Человек, который испытывает сильные эмоции, перестает думать головой.
Тот, кто сам неверен, всегда будет подозревать неверность в партнёре.
Заученные фразы повторить легче, чем сказать что-то от себя, когда либо сказать нечего, либо слов слишком много.
Маменька только спохватилась, что если не вывозить дочерей на балы и не знакомить их с молодыми господами, то женихи сами в доме не заведутся. Всё же они не тараканы, на сухари не приманиваются.
Легко обмануть того, кто тебе доверяет, для этого не надо ни особого ума, ни особой хитрости. Только подлость.
Но все это не помешало мне буквально броситься в родные объятия. Вернее, «спасти бедного юного адепта» и втиснуться в руки Инсолье самой.
Вообще-то я мальчишку весьма невежливо и отнюдь не нежно выдернула из некромантских клешней. Потому что нечего. Мне здесь самой едва места хватает.
В деревнях за подростками если и следят, то краем глаза. А за пацанами и вовсе — коль домой к ночи вернулся, значит, воспитание удалось.
Это ж надо, какой у меня, оказывается, умный брат! А все потому, что мой. Пока ничейный орденский был - тупень тупнем. Только моё влияние сразу мозги ему прояснило. Да!
Любить — это не сплошная эйфория и бабочки в животе. Любить — это еще и очень больно. Страшно и тревожно
— Это мой паладин, в смысле наш. Не чужой. Свое добро беречь надо, а то испортится, — выкрутился Инсолье. — Тем более что надо соблюдать разнообразие видов. Нельзя иметь слишком много хитрых сволочей на квадратный шаг. Это мешает самым главным хитрым сволочам свободно хитрить и сволочиться.
— И все же не дело это — честный народ грабить. Они-то в чем виноваты? — вздохнул Паоло, заворачиваясь в мой плащ.
— Где ты видел честного таможенника?! — очень удивился я. — Нет, конечно, всякое случается. В природе заводятся кадавры, слепленные из держи-дерева и русалки. И даже вот такие спасающие паладинов некроманты попадаются. Но зверя под названием «честный таможенник» в этих горах я ни разу не встречал.
— Это, конечно, иногда даже мило, когда у женщины ума как у курочки, но от проблем, что она тебе организует, никакая милота не спасет.
Мне страшно интересно — паладин и мужу прочел лекцию про застой в органах малого таза и вред воздержания или только я такая везучая?
— Ведро воды надо было на эту ведьму вылить, а не целовать! Ты что, перечитал женских сказок, где умирающую спасают обменом слюной?
— Браслет надела? Надела. Магией привязала? Привязала. За срамные места трогала? Еще как! Так что все, теперь окончательно и бесповоротно — жена.
На надгробье можно будет написать: «Помер от собственной глупости и недотраха!»
Всегда смеялся, когда подвыпивший менестрель в таверне начинал петь какую-нибудь древнюю балладу о любви не менее древнего героя, у которого подвигов уже не продохнуть сколько. И этот герой вдруг начинал пускать слюни на мимо пробегающую бабу, словно деревенский дурачок на ярмарочный леденец. У него дел по горло, друзья, драконы, короли, а он увидел «тонкую щиколотку» или, прости шатт, «жилку на запястье» и привет — рехнулся, больше ни о чем думать не может. Вместо того чтобы поймать эту бегущую за подол и спокойно повалять на сеновале, раз уж так приспичило (герой же! Кто ж его осудит! Еще и приплатят за улучшение генофонда!), сидит и ноет, как дебил.
Не должны быть бабы такими самостоятельными, они из-за этого портятся и дичают. Вот кому эта слепая сова с такими шаттовыми замашками вообще сдалась? Такую даже собственный жених за порог выбросил — и правильно сделал. Один я, видимо, ненормальный. Но бросать уже жалко — сдохнет ведь где-нибудь под кустом, не дай мертвые боги, у меня совесть еще потом от этого проснется.
Заберу ребенка, уеду в долину, отстроюсь там… А святая? Бросить ее, чтоб осознала всю тщетность бытия и мою месть?
Погодите-ка. Она, значит, останется одна, со здоровыми глазами, без меня и ребенка. Свободная, молодая, красивая. И алые почему-то вдруг спохватились, что зря свою святую сестру выкинули.
Не-не-не! Я не согласен. Святую с собой заберу, будет ляльку растить! Пеленки там стирать, кормить, и что еще с детьми делают?
Хотя, конечно, нянька из совы так себе. Не уверен, что стоит доверять ей ребенка. То есть, конечно, с котятами она хорошо справилась. Но мало ли чему научит моего сына. Он у меня будет некромант, ему святость без надобности. Значит, что? Значит, надо заранее как-то эту дуру перевоспитать. Хотя бы отучить спасать всех подряд. Меня она уже подобрала, этого вполне достаточно.
Святая родила от некроманта — такое достойно даже записи в каких-нибудь исторических мемуарах. Вопиющее безобразие, все как я люблю.
— А что ты имеешь против красных подштанников? — Я невольно улыбнулась, потому что мой спутник продолжал кипеть и повторять за Хрюшей неприличные слова, но силой корзинку со своим исподним отобрать даже не пытался.
— Это цвет церковников. За такое богохульство меня тоже сожгут. Ненормальная идиотка.
— Если все равно за каждый шаг сожгут, какая разница, за какой именно?
Еду взял, скарб взял, платье нормальное ей взял, не чета тряпью от храмовников или обноскам с трактирщиковых щенков. Белье нижнее, шатт его, тоже взял. Ну а что, задница — она и у святой имеется, сам видел. Ее в тепле держать надо и подальше от чужих глаз. Ибо голозадая баба на возу редко к чему хорошему приводит. И для самой бабы, и для извозчика.
У меня от мыслей, видать, стала такая зверская рожа, что азартно торговавшийся лудильщик споткнулся на полуслове и уступил мне набор походной посуды аж по справедливой цене и ни на грош дороже.
— Этот малыш был выше тебя ростом и имел за поясом два отравленных кинжала. Кто ему лекарь, что дал себя придушить, словно безоружную куропатку? Я всегда говорил, говорю и буду говорить! В любой непонятной ситуации сначала бей, а дальше видно будет.
Всю добродетельную стеснительность у нее как вол языком слизал. Зажевав совестью!