, которым трудно примениться к реальной действительности, и они по сути — всего лишь слабодушные путаники, использующие и иногда очень умело — слова, чтобы оправдать свою трусость.Поскольку происходящее может выплеснуться за границы, подобно эпидемии какой-нибудь чёрной смерти. Белой, поправил глава правительства, белой, как незаполненный бюллетень.
В этом романе читатель встретится с прозревшими героями «Слепоты». В своей излюбленной притчевой манере Сарамаго выстраивает, по сути, модель мира. Он не оценивает, но подталкивает к размышлениям, не высмеивает, но и не скрывает сарказма. «С тех пор не произошло ни единого политического события, которое бы не было полностью или частично описано в [Про]зрении, – отмечает переводчик романа А.С. Богдановский. – И я говорю не о Португалии. Достаточно начать читать книгу, чтобы увидеть – она и про...
Я смотрю на вас и не вижу перед собой убийцу. А я и не убийца. Но вы убили человека. Это был не человек, а клоп.А нам, значит, ходить за всеми, кто выглядит отъявленной сволочью, осведомился второй и добавил: По собственному опыту знаю, что самые-то отъявленные сволочи такими как раз не выглядят.Вот не думал, что доживу до того, чтобы увидеть, как выглядит измена.Я возьму себе портфель министра юстиции, а культуру поручим министру общественных работ. Боюсь, я недостаточно разбираюсь в предмете, сказал тот. Разберётесь, культура ведь, как неустанно твердят на сведущие люди, тоже — общественные работы, а потому она будет просто гореть у вас с руках.
В этом романе читатель встретится с прозревшими героями «Слепоты». В своей излюбленной притчевой манере Сарамаго выстраивает, по сути, модель мира. Он не оценивает, но подталкивает к размышлениям, не высмеивает, но и не скрывает сарказма. «С тех пор не произошло ни единого политического события, которое бы не было полностью или частично описано в [Про]зрении, – отмечает переводчик романа А.С. Богдановский. – И я говорю не о Португалии. Достаточно начать читать книгу, чтобы увидеть – она и про...
Рождаясь, мы словно подписываем пожизненный контракт, но иногда приходит день, и мы спрашиваем себя: Кто подписался за меня.
В этом романе читатель встретится с прозревшими героями «Слепоты». В своей излюбленной притчевой манере Сарамаго выстраивает, по сути, модель мира. Он не оценивает, но подталкивает к размышлениям, не высмеивает, но и не скрывает сарказма. «С тех пор не произошло ни единого политического события, которое бы не было полностью или частично описано в [Про]зрении, – отмечает переводчик романа А.С. Богдановский. – И я говорю не о Португалии. Достаточно начать читать книгу, чтобы увидеть – она и про...
Надежда – она ведь вроде соли, саму-то по себе не съешь, но вкус придает любой еде.
В этом романе читатель встретится с прозревшими героями «Слепоты». В своей излюбленной притчевой манере Сарамаго выстраивает, по сути, модель мира. Он не оценивает, но подталкивает к размышлениям, не высмеивает, но и не скрывает сарказма. «С тех пор не произошло ни единого политического события, которое бы не было полностью или частично описано в [Про]зрении, – отмечает переводчик романа А.С. Богдановский. – И я говорю не о Португалии. Достаточно начать читать книгу, чтобы увидеть – она и про...
Ибо не лжет старинная, веками испытанная и малость перефразированная поговорка, и пятьсот синиц в руках в самом деле лучше, чем пятьсот один журавль в небе.
В этом романе читатель встретится с прозревшими героями «Слепоты». В своей излюбленной притчевой манере Сарамаго выстраивает, по сути, модель мира. Он не оценивает, но подталкивает к размышлениям, не высмеивает, но и не скрывает сарказма. «С тех пор не произошло ни единого политического события, которое бы не было полностью или частично описано в [Про]зрении, – отмечает переводчик романа А.С. Богдановский. – И я говорю не о Португалии. Достаточно начать читать книгу, чтобы увидеть – она и про...
все мы продолжаем лгать, говоря правду, и говорить правду, обманывая,
В этом романе читатель встретится с прозревшими героями «Слепоты». В своей излюбленной притчевой манере Сарамаго выстраивает, по сути, модель мира. Он не оценивает, но подталкивает к размышлениям, не высмеивает, но и не скрывает сарказма. «С тех пор не произошло ни единого политического события, которое бы не было полностью или частично описано в [Про]зрении, – отмечает переводчик романа А.С. Богдановский. – И я говорю не о Португалии. Достаточно начать читать книгу, чтобы увидеть – она и про...
Любопытно, сказал он, как нечувствительно для нас меняют слова свое значение, как часто используем мы их, чтобы выразить ими совершенно противоположное тому, что выражали они прежде и, подобно постепенно замирающему эху, еще продолжают выражать.
В этом романе читатель встретится с прозревшими героями «Слепоты». В своей излюбленной притчевой манере Сарамаго выстраивает, по сути, модель мира. Он не оценивает, но подталкивает к размышлениям, не высмеивает, но и не скрывает сарказма. «С тех пор не произошло ни единого политического события, которое бы не было полностью или частично описано в [Про]зрении, – отмечает переводчик романа А.С. Богдановский. – И я говорю не о Португалии. Достаточно начать читать книгу, чтобы увидеть – она и про...