Первая из десяти священных заповедей корректора гласит, что авторов следует по мере возможности избавлять от бремени страданий.
Собака, говорит мавр, От собаки слышу, отвечает христианин, и вот уж пошли в ход копье, меч и кинжал, меж тем как сами собаки тоже называют друг друга собаками, но обидного смысла в этом не усматривают.
Мир стал бы стократ совершенней, если бы каждый довольствовался лишь тем, что произносит сам, не ожидая ответа от другого и, более того, ответа не прося и не желая.
Имя ничего не значит, и лучшее этому доказательство - то, что Аллах, у которого их девяносто девять, так и не сумел стать больше чем Богом.
Нельзя же ненавидеть человека только потому, что слишком вожделеешь его женщину.
В том-то вся и штука - и у христиан, и у мусульман есть Бог, и у христиан, и у мусульман есть Книга, Святое писание. Только называются они по-разному. Вот и всё.
Человеку, утверждал некто понимающий, свойственно ошибаться, а из этой формулы следует, если не понимать её буквально, что тот, кто не ошибается, как бы не вполне человек.
А ведь, говорят, время лечит. Времени не хватает проверить это, ответил Сиприано Алгор и в тот же миг понял, почему работает за тем же кругом, на который свалил жену сердечный приступ.
А он переодетый, теперь в штатском безопасность обеспечивает. Это с чего бы. Приказали. Тогда это уже не безопасность, а шпионаж.
Знающие люди утверждают, что путешествия играют важнейшую роль в формировании духа, однако не надо быть светочем интеллекта, чтобы понимать, что носитель этого самого духа, сколько бы ни странствовал, должен в конце концов возвращаться домой, ибо только там может он получить и сохранить более-менее приемлемое представление о самом себе.
И когда Сиприано Алгор снова вошёл в печь с метлой в руке, Найдён не забеспокоился, здраво рассудив, что хозяин действует как-то наподобие солнца и луны, и, когда светило исчезает, надо лишь терпеливо дожидаться возвращения, а долго ли, того собакам знать не дано, ибо они не различают час и неделю, месяц и год, понимая лишь присутствие и отсутствие.
Вот ведь, до чего только не додумаются люди, чего только не измыслят. Да, сказал Марсал, довольно печально это.
Когда из форм начнут появляться статуэтки — все одного размера и одного цвета, сглаживающего различия одеяний, — гончар должен будет постараться, чтобы не спутать их, не перемешать. И, погружённый в работу, даже позабудет, что глиняные формы использовать можно не бесконечно, а раз сорок всего лишь, а иначе очертания изделия утратят чёткость и отчётливость, словно фигурка постепенно утомляется от своего бытия, словно тянет её к изначальной наготе, причём не только той, что присуща голому человеческому телу, а к той абсолютной наготе, что была присуща глине, пока идея, воплощённая в форме, не начала одевать её.
... Многие слова [...] служили только дымовой завесой, в чём впрочем, нет ничего удивительного, ибо слова очень часто для того и предназначены, однако ещё хуже, когда они вовсе смолкают и превращаются в стену непроницаемо-плотного безмолвия, налетев на которую не знает человек, что и делать.
Сны ни о чём никого не предупреждают. Никого, кроме тех, кто слышит их предупреждение.
Подумал, что если у пса был хозяин и он от него сбежал и, хотя мог вернуться, не вернулся, значит хотел на свободе поискать себе другого и, следовательно, нет у меня права поступать против его воли.
Марсал счёл за благо не отвечать, ибо рот — такой орган, который тем надёжней, чем плотнее закрыт.
Сегодняшние люди даже представить себе не могут, сколько понадобилось усилий, чтобы создать все эти слова, но труднее всего, наверное, было понять, что они вообще нужны, потом определиться с обозначением соответствующих им действий и, наконец, что ещё и сейчас не совсем понятно, представить себе среднесрочные и долгосрочные последствия определённых действий и определённых слов. В сравнении с этим, вопреки категоричному утверждению, высказанному накануне здравым смыслом, изобретение колеса представляется не более чем случайной удачей, как и открытие закона всемирного тяготения, произошедшее лишь потому, что какое-то яблоко угораздило свалиться прямо на голову Ньютону. Колесо было изобретено и навсегда таким и осталось, в то время как слова, и вышеуказанные, и все другие, пришли в наш мир с туманным и неясным предназначением, являясь фонетическими и морфологическими образованиями, имеющими непостоянный, меняющийся во времени смысл, хотя, благодаря, может быть, ореолу, полученному ими на заре своего рождения, они упорно желают казаться не только самими собой или тем, что составляет их изменчивый смысл, но ещё и бессмертными, неистребимыми, вечными, в зависимости от вкусов того, кто берётся их классифицировать. Это их врождённое свойство, с которым они не могут и не умеют бороться, приводит с течением времени к серьёзнейшей и, возможно, неразрешимой проблеме в сфере коммуникации, как коллективной, всеобщей, так и происходящей между двумя людьми, к чудовищной неразберихе, когда слова желают присваивать себе то, что раньше они, более или менее удачно, пытались выразить...
И кстати, нельзя отказать себе в удовольствии напомнить, что смерть - сама по себе, одна, без посторонней помощи - всегда убивает гораздо меньше, нежели человек.
… должно быть, люди при рождении обретают истину, а не высказывают ее потому лишь, что не верят, что это - истина.
Мысли сами по себе не бывают дурными или хорошими, они плывут в голове, как облака по небу, в расчет берутся только деяния.
…В голове у соломона не знать и не хотеть перемешаны в одно большое недоумение по поводу мира, в который его отправили жить, а, впрочем, в недоумении этом пребываем мы все, и люди, и слоны.
Слава богу, никто меня не понял, бормотал он, отправляясь за слоном, и не в том ли несомненная польза невежества, что оно оберегает нас от ложной мудрости.
Как сказал поэт, сколько б сосны ни махали, небо не кивнет в ответ. Не отвечает оно и людям, хотя они в большинстве своем с малолетства знают нужные молитвы, но, видно, дело тут в том, чтобы найти тот язык, который бог способен будет понять. Мороз, как гласит другая поговорка, когда народился, всем сгодился, однако же не всем поровну достался, вот и несут иные на закорках целые охапки его.
…Такова уж природа человека, способного и поверить, что мелко нарезанная слоновья шерсть способна остановить облысение, и вообразить, что несет внутри себя некий единственный в своем роде свет, который проведет его невредимо по житейским дорогам, включая и горные тропы. Так или иначе, говорил мудрый альпийский отшельник, но все там будем.